Против него, наконец, выступил сам Владимир, на реке Висе (Татищев полагает на р. Висле, что маловероятно). Мешко был разбит наголову, вынужден был просить мира и отдать пять городов. Так как эти сведения имеются и у польских летописцев, эти данные должны быть включены в нашу историю. Иоакимовская летопись полнее здесь Несторовской.
Только из Иоакимовской летописи мы узнаем, что Ярополк был старшим сыном Святослова (по-видимому, от венгерской княжны), Владимир - средним, причем лишний раз подчеркивается, что он был сыном не какой-то скандинавки Малфреди, а девки-ключницы Малуши, т. е. по матери чистым славянином, младшим сыном был Олег.
Хотя Новгород обычно давался наследнику на престол в Киеве, в Киеве, очевидно из-за постоянных войн отца, сидел Ярополк, осуществляя княжение. Поэтому Владимир сел в Новгороде.
Ярополк, оказывается, весьма был склонен к христианству, но сам не крестился из-за недовольства народа. "Прочее, - говорит далее Татищев, - до ухода Владимира в Варяги кратко, но согласно с Нестором".
История войны с полоцким князем Рогволодом изложена иначе и правдоподобнее. Война началась не из-за отказа Рогнеды выйти замуж, а из-за нападения Рогволода на новгородские земли. В результате похода Рогволод и двое его сыновей были убиты, а Рогнеда взята Владимиром насильно в жены. О безобразной сцене насилия, имеющейся у Нестора, нет ни слова. Кстати сказать, и у Нестора она всплывает гораздо позже и носит явный характер позднейшей вставки.
Рогнеда, оказывается, соглашалась выйти за Ярополка, и послы последнего были в это время в Полоцке. Владимир, сделавши ее своей женой против воли, переименовал в "Гориславу". Кстати, отметим, что имя это допускает два объяснения с противоположным значением: 1) горестной славы и 2) горящей, т. е. яркой славы.
Насильственная женитьба Владимира на невесте Ярополка, конечно, ухудшила отношения его с братом. Отметим, что Рогнеда была трактована вовсе не как наложница, военная добыча, а как настоящая жена, - у нее было от Владимира несколько сыновей, а одна из летописей сохранила даже упоминание о том, что Владимир, женившись на Анне, счел необходимым специально известить об этом Рогнеду, - явное указание на то, что Владимир очень с ней считался.
Ярополк будто бы весьма был опечален смертью Олега, происшедшей не по его вине, а также тем, что и с другим братом, т. е. с Владимиром, начиналась война. Он якобы пытался увещевать Владимира, но для подкрепления доводов послал и войска. Владимир испугался и хотел бежать в Новгород из "Кривичья".
Однако Добрыня, зная, что Ярополк нелюбим народом из-за предпочтения им христиан, удержал Владимира и пошел на хитрость: он пошел на подкуп воевод Ярополка, пославши им дары, "вадя", т. е. привлекая их на сторону Владимира (у Татищева ошибочно сказано "водя") и, совершенно очевидно, обещая, что Владимир поведет курс на язычество.
В трех днях пути от Смоленска, на реке Дручи (опять точное, конкретное указание!) "победиша полки Ярополчи не силою, ни храбростью, но предательством воевод Ярополчих".
Теперь загадка, почему это Владимир, вернувшись из заморья, стал так налегать на язычество, разъясняется: курс на язычество обеспечил ему победу против Ярополка. Всё дальнейшее - только выполнение обязательств, данных воеводам Ярополка. Это сообщение Иоакимовской летописи чрезвычайно важно, ибо показывает тайные пружины событий в прошлом. Вместе с этим это показывает, что Иоакимовская летопись гораздо конкретнее и точнее Несторовской и заслуживает, как источник, полного внимания.
Далее следует примечание Татищева: "О убивстве Ярополка, рождении Святополка и проч., почти согласно с Нестором, и житие Владимирово описано со многими пирами и веселии, которые к сему не принадлежат". Какая досада, что Татищев не переписал этого отрывка, открывающего хоть чуть-чуть завесу над светской жизнью того времени!
Обращаясь к княжению Светослава, мы находим также интереснейшие детали, отсутствующие у Нестора. Отметим, прежде всего, описку - следует не: "и по смерти Олги Светослав пребываше в Переяславци на Дунае воюя. Но Козари" и т. д., а: "И по смерти Олги Святослав пребываше в Переяславце на Дунае, воюя на Козари, Болгари и Греки, имея помощь от тестя князя Угорского и князя Ляцкого" и т. д.
