Да, Россия была стражем, но Ковалевский забывает, что никто не нанимал ее для этого и никто не платил ей за это, и делала она это не потому, чтобы защищать Европу от азиатов и выполнять "свою миссию", а для того, чтобы защитить самое себя. Кстати, напомним, что ни разу Россия не была с азиатами против Европы, но это ничего не значит для пустоголовых "евразийцев".
Что же касается того, что Россия в XIX веке стала силой мира и равновесия в Европе и Азии, то у Ковалевского на это довольно странные взгляды. Какая это была "сила мира", видно из того, что в XIX столетии Россия почти непрестанно воевала, причем войны были потрясающие всю Европу: 1812, 1854 годы, турецкие войны и ряд мелких войн в Средней Азии и на окраинах, усмирение совершенно чужой Венгрии и т. д.
Что же касается "силы равновесия", то все силы были направлены на то, чтобы русский медведь мог сказать: "А я всех вас давить". Ковалевский не хочет объективно взглянуть на то, что Россия, подобно всем другим народам, всегда была готова взять то, что "плохо лежало". Если же иногда и были политические шаги, когда Россия не особенно настаивала на захвате, то это объяснялось большей частью тем, что она еще не успела переварить только что проглоченное, грубо выражаясь, "кишка не выдерживала".
Во всяком случае, для Дарданелл, на которые у нее не было решительно никаких исторических прав, аппетит всегда был прекрасный, и уж тут не было дела ни до "мира", ни до "равновесия".
Наоборот, непрерывное стремление России к Дарданеллам в течение почти 200 лет создавало в Европе огромное количество конфликтов. Если Северное Причерноморье было издревле славянским, то Дарданеллы никогда славянскими не были. Вся политика России в отношении Дарданелл определялась чисто экономическими и вообще захватническими интересами ("почему не взять, если можно взять…"). Напрасно Ковалевский изображает Россию рыцарем без страха и упрека, защищающим Европу от всякого зла, - это фальсификация истории.
VI
Шестой вывод профессора Ковалевского гласит:
"Русский культурный путь был синтетическим, а не подражательным. Россия брала от других народов то, что ей было свойственно. Когда привзнос не применялся к русским историческим условиям или имел целью переделать русскую жизнь на свой лад, страна переживала глубокие кризисы".
Формулировка этого пункта настолько сбивчива и неясна, что трудно понять, о чем, собственно, говорит автор. Прежде всего, слову "подражательный" соответствует противоположное "оригинальный", но Ковалевский не говорит о том, что культура Руси была оригинальна, он говорит, что она была "синтетической", и добавляет, что "Россия брала от других народов то, что ей было свойственно".
Значит, оригинальности не было, а было только заимствование, но не подряд, без разбору, а согласно тому, что Руси "было свойственно". Но это вовсе не то, что принимается под словом "синтез", это только "ассимилирование".
Дальше говорится, что страна переживала глубокие кризисы, если "привзнос имел целью переделать русскую жизнь на свой лад". Но факт остается фактом: русская культура, например, при Петре I, восприняла именно то, что ей было несвойственно.
Страна переживала кризисы не потому, что новое ей было чуждо, несвойственно и неосваиваемо, а потому, что темп освоения нового был чересчур быстр. Но это далеко от понимания профессора Ковалевского.
Культура Руси была в значительной степени оригинальна, именно у нее были черты, отличавшие ее от культур всех других народов. Кроме того, если что-то чужое и заимствовалось, то немедленно переделывалось на свой лад в применении к русским условиям. В этом сказывается самобытность культуры, а вовсе не "синтетичность" ее.
VII
Седьмой вывод Ковалевского гласит:
"Русский язык был великой объединяющей силой для России. Все насильные его искажения приводили к гибельным результатам. После Петра Великого необходим был гений Пушкина, чтобы поставить вновь русский язык на национальную дорогу обогащения, а не засорения".
Что русский язык был объединяющей силой для народов России, это так же ясно, как "Волга впадает в Каспийское море", но нужен ли этот пункт в выводах?
Ведь то же самое можно сказать об английском языке в применении к Англии и ее колониям, либо Франции и ее колониям и т. д. Ту же роль играли в свое время греческий и латинский языки.
