По признанию историков, вплоть до начала ХХ века горнозаводский Урал "сохраняет признаки самодостаточного организма, "государства в государстве"" [История Урала 2007: 104]. Отдаленность от культурных центров страны, отсутствие налаженной транспортной системы способствовали тому, что сюда медленно проникали технические и общекультурные новшества, происходила консервация доиндустриальных методов промышленного хозяйствования и традиционной культуры.
Главную роль в экономической и культурной жизни Урала играла система горных округов, которая достигла своего расцвета в первой половине XIX века. В этот период появилась целая серия горных законов, носящих явно выраженный социально-попечительский характер. Наряду с льготами горные законы вводили статьи, требовавшие от мастеровых строгого соблюдения заводской дисциплины. Особенно жесткие условия были введены на казенных заводах, где положение мастеровых приравнивалось к солдатскому в армии. На каждый горный завод были направлены заводские исправники, в распоряжении которых находились военные и казаки. Продолжительность рабочего дня в законе не оговаривалась, хотя он требовал, чтобы на рабочих не возлагалось работ более, чем они "снести могут".
Заводовладелец обязан был быть строгим, но заботливым попечителем по отношению к своим мастеровым. Ему нужно было не только создать благоприятные условия для заводского производства, но и обустроить внепроизводственную сферу в своих владениях. В результате при заводах возникли школы, больницы, богадельни, приюты. Попечительство постепенно стало идеологией многих уральских заводчиков – Демидовых, Строгановых, Яковлевых и др. Горный округ уподоблялся феодальному имению, а заводчик – благонамеренному помещику, заботившемуся о крепостных рабочих как о своей "крещеной" собственности.
На ряде уральских заводов появились методы стимулирования труда в виде премиальных выплат, наград за технические изобретения, различных пособий, пенсий. Заводоуправления помогали мастеровым в строительстве жилых домов, следили за тем, чтобы все имели работу и сносный заработок. Как отмечают историки, нищих и бездомных в заводских поселках дореформенного времени не было [История Урала 2007: 105–106]. По сути, завод представлял собой аналог крестьянской общины в новых экономических условиях.
В соответствии с горными законами, мастеровые были освобождены от уплаты государственных податей, рекрутского набора, им разрешалось заниматься ремеслом, иметь торгово-промышленные заведения. Материальное положение заводского населения обеспечивалось выплатой небольшого жалованья, бесплатной выдачей "хлебного провианта" на каждого члена семьи, предоставлением в пользование земельных участков – главным образом для сенокошения. Работавшие на заводах имели также право пользоваться лесными материалами для бытовых нужд (для этого требовалось специальное разрешение заводского начальства) [Там же: 105].
Стремясь гармонизировать отношения между заводовладельцами и крепостными рабочими, правительство, с согласия заводчиков, пошло на ликвидацию в 1807 г. института приписных крестьян. Хотя на полное освобождение мастеровых оно не решилось, однако предприняло ряд мер, которые привели к патерналистской системе организации горнозаводского хозяйства. Главным признаком ее являлось попечительство [Там же: 106]. В результате произошли изменения в менталитете населения, в частности, постепенно формировался культ заводовладельца, управляющего заводом (на частных заводах), горного начальника (на казенных заводах).
В целом, патерналистская политика первой половины XIX века сгладила социальные конфликты в горнозаводских округах, повысила чувство собственного достоинства в среде заводского населения и содействовала росту его культуры.
К середине XIX века эта система горных округов оставалась настолько устойчивой, что даже реформа 1861 г. не смогла ее сразу разрушить. В 60-80-е гг. горнозаводские области Урала вошли в общую административную структуру управления, но дореформенные черты и порядки "горноокружной культуры" сохранялись еще долгое время.
В пореформенный период сохранились должности горных начальников, главного начальника Уральских заводов. Горные заводы Урала по-прежнему были организованы в горноокружную систему хозяйствования, но жизнь горнозаводского населения регулировалась теперь и общегражданскими учреждениями: полицейские, образовательные, благотворительные учреждения вышли из-под контроля заводского начальства. "Государство в государстве" как социальная система доиндустриального типа постепенно отмирала. Однако до конца дореволюционной эпохи она "дожила" и не сменилась никакой иной формой индустриальной культуры. Остатки горноокружной системы управления сохранились не только в организационных формах хозяйственной жизни округов, но и в психологии тех социальных групп, которые сформировались внутри горнозаводской промышленной культуры [Там же: 104–105].