Значит, Светослав был женат на венгерской княжне, а Переяславец был главным штабом Светослава, откуда он наносил удары хазарам, грекам и болгарам.
Далее речь о неудаче русских около "Долгой стены" под Царьградом. Татищев, оказывается, вовсе не знал, что это за "Долгая стена", - это лишний раз подчеркивает, что Иоакимовская летопись - не фальшивка Татищева. Речь идет о защитной стене от Деркоса на Черном море до Селимбрии на Мраморном, длиной около 50 миль, построенной в 512 году императором Анастасием против нападений варваров.
Светослав одержал много побед, но под Длинной стеной, т. е. недалеко от Царьграда, где были сосредоточены все силы Византии, руссы были разбиты. Воины-язычники сваливали вину на христиан: это, мол, наказание языческих богов. Светослав так рассвирепел, что приказал многих христиан тут же казнить, в том числе и "единого брата своего Глеба".
Этот Глеб является камнем преткновения всех. Нестор не говорит о нем ни слова, но в договоре Игоря с греками 945 года упомянут посол "жены Глеба", причем этот посол был среди других послов - членов семьи Игоря, а не его сановников. Какой-то Рюрикович с именем Глеб, безусловно, существовал и был в числе самых близких членов семьи Игоря. Это обстоятельство опять-таки говорит в пользу достоверности Иоакимовской летописи.
Упоминание жены Глеба и неупоминание посла самого Глеба можно рассматривать как свидетельство того, что в 945 г. жена Глеба была вдовой; в этом случае присутствие Глеба приблизительно в 872 г. под стенами Царьграда необъяснимо. Однако вполне возможно, что Глеб был в долговременной отлучке и в его вотчине правила его жена, в этом случае недоразумение устраняется.
Однако в договоре 945 г. упомянут следом за Игорем и Святослав, его наследник (малолетний); почему же наследником был не старший, уже женатый брат, а малолетний Игорь? Иоакимовская летопись указывает, что Глеб был единственным братом Светослава; можно сказать с полной уверенностью, что Глеб не был сыном Ольги, а сыном другой жены Игоря. Если эта жена была низкого происхождения или просто наложница, положение Игоря, как наследника, становится понятным. Вдобавок ко всему Глеб оказался христианином, что также могло сыграть роль в устранении его от престолонаследия - народ такого князя не признал бы.
Казни воинов-христиан цели якобы не достигли. Светослав увидел в этом чародейство христианских священников и послал в Киев приказ: храмы христиан разорить и сжечь. Затем пришел сам в Киев с намерением расправиться с тамошними христианами.
Далее интересная подробность: оказывается, большую часть воинов он отпустил сухим путем, а сам, с небольшим отрядом, поехал Днепром. Иоакимовская летопись в таком решении, приведшем к смерти, видит наказание от Бога.
В уже изложенных событиях мы видим резкую разницу между Иоакимовской и Нестеровской летописями: первая много говорит о язычестве и описывает и князей и народ гораздо более язычниками, чем это делает Нестор.
Несомненно, это объясняется временем написания летописей в первую очередь. Иоаким писал в разгар борьбы с язычеством, когда и настоящее, и прошлое еще было насыщено им. Нестор писал почти 100 лет спустя, когда борьба уже отгорела и упоминать об антихристианстве князей было неудобно, неудобно было напоминать, что христианство пришло не без тяжелой борьбы. Поэтому Нестор о многом умолчал и многое смягчил.
Вообще, борьба язычества и христианства продолжалась очень долго, веками, велась с переменным успехом. И в этом отношении Иоакимювская летопись живее, точнее и богаче Несторовской.
Разобранная нами часть Иоакимовской летописи показывает, что содержание ее всюду логично и последовательно, излагаются только факты, никаких сказочек вроде истории о белгородском киселе или Кожемяке, вырвавшем голой рукой кусок кожи из живого быка, нет.
Нет даже легенд о мести Ольги. Сказано только, что древлянский князь Мал, сын Нискинин (опять-таки реальная подробность!), посылал к Ольге сватов, но оскорбленная предложением Ольга отдала приказ одних из послов убить, других сжечь, а сама с войсками направилась против древлян, разорила и сожгла их город Коростень.
История крещения Ольги описана подробнее: оказывается, христианские священники обратили ее в христианство еще в Киеве, но открыто креститься здесь она не могла, боясь недовольства народа.
