Кстати, по такому принципу Хлебников действует в отношении Пифагора, объявляя его своим последователем (см. параграф 6.1).
Мышление Хлебникова в общем-то не знало координаты ‘Бог – дьявол’, что не упраздняет кощунственного элемента в присвоении филантропической программы соловьевского антихриста. (Подобный религиозный шок должна была производить подпись ХлебниковаX В., пародировавшая Христос Воскресе.) Не исключена и апроприация по принципу "навыворот", которая применялась для самоотождествления с небезопасными героями типа Стеньки Разина, ср. "Тиран без Тэ" (1921, 1922): Я – Разин навыворот. /<…>/ Он грабил и жег, а я слова божок [ХлТ: 350].
9.4. "Что делать?" по Хлебникову
Самообраз Хлебникова-сверхчеловека был детерминирован и характером его утопии. Из еще не рассмотренных задач этой утопии остановимся на перековке человечества. Она производилась в соответствии с максимой Ницше: "человек есть нечто, что должно превзойти". Поделенное на три касты человечество должно было освободиться от своей несовершенной природы тремя способами.
Низшая каста, люди вообще – стадо, которое, по пушкинским заветам, должно резать или стричь. Такими – неиндивидуализированными – они представлены в "Ка", где герой по фамилии Хлебников думает об улучшении их породы в заводских условиях:
"[На] улицах пасутся стада тонкорунных людей, и нигде так не мечтается о Хреновском заводе кровного человеководства, как здесь. "Иначе человечество погибнет", – думается каждому. И я писал книгу о человеководстве" [ХлТ: 524].
В "Зангези" людей вообще репрезентирует толпа, которую Зангези возвышает своими просветительскими речами, в том числе обучая ее слову могу.
Более высокая каста – ближайшее окружение Хлебникова. Напомню, что в "Ка" оно подается как "зверинец друзей":
"Я имею… зверинец друзей, мне дорогих своей породистостью" [ХлТ: 524],
по примеру Заратустры, который вел жизнь отшельника в компании преданных ему зверей, а также лирического героя "Моих зверей" (1903) Бальмонта. В "Зангези" их функция – в том, чтобы быть учениками пророка. В манифесте "Труба марсиан" Хлебников властным жестом производит своих собратьев по кубофутуризму в более высокий чин:
"Славные участники будетлянских изданий переводятся из разряда людей в разряд марсиан.
Подписано: КОРОль ВРЕМЕНИ ВЕЛЕМИР 1-й" (цит. по: [Старкина 2005: 244]).
Попутно отмечу, что в марсианизации кубофутуристов отразились утопические романы социал-демократа Александра Богданова "Красная звезда" (п. 1908) и "Инженер Мэнни" (п. 1913), в которых землянину удается попасть на Марс, построивший более высокую, чем земная, близкую к идеалу коммунистическую цивилизацию; из землянина Леонида наш герой переименовывается в марсианина Лэнни.
Высшая каста – сам Хлебников, сверхчеловек по определению, имеющий тотальную власть и вершащий судьбы мира и отдельных людей. Основав союз 317 Председателей, он вроде бы делает демократический жест, приглашая к управлению миром еще 316 членов. Однако при ближайшем рассмотрении этот институт оказывается авторитарным, ибо будущее устройство мира – например, состав Председателей или "звездный" язык – диктуется одним Хлебниковым, ср. "Воспоминания о Велемире Хлебникове" Дмитрия Петровского:
"317 было число Председателей Земного Шара. Я вступил в их число одним из первых и вышел только в 1917 году, когда Хлебников обратил его в кунсткамеру, записывая в Председатели то Вильсона и Керенского, то Али-Серара и Джути, только потому, что это были первые арабы или абиссинцы, каких он встретил, то христианских братцев из Америки: м-ра Дэвиса и Вильямса" [Петровский 1926: 8].
