Значимость праздника обуславливалась тем, что отмечался он на рубеже двух периодов солнечного годового цикла, который лежал в основе древнего земледельческого календаря. Это было время наивысшей солнечной активности с последующим изменением движения солнца по небосводу, которое, как полагал народ, поворачивало или "сдвигалось" на зиму. В результате такого "сдвига" светило в последующие месяцы календарного года постепенно "угасало": день становился короче, а ночь длиннее. В христианском мировоззрении образ "уходящего" солнца стал восприниматься как символ Иоанна Предтечи, дата рождения которого совпадала с днем летнего солнцеворота. В восточной и западной традициях святой наделялся такими эпитетами как свет, светоч, предшествующий Солнцу, соотносимому с образом Иисуса Христа: "Изже пред солнцем текшего Христом Богом нашим, Иоанна славного яко звезду предтечеву"; в древней Руси его нередко именовали "пресветлым солнцем". Ассоциируя Иоанна с образом солнца "гаснущего", церковь, приурочив рождение Иисуса Христа к периоду зимнего солнцестояния, отождествила Спасителя с образом солнца "растущего". Подтверждение этого служители церкви видели в словах самого Иоанна Крестителя. Девушки, а иногда и женщины, на рассвете совершали ритуальное омовение росой. Чтобы собрать росу, по мокрой траве таскали скатерть и выжимали ее затем в какую-нибудь посудину. В Сибири "Иванову" росу использовали в случае заболевания глаз: росой промывали глаза утром Иванова дня и собирали ее в емкость для дальнейшего лечения. Русские крестьяне использовали купальскую воду и росу не только для собственного омовения. В Вологодской губернии к празднику Ивана Купалы (или к кануну праздника) было приурочено мытье "квашонок", посуды для замешивания теста для хлеба, производимое один раз в год. Для этого женщины выносили "квашонки" на реку или к колодцу (Максимов 1993: 474). В Сибири хозяйки выставляли под "Иванову" росу пустые крынки, полагая, что после этого "снимок" (сметана) с молока будет толще (Макаренко 1993: 64). Там же под "Иванову" росу клали лекарственные травы (Ивановские травы). В Пензенской губернии купальской росой кропили кровати и стены домов, чтобы не водились тараканы и клопы (Соколова 1979: 258). Во многих местах в купаниях принимали участие представители всех половозрастных групп населения. Человек, отказавшийся купаться, подозревался в колдовстве. Повсеместно бытовало представление об оздоровляющем действии купальского омовения. Крестьяне говорили также, что в этот день необходимо хоть раз окунуться в воду, чтобы в течение лета чувствовать себя в ней безопасно. В ряде мест купания устраивали только девушки, отправлявшиеся к водоемам после ночных гуляний. Полностью сняв с себя одежду, они окунались в реки и озера; в некоторых случаях они купались с ивановскими травами. В рамках купальской мифологии огонь и вода осмысляются как брат и сестра, наделенные у восточных славян именами Ивана и Марья; они вступают между собой в любовные отношения, считавшиеся кровосмешением у многих народов мира и потому запрещенными. Нарушившие запрет на брак брат и сестра воплотились в двухцветном растении, лепестки которого окрашены в желтый и синий цвета. У русских этот цветок, ставший символом праздника, известен под названиями Иван-да-Марья, иваньковский цвет, "цветок Купалы". О таком происхождении растения говорится в купальских песнях и других фольклорных текстах. Миф, лежащий в их основе, ученые сопоставляют с древними мифологическими сказаниями о близнецах, один из которых (Иван) связан с жизнью и огнем, а другой (Марья) – со смертью и водой. В обрядовом плане связь огня и воды можно увидеть в обычае разжигать костры. В эту ночь совершали обряд опускания в речные воды венков с зажженными свечами и лучиной. Если венок потонет сразу – суженый разлюбит. У кого венок дальше всех поплывет – будет счастливее всех, а у кого лучина или свеча дольше всего горит – проживет самую долгую жизнь. Этот обычай возродился в наше время в иных символах: венки с горящими огнями опускаются в воду и плывут по рекам, как знак памяти о погибших на морях. Опускаются венки и на месте гибели кораблей. В рамках народного календаря Иван Купала образовывал единый праздничный цикл вместе с днями Аграфены Купальницы и святых апостолов Петра и Павла (Петров день). На это время приходился период наивысшего расцвета природы: солнце находилось в зените, растительность достигала пика цветения, начиналось созревание плодов; день считался самым длинным в году, а ночь – самой короткой. В сознании крестьян магическая сила огня, воды, земли, растительности была в этот период настолько велика, что им приписывали охранительные, очистительные, продуцирующие, целебные свойства. Приобщение к этой силе обеспечивало удачу на год. В то же время календарный период, на который приходились купальские праздники, считался наиболее "опасным" (наравне со Святками): усиливались действия потусторонних сил. Особенно страшной в глазах крестьян была купальская ночь; она же являлась апогеем праздника, так как именно в это время проходили веселые гуляния и совершались основные обрядовые действия. Главная роль в них отводилась самой активной части общества – молодежи и молодым супружеским парам. Их физическое состояние сопоставимо с состоянием природных и потусторонних сил, переживавших наивысший подъем.