Поэтому она направилась с верными вельможами в Царьград, где и крестилась. Вернувшись, Ольга цривезла с собой священников, построила деревянную церковь Святой Софии и убеждала Светослава креститься. Тот и слышать не хотел. Каково было отношение к христианству, видно из глухого указания, что вельможи, принявшие христианство в Царьграде, подвергались поруганию народа и многие из них были убиты.
В свете сообщаемого понятно, почему, как это сообщают некоторые летописи, Ольга держала священника "втайне", это слово случайно ускользнуло от цензоров типа Нестора.
Об Игоре сказано, что Олег женил его на Ольге, которая была из Изборска (город недалеко от Пскова). Звали ее Прекраса (мы, по-видимому, по ошибке, называли ее на предыдущих страницах Пребрана, но, возможно, нам память изменяет, и в каком-то из источников она также названа Пребрана). Олег будто бы переименовал ее в свое имя.
У Игоря были потом и другие жены, но он уважал Ольгу больше других из-за ее ума. Надо думать, что история войны Игоря с греками и его смерти не отличалась от версии Нестора, ибо Татищев отмечает, что об этом сказано в летописи кратко; существенное расхождение Татищев непременно отметил бы.
Об Олеге сказано, что он был шурином, т. е. братом жены Рюрика, и был норвежским князем. Можно думать, что это был единственный князь-скандинав на Руси, шедший, однако, совершенно в фарватере русской истории, все другие по крови были чистокровные, либо наполовину славяне.
История завоевания Олегом Киева изложена совершенно иначе и опять-таки правдоподобнее и конкретнее. Киевляне, оказывается, жаловались Олегу на Аскольда, Олег кроме того завидовал, что Аскольду попалась такая богатая область. Это побудило его собрать войско и отправиться на завоевание Киева, захватив для подкрепления своих юридических прав и малолетнего Игоря. Ему, иностранцу, это было крайне необходимо, ибо совершаемое им покрывалось именем Игоря, законного наследника.
История с заманиванием Аскольда в лодку совершенно опущена, сказано просто, что "блаженный же Осколд предан киевляны", - здесь сказочный эпизод Нестора отсутствует. В самом деле, заманивание Аскольда в лодку каким-то неизвестным купцом маловероятно, и еще более маловероятно, что киевляне так безучастно отнеслись к смерти князя. На деле всё было иначе: киевляне были недовольны Аскольдом и сыграли какую-то предательскую роль: сказано ясно, что Аскольд был предан. Вся экспедиция Олега приобретает совершенно иной характер, это не было: "давай, мол, пойду, завоюю Киев", а предприятие, опиравшееся на желание киевлян убрать Аскольда.
Так как Аскольд назван "блаженным", есть полное основание думать, что он был христианином, а зная недовольство народа христианами, можно догадываться, что Аскольда погубило то же, что и Ярополка, - склонность к христианству.
Иоакимовская летошсь подводит под события какую-то идеологическую базу и они предстают перед нами во плоти и крови, сообщения же Нестора - часто просто перечисления событий без всякой внутренней их связи.
Сказано также, что Аскольд был погребен на горе, "идеже стояла церковь св. Николая, но Святослав разруши ю, яко речется". Из этого замечания, равно как и из показания Несторовской летописи, нельзя делать заключение, что между Аскольдом и церковью Святого Николая была какая-то логическая связь. Думают, что церковь Святого Николая была так названа потому, что она была построена в честь Аскольда, получившего при крещении имя Николай.
Таубе идет так далеко, что, исходя из того, что в то время был папа Николай, полагает, что Аскольд был католиком.
Все эти предположения совершенно недоказательны: и в том и в другом случае речь идет о том, что летописцы указывают местоположение могилы Аскольда, - "там, где стояла церковь св. Николая". Однако отсюда вовсе не следует, что сам Аскольд был Николаем. Он мог быть, но мог и не быть, и из показаний летописи нельзя извлекать того, что хочется тому или иному автору.
Замечательно, что Иоакимовская летопись никакого Дира не знает. Татищев считает, что слово "Дир" было неверно понято и из прозвища Аскольда Нестор создал второго князя - Дира. В пользу Дира говорит и Никоновская летопись, арабские источники знают князя Аль-Дира (но не знают Аскольда!). Киевская традиция не знает могилы Дира, могила же Аскольда общеизвестна. К этому вопросу мы еще имеем намерение вернуться особо.
Говорится далее о победе Олега над греками, хазарами, болгарами и "волотами" у Дуная. Волоты или волохи - придунайские римляне. Таким образом, Иоакимовская летопись сохранила замечательное известие о большом дунайском походе Олега. Совершенно естественно, что ни о легенде о кораблях Олега на колесах, ни об ужалении Олега змеей нет ни слова, - Иоаким сказками не интересовался. Зато эти сказки и создали популярность Нестору и его типу летописи.