Ничего особенного с историческим путем развития русского языка не случилось - он играл ту же роль, какую играли все языки в государствах, объединявших различные национальности. Ничего существенно специфического, отличающего его путь от путей других языков, нет. А если так, то нет оснований уделять ему особый пункт в выводах.
Странное впечатление производит формулировка: "все насильные его искажения приводили к гибельным результатам". Непонятно: к гибели чего: языка? самих искажений? или вводивших искажения?
Язык, как мы знаем, уцелел. Никого, как известно, за искажение языка на тот свет не отправили. Наконец, сами искажения, сыграв свою роль, благополучно ушли в Лету. "Что и требовалось доказать!" Причем же тут "гибельные результаты"?
Наконец, при всем уважении к Пушкину, мы не можем приписать ему роли реформатора русского языка. Пушкин говорил и писал языком культурных людей того времени, т. е. своих читателей и товарищей писателей, достаточно сравнить его стиль со стилем его товарищей лицеистов или его официальные письма - с официальными письмами его времени. Никаких своих правил грамматики, орфографии или лексики он не заводил, а шел в фарватере своей эпохи.
Вся заслуга Пушкина заключается в том, что он показал, какого совершенства можно достичь, используя русский язык того времени.
Русский язык стал на национальную дорогу обогащения не с Пушкина, а именно с Петра I. Когда сотни новых предметов и понятий ворвались на Русь, естественно, что в русский язык вошло множество английских, французских, немецких и других иностранных слов.
Естественно, что для одного и того же понятия употреблялось по несколько иностранных слов в зависимости от того, из какой страны заимствовал это понятие говорящий. Были и попытки найти русские или вообще славянские эквиваленты.
Этот хаос продолжался недолго, "засорение" языка скоро вошло в свои нормы, всё утряслось и никаких гибельных результатов не было. "Засоренный язык" просуществовал столько, сколько было нужно: он был логически и практически обоснован: когда надо высказаться и понять другого, надо иметь хоть какой-то общий язык. Этой властной необходимости "засоренный" язык времен Петра I удовлетворял вполне. Он создавался не филологами, не академией наук, а самой жизнью. Поэтому неудивительно, что он не был безупречен. Жизнь же неудачное устранила, а удачное оставила.
Ко времени Пушкина язык был очищен в значительной степени от хаоса, разброда, нелогичностей, неточностей и т. д. Пушкин нового языка не создавал, он только мастерски им владел.
Профессор Ковалевский приписывает Пушкину роль, им совершенно незаслуженную. Он не понял того, что "насильные искажения" создала тогда сама жизнь, она же их и устранила. Иного пути не было: когда московит входил в иностранную орбиту, он должен был употреблять международные термины, но вскоре создались и свои собственные. Всё было обоснованно и закономерно.
VIII
Восьмой вывод Ковалевского гласит:
"Россия была на протяжении всей своей истории страной озерно-речной и лесной, а не степной (подчеркнуто самим Ковалевским). Степь была для нее постоянным врагом и разорителем, с которым она боролась до конца XVIII века. Леса, реки и озера были, наоборот, ее кормителями. Даже "вольница" бежала не в степь, а на реки (Днепр, Волгу, Дон, Яик)".
Этот вывод показывает, что Ковалевский, как и многие другие, совершенно не понимает ведущих факторов русской истории. Они готовы создать какую-то мистическую борьбу двух чудовищ - Леса и Степи и нагородить бездну фантазий. На деле было вовсе иное.
В основе Руси из глубочайшей древности (во всяком случае, со времен трипольской культуры) лежало земледелие. Ни рыболовство, ни охота, ни скотоводство никогда не играли доминирующей роли у восточных славян. В основе всего лежал хлеб, вернее, зерновые культуры.
Именно степь или земля, освобожденная от леса, осушенное болото и т. д. были базой культуры Руси. С лесом, озерами, болотами "русс" боролся испокон веков, ибо только выжигая лес, он получал возможность иметь пашню. Весь исторический путь России - это путь уничтожения леса и создания степи, т. е. поля для нужд земледелия. За степь "русс" цеплялся руками, ногами и зубами, но его оттирали кочевники. Степь его всегда кормила, но лес спасал его от врагов.
Земледелие процветало в причерноморских степях еще во времена Геродота. На тучных полях земледелец получал частенько урожаи сам-пятьдесят, тогда как для значительной части Средней и Северной Руси урожай сам-сём был уже желанным.