До наших дней дошел и древний банный ритуал. Он применялся довольно редко, в основном в двух случаях: когда человеку угрожала смерть от тяжелой болезни или же для посвящения в знахари, целители, то есть для перехода человека в более высокое состояние сознания. Считалось, что лица смерти и болезней очень похожи. Чтобы одолеть смерть, нужно было победить 9 ее причин, пройти 9 барьеров, которые она ставит на пути: 1. Страх, порождаемый неведением и глупостью. 2. Хитрость, связанная с отсутствием мудрости. 3. Безнадежность, порождаемая неверием. 4. Сопротивление, вызванное чрезмерной самоуверенностью, нетерпеливостью. 5. Мужество, в отсутствие мудрости, тоже часто ведущее к смерти. 6. Любопытство (в основном излишнее). 7. Ясность мыслей, но еще не ясность сознания. 8. Знание, которое само по себе таит в себе большую опасность. 9. Бездействие, приравнивающееся к старости. Ритуал по преодолению девяти барьеров смерти проводится в "знахарском храме" – бане. Для излечения от опасной болезни знахарь мог ограничиться несколькими "кругами", в основном первыми тремя. Для посвящения в целители нужно было пройти все девять кругов, каждый из которых избавлял человека от одного из видов смерти.
Традиции почитания воды имеют тысячелетнюю историю, их возникновение можно датировать возникновением сознательной деятельности человека. Это не случайно: вода – один из основных ресурсов, связанных напрямую с жизнью человека. Мифологии всех народов имеют одним из основных своих элементов воду – в той или иной её "форме". Вода, как всякий мифологический элемент, всегда больше, чем простой ресурс, она наполнена тайной, неоднозначностью; это – некое, частично закрытое человеку, природное пространство, населённое своими могущественными духами-обитателями, хранителями.
Библиография
1. Аверинцев С. С. Вода // Мифы народов мира. Т. 1. – М., 1991.
2. Калинский И. П. Церковно-народный месяцеслов на Руси. – СПб., 1997.
3. Коринфский А. А. Народная Русь. – М., 1995.
4. Короленко Р. А. Анализ метафорической модели SHIP IS WOMAN в индивидуально-авторских номинациях // Язык и культура в Евразийском пространстве: сб. статей. – Томск, 2003. – Раздел 1.
5. Макаренко А. А. Сибирский народный календарь. – Новосибирск, 1993.
6. Максимов С. В. Нечистая, неведомая и крестная сила СПб., 1993.
7. Соколова В. К. Весеннее-летние календарные обряды русских, украинцев, белорусов. – М., 1979.
8. Эмото М. Послание воды: Кристаллы жизни. – Минск, 2006.
О. Б. Рыбакова. Раннее христианство на Руси
Российское религиозное сознание никогда не было однородно, оно формировалось на стыке двух на первый взгляд взаимоисключающих мировоззрений – языческого и христианского православной традиции. И неоднократно уже многими исследователями было сказано, что на Руси христианство было принято в то время, когда языческий культ, мифология еще даже не до конца сложились, все было в процессе становления и развития. Можно сказать, что язычество на Руси еще имело большую жизненную силу и сдавать свои позиции вторгавшейся на его пределы новой религии не собиралось. Немного потеснившись, оно заставило христианство приспосабливаться к новым условиям и принять правила игры на своей территории. Христианство не вытеснило язычество, а в какой-то мере дополнило его. Сложилась система двоеверия, отголоски которого слышны и по сей день.
"Крещение действительно означало разрыв. Язычество не умерло и не было обессилено сразу. В смутных глубинах народного подсознания, как в каком-то историческом подполье, продолжалась своя уже потаенная жизнь, теперь двусмысленная и двоеверная. И, в сущности, слагались две культуры: дневная и ночная. Носителем "дневной" культуры было, конечно, меньшинство… Заимствованная византино-христианская культура не стала "общенародной" сразу, а долгое время была достоянием и стяжанием книжного или культурного меньшинства. Это было неизбежной и естественной стадией процесса. В подпочвенных слоях развивается "вторая культура", слагается новый и своеобразный синкретизм, в котором местные языческие "переживания" сплавляются с бродячими мотивами древней мифологии и христианского воображения. Эта вторая жизнь протекает под спудом и не часто прорывается на историческую поверхность. Но всегда чувствуется под нею, как кипящая и бурная лава…" (Прот. Г. Флоровский 1991).