В иерархии ‘люди-стадо – будетляне-марсиане – Король времени Велемир 1-и легко опознается не только тринитарная система Ницше, ‘толпа – избранные – Заратустра’, но и "Что делать?" (1862–1863) Николая Чернышевского: ‘люди – новые люди – революционер Рахметов’ (ср. также параграф 4.3 настоящей главы).
9.5. Культ Хлебникова
Короля, как известно, играет свита. Будущего похитителя законов времени в 1909 году (?) на "башне" Иванова прозвали Велемиром / Велнмиром – ‘повелителем миров’. 20 декабря 1915 года у Бриков его избрали Королем Времени. В феврале 1916 года на квартире Георгия Золотухина им был основан "союз 317-ти" и начата вербовка недостающих 316 членов – по большей части из ближайшего окружения и стран Востока.
Председателем земного шара Хлебникова провозгласили имажинисты 19 апреля 1920 года – правда, в шутку.
Культ Хлебникова сложился в гилейско-кубофутуристической среде, как явствует хотя бы из "Полутороглазого стрельца" (п. 1933) Бенедикта Лившица:
"Меня еще тогда занимал вопрос: как относится сам Хлебников к прижизненному культу, которым его, точно паутиной, оплетал Бурлюк? Не в тягость ли ему вынужденное пребывание на постаменте, не задыхается ли в клубах фимиама, вполне, впрочем, чистосердечно воскуриваемого у его подножья неугомонным "отцом русского футуризма"?… Очевидно, без санкции – молчаливой ли, или данной в более определенной форме "королем времени, Велемиром Первым" – Давид не отважился бы канонизировать его при жизни, превратить хлебниковское имя в знамя, вокруг которого он собирал будетлянскую рать" [Лившиц 1978: 87–88].
Вот Хлебников в "Учителе и ученике" формулирует свой миф устами Ученика,
"Судьба! Не ослабла ли твоя власть над человеческим родом, оттого что я похитил тайный свод законов, которым ты руководишься…?" [ХлТ: 589],
а в "Детях Выдры" (1911–1913) устами духов закрепляет за собой недосягаемое превосходство:
Стоит, как остров, храбрый Хлебников -
Остров высокого звездного духа.
Только на поприще острова сухо -
Он омывается морем ничтожества[ХлТ: 453].
Затем Алексей Крученых в предисловии к хлебниковским "Битвам 1915–1917 г.г." переводит самовосхваления Хлебникова в третье лицо:
"Законы судьбы предлагаемые Хлебниковым были и у астрологов каковые вкупе со многими "великими мудрецами древности"… владели лишь частью истины… И до нас иные мечтали:
"мирозданье расколдуем"!
но лишь мы, то будетляне то азиаты, рискуем взять в свои руки рукоять чисел истории и вертеть ими как машинкой для выделки кофе!.. Если в 1915 г. сбудутся судьбы находящиеся пока "в руках"… Хлебникова – то его изыскания станут историческим законом… Но теперь храбрый Хлебников сделал вызов самой войне – к барьеру!" [Крученых 1915; ХлСС, 6(1): 387–388].
Резонанс хлебниковского мифа, многократно усиленный ранней смертью писателя, передают доклады, лекции и воспоминания о нем, созданные уже в 1920-е годы, ср.:
"[М]ыслитель чисел… расколол ядро судьбы и рока, чтобы достать доску исчисленных событий человеку, тем самым освободить… волю из власти рока и судьбы" [Малевич 2000: 182].
Культ Хлебникова довольно быстро перешагнул за пределы футуризма – в русскую литературу других направлений. Первыми его подхватили обэриуты. Николай Заболоцкий в монологе быка из поэмы "Торжество земледелия" (1929–1930, п. 1933) даже постарался деавтоматизировать сложившуюся панегирическую традицию:
"Там на дне сырой могилы
Кто-то спит за косогором.