История России - это не столько борьба со степью, сколько борьба за степь. Когда вольница убегала на Днепр, Волгу, Дон, Яик - она убегала, слышите, профессор Ковалевский, не рыбку ловить, а быть свободным, а не подъяремным земледельцем.
Русь всегда искала поле с богатыми почвами и достаточным количеством влаги, она была органически степной, но в степях господствовали и оттирали Русь кочевники. Русь столетиями боролась за плодородную степь с ее черноземами и проистекавшим оттуда богатством. На подзольных почвах Средней и Северной России сильно не разбогатеешь. Летописи Новгорода пестрят известиями о страшном голоде и смерти тысяч людей (зачем же они не питались рыбой, спросим мы профессора Ковалевского, а предпочитали умирать с голоду?). Не рыба и бобры создали Русь, профессор Ковалевский, а пшеница и просо.
IX
Девятый вывод Ковалевского гласит:
"Распространение России на Восток и к морям было народным и стихийным освоением новых земель. Народное движение предшествовало закреплению многих областей за Россией".
С этим согласиться можно, отметив, однако, что это положение верно в отношении направления на север и восток, где русский народ встречал почти пустое, ненаселенное пространство, либо совершенно примитивные племена, стоявшие на значительно более низкой степени культуры.
Движение же в Центральную Азию, на Кавказ, в Крым, на запад было не народным движением, туда русское правительство гнало людей на убой для осуществления своих империалистических идей.
X
Десятый вывод Ковалевского гласит:
"После окончания объединения русских земель при Екатерине Великой, культурное распространение России пошло в XIX веке - через литературу, а в XX веке - через искусство, и, наконец, через Русское Рассеяние, которое сыграло крупную национальную роль в деле распространения русской культуры по всему миру".
Ковалевский совершенно напрасно отделяет по времени русскую литературу и русское искусство - оба они, начиная с XIX века, оказывали влияние на Европу, достаточно вспомнить, что за "Разрушение Помпеи" итальянцы буквально носили на руках Брюллова, а влияние Тургенева на западноевропейскую литературу признается всеми.
Однако уж совершенно непростительно, что Ковалевский ни слова не говорит о русской науке XIX и XX веков: ее достижения лучше были известны за границей, чем у себя дома. И неупоминание ее Ковалевским является чрезвычайно показательным для отношения к ней и вообще к своему русскому со стороны старой эмиграции.
Зато Ковалевский несомненно переоценивает значение русской эмиграции. Ее культурная роль весьма и весьма посредственна. Она не выдвинула за 35 лет ни одного значительного русского ученого, писателя, художника, архитектора, певца и т. д., - все русские блестящие имена за границей уходят корнями в царскую Россию, т. е. живут старыми капиталами, не ими созданными.
Конечно, русская эмиграция сыграла некоторую роль в пропагандировании всего русского (прежде всего "водки и селедки"), но в основном либо жила для самой себя, в тесно замкнутом мирке ("шумим, братцы, шумим"), либо приспосабливалась к жизни тех народов, среди которых она жила.
Учтя, что эмиграция насчитывалась сотнями тысяч и была в основном сливками интеллигенции, достижения ее непропорционально малы. Несмотря на знание языков, блестящее образование, большие связи с заграницей - политические, финансовые, научные, личные, родственные и т. д., - эмиграция за 35 лет ничем себя серьезным не проявила. Она была хаосом политических групп и единого лица не имела, объединяла эти группы не столько любовь к родине, сколько сожаление об уплывших временах с блинами, икрой и черным хлебушком.
Члены русской эмиграции, как правило, заняли положение в иностранном обществе "на дне". Это не уменьшает, конечно, заслуг отдельных лиц, но в целом и судьба, и роль эмиграции оказалась незавидной - русская интелигенция царского времени экзамена жизни не выдержала. Хвалиться нечем.
Таковы десять выводов профессора Ковалевского и наша их оценка. Книга "Исторический путь России" местами неплоха, оригинальна и ценна, но непонимание основных движущих факторов русской истории приводит к ложно-толкованиям и вся красивость, льстящая национальному чувству, оказывается только отливающим всеми цветами радуги мыльным пузырем. Профессор Ковалевский исторического пути России не понял и ведет за собой по ложному пути и своих последователей. Впрочем, "горбатого исправит могила".