А. Ф. Замалеев и Е. А. Овчинникова оценивают этот феномен таким образом: "В двоеверии… выразился стихийный компромисс двух совершенно чуждых друг другу религиозных исповеданий: отвергнутой, но не побежденной, и восторжествовавшей, но не победившей. У язычества уже не было будущего, а у христианства еще не было настоящего. Древнерусское общество оказалось на перепутье, и ему предстояло в трагических коллизиях разрешать свою духовную драму" (Замалеев, Овчинникова 1991: 21).
Российская культура только зарождалась, и первая стадия развития культуры, которую Шпенглер назвал мифо-символической (Шпенглер 1998: 565), захватила и христианский период. В эту стадию происходит закладывание мифов, символов, ценностей культуры, которыми она будет руководствоваться до конца – коренной смены ценностной системы. Поэтому духовное ядро российской культуры имеет двойственную природу. Эта двойственность прослеживается во всех слоях и сферах культуры и во все периоды развития.
О том, что культ, мифология еще до конца не сложилась, свидетельствует, например, такой факт. Хотя боги давно уже утратили племенную связь, единого пантеона не существовало. И необходимость в единой системе привела к первой реформе Владимира Святославовича, которая произошла в 980 году. Знаменательный факт – всего лишь за несколько лет до официального принятия христианства! С одной стороны, язычество сохраняется в довольно полном виде до XIII века (Рыбаков 1964: 58). С другой стороны, проявляется странное безразличие – всего через восемь лет народу предлагают отвергнуть богов, которых только что предъявили как государственных. Этот факт получает объяснение, если мы вспомним, что славяне в образовавшемся государстве не имели численного превосходства, поэтому и не могли предъявить своих богов в качестве государственных. Тем нужнее были инокультурные идеи. Созревающая культура не может обойтись без развитой картины мира. Поэтому христианство не столько заменило язычество, сколько просто присоединилось и дополнило недостающие звенья картины мира (Плебанек 1996: 43).
В славянской картине мира пространство имело вертикальный характер (трехслойный мир, расположенный вертикально на Мировом дереве: на ветвях – небо, его заселяли птицы, солнце и луна; на стволе располагалась земля, там жили человек и животные; на корнях располагался подземный мир – мир змей, бобров, нечисти), который подчеркивается еще и дуалистическим принципом. Как дерево имеет не только низ и верх, но право и лево, так все в мире имеет свое "право" и "лево". Сказки, былины, другие жанры устного творчества и материальной культуры (орнамент, костюм) пронизывает принцип дуализма. Все имеет свое зеркальное отражение: жизнь – смерть, доля – недоля, бог (богатство) – небог, дал – недал, правый (правда) – левый (кривда). Этот дуализм сохранил веру в упырей и берегинь, создал представления о чертях и прочей нечисти в христианстве (в новозаветном христианстве нет и следов того зеркального отражения мира верхнего и нижнего).
Кроме дуализма, в христианскую эпоху перекочевали и другие символы. Одним из основных символов русской культуры стал символ Земли, которая обычно или стоит рядом, или объединена с Матерью – Мать-сыра-Земля, Родина-Мать (даже Отчизна – производное от слова "отец" – женского рода) – символ защиты, заступницы. Показательно, что это не Отец, поэтому Отец нации – царь или вождь, Генсек и не воспринимался как заступник. Заступницей была Земля. Возможно отсюда извечная оппозиция власти, тоска по воле, по земле, недоверие к закону. И уж совершенно точно, к языческим корням восходит культ Богородицы, которая была на Руси гораздо популярнее Христа, судя по количеству посвященных ей храмов и икон. Причем, не Девы Марии, как в католической культуре, а именно матери Христа, заступницы перед грозным судией.
При оценке роли православия нужно выделить также факт, что государство в своем становлении изначально опиралось на христианство. Можно даже уточнить, что оно, видимо, предшествовало государству. Уже половина дружины Святослава была крещена. Крещена была Ольга. Вряд ли это было возможно, если бы уже не было прочных корней для христианства. Скорее всего, христианство стало проникать в проторусскую культуру во второй половине I тысячелетия. То, что государственность и церковь шли рука об руку в народившейся культуре, означало в дальнейшем прочное соединение светской и духовной власти. Неудивительно, что, несмотря на все усилия большевиков, мы так и не смогли стать атеистами. Произошло просто замещение одной религиозной идеи на другую, как уже бывало. И сакрализация власти пришлась как нельзя кстати.