Кто он, жалкий, весь в коростах,
Полусъеденный, забытый,
Житель бедного погоста,
Грязным венчиком покрытый? <…>
Вкруг него, невидны людям,
Но Нетленны, как дубы,
Возвышаются умные свидетели его жизни -
Доски Судьбы.
И все читают стройными глазами
Домыслы странного трупа,
И мир животный с небесами
Тут примирен прекрасно-глупо."[Заболоцкий 2002: 142–143].
Образ Хлебникова, далее представленный как отпечатавшийся в природе, прекрасно согласуется с панпсихизмом, главным тезисом "Торжества земледелия", ср. окончание монолога быка:
"Так человек, отпав от века,
Зарытый в новгородский ил,
Прекрасный образ человека
В душе природы заронил."
[Заболоцкий 2002: 143].
Из современных писателей, возводящих свое творчество к Хлебникову, особого внимания заслуживает Эдуард Лимонов – как автор эссе "Велимир Хлебников: святой":
"Хлебников не только неоспоримый гений поэзии XX века. Он намного крупнее… Пушкина…
Страннический… образ жизни… в дополнение к его стихам… сделал из него поэта-пророка. Пророки, как известно, бродят по пустыням. В воспоминаниях Петровского рассказывается эпизод, когда Хлебников и Петровский ночевали в прикаспийской степи, Петровский заболел. Хлебников покинул Петровского, и на все увещевания последнего… спокойно ответил: "Степь отпоет"… Этот эпизод как бы из Евангелия и скупая реплика "Степь отпоет" достойна окрестностей Тивериадского озера или каменной Галилеи…
Он прорицал…. написал мистико-математическо-историческую скрижаль "Доски судьбы", где вывел формулу периодичности Великих Исторических событий…
С небом он… был "на ты"" [Лимонов 2004: 38, 41–42, 44].
Любопытно, что и ученые пользуются тем же набором понятий и говорят о Хлебникове как о пророке, Нострадамусе и даже Втором Пришествии.
Необходимые условия культу Хлебникова обеспечила недосекуляри-зованная русская ментальность. Как отмечает Ирина Паперно в монографии о Чернышевском, шестидесятники-демократы были выходцами из духовной среды, их мышление о мире так и не избавилось от религиозности, и в результате роман "Что делать?" воспринимался как новое евангелие, по которому несколько поколений пытались жить. Серебряный век не только не вступил на путь секуляризации, но и повысил религиозный градус оккультными исканиями. Не случайно Хлебников облачает свое "я" в одежды пророка, пользуясь метафорами, связанными с Моисеем (отсюда его концепт скрижалей) или Магометом (отсюда название доклада "Коран чисел"), а его миф пророческой выделки находит отклик в русском авангарде, в сознании которого ницшеанство наложилось на неизжитые религиозные архетипы. Советское время наследовало и эпохе Чернышевского, и авангарду. За его внешне антирелигиозным фасадом скрывались и желание подчиняться авторитетам – если не политическим, то, по крайней мере, духовным, – и иерархическое мышление о мире, и, как следствие, вертикализованное представление о власти.
10. Миссия Хлебникова: выводы
Итак, в контексте Серебряного века ни нумерологический проект Хлебникова, ни его самопрезентация уже не выглядят уникальными. То, что Хлебников называет себя будетлянином, скрывает его истинную природу: архаиста-новатора. Интересно и другое. К Хлебникову оказались применимы все те филологические операции, которые были выработаны для Брюсова, О. Мандельштама и других модернистов. С учетом этих обстоятельств я и попробую переформулировать миссию Хлебникова-нумеролога.
10.1. Прометей от авангарда: интертекстуальное осмысление
Что было известно о нумерологической миссии Хлебникова до сих пор? Только его собственная версия: он похищает законы судьбы и отменяет войны на Земле во имя счастья всего человечества. Здесь между судьбой и пророком нет посредников.