3.2. Своеобразие мировоззрения уральца
Типичное представление об уральце воплощено в образе уральского мастерового. Это название закрепилось благодаря горному законодательству XIX века, выделившему из общей массы заводского люда тех, кто работал в основном производстве и отличался наибольшим мастерством, профессионализмом.
Мастеровые были органически связаны с горнозаводским населением. Их состав формировался на протяжении XVIII – первой половины XIX века из различных социальных категорий. Согласно Горному уставу 1857 года за заводами закреплялось все население, которое их обслуживало. Горный устав ввел деление заводского населения на основных рабочих (мастеровых) и вспомогательных, занятых на внезаводских операциях – рубке дров, углежжении, в разного рода перевозках – дров, угля, руды, готовой продукции. Все слои горнозаводского населения были крепостными. Вольнонаемный труд до реформы 1861 г. был редким явлением.
В среде горнозаводского населения Урала преобладали русские, вероисповеданием православные. Однако высок был процент старообрядцев, что сказывалось на традициях быта и культуры жителей заводских поселков. Особенно много старообрядцев трудилось на заводах Демидовых.
Горнозаводское население имело право откупаться от обязательных заводских работ (путем внесения в заводскую контору специального оброка) и заниматься торговой, старательской, предпринимательской или ремесленной деятельностью. Право выбора иных, незаводских, видов деятельности – это проявление некоторых элементов социальной свободы [История Урала 2007: 117].
Каждый завод был центром заводского поселка. В середине XIX века на Урале насчитывалось более 70 таких поселков, к концу столетия – более 100. В крупных заводских поселках численность населения превышала 10 тысяч человек. Из таких поселков выросли города Нижний Тагил, Миасс, Златоуст.
Облик заводских поселков соединял в себе черты деревенского и городского укладов жизни [Там же: 121]. Большинство заводских жителей имели дома традиционного крестьянского типа. В центральной части поселка, как правило, находилась площадь, строились каменные дома в несколько этажей. Здесь располагались официальные учреждения, заводская контора, дома заводской администрации и инженерно-технических служащих, магазины.
В окрестностях заводов горнозаводское население держало покосы, выгоны, обрабатывало огороды и пашни. Отметим, что в малых городах Урала и даже в отдельных районах крупных городов, включая Челябинск, эта практика сохраняется по сей день: у многих горожан недалеко от дома по-прежнему есть огороды и реже – покосы, а для содержания мелкого рабочего инвентаря рядом с городскими домами имеются "сарайки" или "стайки", а для хранения урожая – "ямы" (семейные овощехранилища).
Таким образом, на Урале в XIX в. сформировалась смешанная аграрно-индустриальная культура, что существенно отличало Уральский регион от других промышленных центров России и Европы. До сих пор на ряде крупных предприятий, в учреждениях и школах современных уральских городов работники дважды в год освобождаются для посадки картофеля на загородных участках и осеннего сбора урожая. Практика землепользования по-прежнему сохраняется как оригинальная черта производственной и бытовой культуры Урала, что позволяет сохранять ситуации для воспроизведения элементов традиционного фольклора (песен, частушек, пословиц и поговорок).
Основным типом жилища в уральском поселке была срубная изба на невысоком подклете с прилегающим к ней крытым одноэтажным двором. Долгое время внутреннее убранство дома мало чем отличалось от деревенского. Однако в конце XIX – начале ХХ в. постепенно выходили из употребления полати, лавки, сундуки, ранее украшавшие горницы. Вместо традиционной обстановки стала появляться мебель либо изготовленная заводскими краснодеревщиками, либо купленная в магазинах – диваны, стулья, комоды, раздвижные столы овальной формы, этажерки, кровати. Традиции старого быта проявлялись в том, что в семьях даже состоятельных рабочих кровати полагались только для супружеской пары, а дети спали вповалку на полу на разостланных кошмах, накрываясь общим стеганым одеялом или просто верхней одеждой.
Рабочие горных заводов ели обычную деревенскую пищу: хлеб, рыбу, молоко, каши, картофель, щи, пельмени, кисель. Не было приправ, соусов, гарниров, мясо употреблялось только в вареном виде. Лишь в отдельных семьях высокооплачиваемых рабочих готовили блюда городской кулинарии: котлеты, жареную баранину, картофельные и творожные запеканки, в праздничные дни покупали торты, бисквиты, печенье [Там же: 126–127].
Семейные устои заводских жителей также опирались на традиции крестьянского быта. Многочисленное старообрядческое население было хранителем традиционной культуры семьи: отношения строились на полном подчинении младших старшим, жен – мужьям. Глава семьи был единоличным распорядителем семейного бюджета [Там же: 128].