Принятие христианства византийского образца стало тем поворотным пунктом, который определил всю дальнейшую историю, основную часть менталитета. Поэтому представляется интересным рассмотреть проблему "православного выбора". Много написано о политических, матримониальных мотивах принятия решения Владимиром. Не оспаривая всех этих соображений, только зададим вопрос: с чего бы это искать союза хоть и с могущественным, но не раз битым ранее, уже дряхлеющим соседом? Уже начинается давление Степи, уже есть Волжская Булгария, и есть все крепнущая Европа. С Византией действительно соединяли экономические, военные и социально-политические связи, но стоило ли входить в подчинение сопернику и противнику, еще недавно платившему славянам дань? И выбор у Владимира был достаточно широк: представлены были мусульманский Восток, иудейская Хазария, католический Запад, православная Византия. Все религии проникли в славянскую среду, правда, в разной степени. Выбор этот означал или что он был сделан, как сейчас принято говорить, простым большинством (степенью распространенности религии), или совпадение уже существующих символов культуры, ментальных характеристик. Летописи отмечают, что русских поразили красота и пышность богослужения, доступность (богослужение на родном языке). Видимо, сыграло роль отсутствие женских символов в мусульманской и иудейской культуре, что было неприемлемо для дуалистической и женской по своим глубинным основам культуре. Поэтому веберовскую мысль, что менталитет, внешний облик культуры определяется религиозной идеей, принимаемой в момент субъективного выбора культуры (Вебер 1994: 45), можно дополнить обратным движением. Религия принимается или не принимается, если она совпадает или не совпадает с бессознательным культуры. Сам субъективный выбор религии осуществляется бессознательным движением (Плебанек 1996: 46).
В то же время, в открывшей двери перед христианством в его византийской традиции России с ее неоднородностью нашлось место и учениям, "проникавшим на Русь одновременно с церковной идеологией и составляющим нечто вроде ее обязательного конвоя" (Замалеев, Овчинникова 1991: 39).
При относительной веротерпимости Русь (особенно на первом этапе христианизации – в X–XI вв.) становилась объектом активной миссионерской деятельности самых разных христианских и нехристианских центров. Поэтому конечное утверждение христианства восточной, византийской традиции в русской земле было результатом долгого и острого соперничества, продолжавшегося не одно столетие. Такое соперничество могло быть как идеологической формой политической борьбы, так и отражением процесса осмысления христианства в обществе, обусловленного уровнем социально-экономического развития. В связи с этим встает вопрос о закономерностях и причинах проникновения на Русь тех или иных неортодоксальных учений.
Две главные причины религиозных изменений: во-первых, новый этап развития общества; во-вторых, поиск новых идейных и духовных ориентиров, обусловленный общим ходом развития общества.
Главным препятствием служила социальная сторона распространения нового вероучения, когда его носителями на протяжении значительного периода были преимущественно знать и купеческая прослойка. Большинство же населения при видимом исповедании православия довольно долго оставалось языческим или двоеверным. Впоследствии на рецидивы язычества неоднократно указывали и летописи, и сами иерархи русской церкви. Например, упоминание о многоженстве, существовавшем у крестьян гораздо позже официального крещения Руси, антицерковные волнения, производившиеся волхвами в Ростове, Суздале, Новгороде и других городах на протяжении XI в. (Буданов 2000). Отчасти это можно объяснить неразвитостью феодальных институтов на Руси в то время. Но нельзя не принимать во внимание малочисленность русского клира в первые века и слабость миссионерской деятельности в отдаленных местностях. Поэтому совершенно закономерно то, что в первое время христианство распространялось преимущественно в крупных хозяйственных и административных центрах с высоким уровнем развития ремесла и торговли. Но даже там главным гарантом крепости христианства была княжеская власть, что показывают те же события в Ростове и Суздале.
Процесс христианизации русского народа, растянувшийся на века, сопровождался не менее длительным процессом осмысления православия, привития его в массовом сознании. Подобный переходный этап является общим для любого общества, воспринимающего ту или иную религиозную систему. В это время естественны и неизбежны многочисленные попытки осмыслить основные принципы и идеи нового вероучения, привести их в соответствие со своим мировоззрением или же отказаться от последнего. Итогом таких перемен может быть и двоеверие, и различные варианты неортодоксального понимания воспринимаемой религии. Древнерусское общество X–XI веков, являвшееся тогда своеобразной периферией христианского мира, было особенно открыто для проникновения различных еретических идей.
Однако у греческой миссии, с точки зрения языческих правителей, был серьезнейший недостаток. Несмотря на каноническую независимость Церкви от государства, власть императора зачастую имела на нее определяющее влияние, причем не только организационного, но даже догматического характера.