Посредники и их замалчивание восстанавливаются при интертекстуальном анализе. Поскольку на самом деле нумерологический проект Хлебникова – запутанный клубок символистских и околосимволистских влияний, а не чудесное откровение, то миссия Хлебникова принимает такой вид. Как Прометей похитил огонь у богов и принес его в дар людям, огня до тех пор не знавшим, так Хлебников похищает нумерологические тайны у оккультных деятелей и русских символистов, и, лишив эти тайны мистической ауры, а заодно наведя на заимствования математическую ретушь, преподносит их от себя в дар человечеству в виде законов, чтобы оно жило счастливо.
Прометеева миссия, кстати, Хлебникову не чужда – достаточно обратить внимание на реплику Утеса в "Детях Выдры":
Сын Выдры перочинным ножиком вырезывает на утесе свое имя: "Велимир Хлебников". Утес вздрагивает и приходит в движение…
< У т е с > <…>
Но игрушками из глины,
Я, растроганный, сошел
И зажег огнем долины,
Зашатав небес престол.
Пусть знает старый властелин,
Что с ними я – детьми долин,
Что угрожать великолепью
Я буду вечно этой цепью. <…>
Вишу, как каменный покойник,
У темной пропасти прикованный
За то, что, замыслом разбойник,
Похитил разум обетованный[ХлТ: 447].
10.2. Король и Председатель: жизнетворческое осмысление
Ипостаси Хлебникова – Король Времени, Председатель земного шара, пророк и ученый – обычно рассматриваются как факты его жизни. Этому принципу следует, в частности, принадлежащая С. В. Старкиной биография "Велимир Хлебников. Король Времени". Однако писатель – на то и писатель, чтобы создавать мифы о себе, а литературная среда – на то и литературная среда, чтобы подхватывать их и дожимать до полного культа. Другое дело – филология, которая не должна поддаваться манипуляциям со стороны автора или общественного мнения, ибо ее задача – определить то, что есть на самом деле. На самом деле ипостаси, о которых идет речь, – художественная "надстройка" над фактами жизни, или, если угодно, "вторичная моделирующая система", жизнетворческий спектакль. Договор, заключаемый Хлебниковым-нумерологом с аудиторией, состоит в том, что он предъявляет ей разгадки тайн истории, а она за это признает его Королем Времени и Председателем земного шара и дает ему власть над собой и миром. Спектакль этот – условность, а потому и судим он должен быть по законам искусства, а не биографии.
10.3. Мегаломания: психоаналитическое осмысление
Хлебников, подменяющий реальное – желаемым (параграф 2.8.1) и объявляющий себя Королем и Председателем земного шара (параграф 2.8.2) – любопытный случай для психоанализа. Ранее психоаналитическое прочтение его творчества было предложено Жолковским (диагноз: мегаломания), Кристин Виталия (обоснование диагноза "шизофрения", поставленного в 1919 году психиатром В. Я. Анфимовым) и И. П. Смирновым (принадлежность Хлебникова к "садоавангарду"). Нумерологическому проекту явно отвечает мегаломания, или неизжитые младенческие переживания своего всемогущества.
Как мы помним, критики и литературоведы видели в Хлебникове-стилисте ребенка. По-детски выглядит и его нумерологический проект со сверхчеловеческими претензиями на тотальную власть. Среди отцовских фигур, чьи действия имитирует Хлебников, есть и Бог-демиург, и Иисус Христос, и антихрист, и пророки (в частности, Моисей и Магомет, давшие новое учение), и – в скрытом виде – Прометей. Все это – психоаналитические приметы "грандиозного я" (знакомого нам не только по Хлебникову-нумерологу, но также по Ницше и Лимонову), а именно – нарциссической идентификации ребенка с отцом, архетипическим культурным героем или, наконец, Богом, в подражание его демиургической деятельности или же с целью исправления его ошибок. Повзрослевшие мегаломаны придумывают себе жизненные программы переустройства Божественного мира.