По мнению Н. Н. Алеврас, в уральской горнозаводской среде "даже к началу ХХ века не удалось преодолеть отношений и стереотипов патриархального сознания" [Там же: 110].
Таким образом, в сознании типичного уральца, связанного с работой на горных заводах, сложным образом переплелись элементы городского и деревенского сознания. Работа на заводе давала ему возможности для развития интеллектуальных и физических способностей, патриархальный быт позволял сохранять приверженность традиционной культуре и ценностям.
Многонациональный состав Урала определил веротерпимость уральца, особенности природы сформировали его суровый, сдержанный, даже замкнутый нрав, вместе с тем уралец умен и предприимчив, вольнолюбив, обладает широтой души и независимостью характера. "На Урал шли люди смелые, решительные, те, что не мирились с подневольной жизнью в центральных районах России", – пишет А. И. Лазарев [Лазарев 1997: 37].
3.3. Региональные черты развития традиционных жанров фольклорной прозы на Урале
Уральский фольклорный материал дает основание судить о наличии, по крайней мере, трех локальных традиций, соответствующих выделению трех социокультурных зон: 1) горнозаводского Урала, 2) зоны казачьих поселений и 3) переходной зоны, представленной по преимуществу крестьянским населением, в том числе смешанным по этническому составу, испытавшим влияние городской культуры и образа жизни.
Каждая из этих локальных традиций имеет свои особенности в жанрово-поэтическом отношении. Для жителей горнозаводской зоны наиболее продуктивными являются жанры несказочной прозы (предания, легенды) и сказки (бытовые и волшебные с социально-бытовым конфликтом); в преданиях и легендах разрабатываются образы Пугачева, Демидова и других персонажей местной истории. Самыми актуальными для казачьего населения оказываются песенные жанры (лирические и исторические песни); в содержании несказочной прозы акцент смещен с большой истории на малую (историю семьи, рода, села) и на образы православных святых, отраженные в легендах и духовных стихах (отмечается популярность культов икон Богоматери, местночтимых святых). На смешанных территориях наблюдается слияние регионального с общерусской традицией и отмечается общая тенденция к разрушению традиционных жанров: по преимуществу бытуют частушки и жестокий романс (как и на всей территории Урала в целом), а также переходные формы несказочной прозы, представляющие собой контаминацию преданий, легенд и быличек.
3.3.1. Уральская несказочная проза: традиции собирания и изучения
Первые случаи записи уральского фольклора относятся к XVII веку. Начиная с этого времени, произведения несказочной прозы – предания, легенды – попадают в виде пересказов историй, услышанных этнографами, историками, путешественниками во время их поездок по Уралу, в географические и литературные сочинения.
Конечно, в XVII–XVIII вв. о каких-то научных принципах собирания и изучения произведений фольклора говорить не приходится, однако пренебрегать такого рода источниками нельзя. В связи с этим необходимо отметить заслугу В. Н. Татищева, впервые разработавшего систему записи фольклорных материалов на Урале (см. [Татищев 1861: 325]).
Следует отметить деятельность поэта-декабриста, руководителя Оренбургского тайного общества П. М. Кудряшева (1797–1827). Собирая и изучая башкирский фольклор, он использовал его в своих произведениях, которые публиковались в "Вестнике Европы". Кудряшев сотрудничал также с журналом "Отечест-венные записки". В 1820-е годы среди статей на исторические и географические темы и сообщений о быте, нравах русского народа здесь печатались работы П. М. Кудряшева, отражающие фольклорно-этнографические интересы автора. Особо выделим его статью "Предрассудки и суеверия башкирцев" [Кудряшев 1826], примечательную своей научной объективностью. Рассуждая о предрассудках и суевериях, свойственных башкирам, "далеко отставшим на стезе гражданской образованности", Кудряшев подчеркнул сложную природу данных явлений.
Лишь с 30-х гг. XIX века собирание фольклора приобрело некоторую целенаправленность, хотя по-прежнему собирателями не осознавалась самостоятельная ценность фольклорных произведений, они рассматривали их, главным образом, как исторические источники.