9. Еще о том же норманисте
Рецензия
П. Е. Ковалевский. Исторический путь России (синтез русской истории по новейшим данным науки). 1-130. Париж, 1949.
Автор умудрился изложить всю древнейшую историю Руси до XII века включительно на 15 небольших страничках (стр. 7-21). Конечно, на таком пространстве ничего подробного дать нельзя. Однако и на таком ничтожном пространстве автор успел изложить целый ряд совершенно неприемлемых гипотез и преподнести их читателю как последнее слово науки.
Рассмотрим пример, обоснованный автором более подробно, следовательно, такой, из которого видно, на чем, собственно, он основывается, в большинстве же случаев он просто "вещает", как греческая пифия. По его мнению, Владимир Великий мог выбирать между тремя юрисдикциями при принятии христианства: 1) римской, 2) византийской, и 3) болгарской.
"Доводами, служащими к тому, чтобы признать болгарское крещение Руси, являются: 1) неупоминание в византийских актах и хрониках имени патриарха, крестившего Русь, что совершенно необъяснимо, если признать византийское крещение, 2) титул архиепископа, применяемый к киевским иерархам до 1037 года, что указывает на их независимость, 3) употребление в Киеве в качестве официального языка древнеболгарского, 4) болгарское влияние на все литературные памятники Киевского периода, 5) отсутствие греческих митрополитов в Киеве до 1039 года, 6) присутствие на открытии мощей свв. Бориса и Глеба в Киеве в 1020 г. болгарского архиепископа, 7) имена Романа и Давида, данные при крещении сыновьям князя Владимира в честь членов болгарской династии".
Ни один из этих семи пунктов не может быть признан заслуживающим внимания - это не научные доказательства, а второстепенного значения дополнительные соображения, которые могли бы быть еще и так, и сяк приняты во внимание, если бы было нечто солидное, вокруг чего они могли бы быть объединены. Некоторые из них в действительности просто недоразумения.
Прежде всего, и это мы особенно ставим на вид Ковалевскому, нет ни одного исторического источника, где бы было сказано ясно, что Русь была крещена болгарами. Положительные утверждения совершенно отсутствуют, а есть "доказательства от противного".
Если бы русские летописцы о крещении Руси молчали, то выставлять догадки Ковалевский имел бы право, но все летописцы говорят определенно и согласно, что Русь была крещена греками, то же говорят и все греческие и западноевропейские источники. Ни один болгарский источник крещения Руси болгарами также не утверждает. Нет ни письменных данных, ни монашеского предания, вообще ничего нет. Есть только голая выдумка Присёлкова, которому Ковалевский поверил.
Если все источники разных народов ошибаются, то сначала это надо было доказать, а потом уже включать в свою книжку. Те "доказательства", которые привел Ковалевский, - "курам на смех".
Первое, самое капитальное доказательство Ковалевский видит в том, что источники молчат о том, какой греческий патриарх крестил Русь. А если никакой патриарх для крещения на Русь не ездил? Очевидно, Ковалевский ждет известия, что "лета такого-то греческий патриарх крестить Русь не ездил". А если ездил крестить Русь простой священник, или в крайнем случае епископ, тогда что?
Ковалевский возразит, что об этом должно быть упомянуто. Да ведь об этом было упомянуто еще в 867 году, когда патриарх Фотий сообщил об этом в особом послании всему миру.
В 874 году патриарх Игнатий, как продолжатель религиозных связей с Русью, послал на Русь архиепископа. Следовательно, христианство на Руси продолжало развиваться и оставаться в византийской юрисдикции.
Далее, согласно А. М. Волконскому, в уставе императора Льва Философа (886–911) "О чине митрополичьих церквей, подлежащих патриарху Константинопольскому", в списке церквей находим церковь русскую - "Росиас".
О церкви Святого Ильи в Киеве мы находим совершенно точное указание в договоре Олега с греками 911 года. Значит, христианство имело здесь уже по крайней мере полувековую давность.
Во времена Рюриковичей христианство на Руси несомненно пришло в упадок, ибо они были язычниками, но это еще не означало совершенной ликвидации здесь христианства. Поэтому после жестокой волны реакции язычества при Владимире в его первый период княжения крещение Руси означало только окончательную победу христианства, и имя крестившего Русь епископа осталось не упомянутым, как второстепенная деталь.