Литература и фольклористика 30-х годов XIX века именно на Урале черпала устные произведения, повествующие о народных волнениях. Как известно, А. С. Пушкин в сопровождении В. И. Даля в 1833 году совершил поездку по местам крестьянского восстания Е. Пугачева. Поэту удалось записать ряд интересных песен и преданий того времени. Впоследствии собранные на Урале воспоминания очевидцев и фольклорные материалы Пушкин использовал в своей "Истории Пугачева", некоторые из них он органично включил в идейно-художественный замысел "Капитанской дочки". (Нужно отметить, что кроме Пушкина к уральскому фольклору как к историческому источнику и свидетельству народного миропонимания обращались В. И. Даль, Ф. М. Решетников, Д. Н. Мамин-Сибиряк, В. И. Немирович-Данченко, А. И. Кирпищикова и другие писатели.)
В 40-е годы XIX века появляются первые публикации народной поэзии Урала, главным образом, в журналах. Особое значение в истории собирания уральских фольклорных произведений имела напечатанная в 1843 году в первом номере "Москвитянина" повесть В. И. Даля "Башкирская русалка" [Даль 1843], созданная по мотивам башкирского героического эпоса "Залтуляк и Хыухылу". В предисловии к повести автор привел сюжеты ряда башкирских легенд и преданий и сопроводил их своими комментариями фольклорного и этнографического характера.
С января 1838 года в Уфе начинают выходить из печати "Оренбургские губернские ведомости". С первых дней своего издания они сплотили вокруг себя культурные силы уральского края. Изучение истории, быта и фольклора коренного населения Урала рассматривалось авторами публикуемых здесь очерков и статей как путь к познанию духовной жизни народа.
Активным корреспондентом "Оренбургских губернских ведомостей" был В. С. Юматов, создавший ряд статей по археологии, истории края и народному творчеству его жителей. Намереваясь написать историю Оренбуржья, он больше всего интересовался преданиями и легендами. Примечательно, что в результате анализа этих фольклорных произведений В. С. Юматов пришел к очень важному, на наш взгляд, выводу: "у народов малограмотных, младенчествующих на низкой ступени общественности, все это (т. е. история, летописи) заменяется преданиями, переходящими изустно от отцов к детям" [Юматов 1848: 48].
В 1834–1842 гг. в журнале "Отечественные записки" публиковались "Дорожные записки" П. И. Мельникова (А. Печерского), главы III и VIII которых были посвящены Пермской губернии. Среди различных сведений, сообщаемых здесь, есть и фольклорно-этнографические. Так, П. И. Мельников ссылается в своих записках на услышанные им местные предания об остатках вала у деревни Усть-Чусовая, о Чудском городище, о происхождении Орел-города, о "волжском удальце", донском казаке Ермаке Тимофеевиче. Вызывают интерес наблюдения автора "Дорожных записок" по поводу отдельных фольклорных произведений и их героев: "надобно заметить, что Ермак живет в памяти жителей Пермской губернии; много преданий и песен о нем сохранилось до сих пор; если бы не история, никто бы не догадался, что маленькое село Орел есть тот Орел-город, о котором столько преданий и исторических и неисторических носится до сих пор в народе" [Мирер, Боровик 1931: 534].
В 1858 году записи фольклора уральских казаков осуществил историк, этнограф и фольклорист И. И. Железнов [Железнов 1858]. Несмотря на некоторые недостатки этих материалов для исследователей (речь идет, в частности, о литературной обработке речи рассказчиков, о наличии многочисленных авторских вставок), их ценность все же несомненна: записи произведений фольклора обстоятельны и снабжены вариантами сюжетов и мотивов. В нескольких вариантах, например, представлены сюжеты о причинах изгнания царя Петра Федоровича из столицы, о его странствиях за границей, о приходе на Яик, о его женитьбе и другие.
Зафиксированные И. И. Железновым сюжеты дают представление о народных взглядах, они во многом близки фольклорным текстам, бытующим на других территориях. Так, например, предания уральских казаков в передаче И. И. Железнова имеют много общего с легендой об "избавителе" Петре III, широко распространенной в России до и во время восстания. Эта легенда нашла отражение в связанных с крестьянской войной исторических документах, которые не могли быть известны ни И. И. Железнову, ни его рассказчикам. "Трудно предположить, – замечает К. В. Чистов, – чтобы он мог до такой степени точно угадать то, что впоследствии стало известно из документов допросов Е. И. Пугачева и его сторонников, пугачевских манифестов, донесений екатерининских генералов и т. д." [Чистов 1967]. Добавим, что сюжеты и мотивы преданий, содержащиеся в сборнике И. И. Железнова, встречаются в записях других собирателей, которые также интересовались фольклором Урала: М. Михайлова, опубликовавшего "Уральские очерки" [Михайлов 1923], и С. П. Ефименко, записавшего предания от оренбургских казаков из украинцев [Ефименко 1861].