Появление Аскольда в Киеве объяснено иначе: не он отпросился у Рюрика в Царьград и почему-то застрял в Киеве, а "славяне, живущие по Днепру, зовомии Поляне и Поряне" (имя, кажется, единственный раз встречающееся в нашей истории), будучи притесняемы хазарами, которые владели Киевом и другими их городами, просили Рюрика прислать к ним сына или какого-нибудь другого князя княжить.
Рюрик послал войско в Киев во главе с Аскольдом. Аскольд завладел Киевом, а затем, собрав еще больше войска, прогнал хазар. Затем он двинулся в ладьях на Царьград, но буря разметала его ладьи.
Затем в Иоакимовской летописи был перерыв, лист обрывался на словах: "и возвратися посла (Аскольд) в Царьград ко царю…" Сбоку было приписано: "утрачены в летописце два листа".
Новый лист начинался: "Михаил же возблагодари Бога, иде в Болгары". Татищев предполагает, что на двух утраченных листах была изложена история крещения Аскольда и легенда о чуде с несгоревшим Евангелием. Упомянутый же Михаил был болгарским митрополитом. Мысль эта весьма вероятна, возможно даже, что листы были вырваны намеренно: крещение Аскольда и Руси до Владимира срывало все значение крещения последнего, но, как мы это разбирали выше, легендарное крещение "руссов" и чудо с несгоревшим Евангелием, скорее всего, относится к моравам.
О Рюрике сказано, как отметил Татищев, согласно с Нестором, но имеется и интересная деталь: после смерти обоих братьев, на четвертый год княжения, Рюрик переселился в Новый град великий ко Ильменю, т. е. очевидно, из Ладоги в Новгород. Это указание Иоакимовской летописи совершению подтверждает нашу мысль, высказанную ранее, что Рюрик сначала сел в Ладоге, а потом уже переехал в Новгород. Мысль же была высказана нами на основании только логических соображений.
Для порядка и суда Рюрик рассадил по городам князей "от Варяг и Славян" (между прочим, ни разу не сказано слово "Русь", что было бы прямо-таки необходимо, если бы норманская теория была верная, и сам назвался "великий князь" в отличие от подручных князей.
Далее следует совершенно исключительная по своему интересу фраза: "по смерти же отца своего облада Варягами, емля дань от них". Это единственное в истории глухое указание на отца Рюрика, из него видно, что отец Рюрика был варяжский князь. Возможно, что до появления на Руси Рюрик был только княжичем и пошел на Русь с братьями именно потому, что им подвернулось самостоятельное княжение. Отец же остался княжить у себя.
Однако, когда отец Рюрика умер, он не перешел на престол отца, а остался в Новгороде, сохраняя управление над отцовской землей ("обладаша Варягами") и получая с нее доходы ("емля дань от них").
Это сообщение может оказать существенную помощь в разысканиях, кто же был Рюрик.
Именно могут найтись западноевропейские источники, по которым можно будет установить, чьим сыном был Рюрик. Ниже мы увидим в одном из очерков, что хронология первых Рюриковичей, вероятно, точнее, чем мы думаем, и на восемь лет отличается почти во всех данных.
Поиски предков Рюрика облегчаются тем, что, согласно Иоакимовской летописи, отец Рюрика был князь, а это значительно суживает круг особ, среди которых следует вести поиски. Во-вторых, в момент вокняжения Рюрика на Руси отец его жил и княжил (это дает приблизительную дату). В-третьих, Рюрик осуществлял правление своей вотчиной, будучи на Руси.
Татищев предполагает, что варяжская земля отца Рюрика была Финляндия. Вообще, некоторые авторы выражение, что варяги были призваны "из-за моря", склонны объяснять, как призвание с другой стороны Ладожского озера, которое из-за своей величины могло бы быть названо и морем, как например, называют Аральское море или Байкал.
О Рюрике сказано, что у него было несколько жен, но самой любимой была сестра Олега Ефанда, дочь норвежского князя. О смерти Рюрика сказано, что он сильно заболел после того, как Аскольд был отправлен в Киев (что, следовательно, должно быть отнесено к концу его 17-летнего княжения) и на смертном одре ("начат изнемогати") передал малолетнего Игоря попечению Олега.
Перейдем теперь к некоторым выводам. Сравнение Иоакимовской летописи с Несторовской показывает, что основная линия событий от Рюрика до Владимира Великого, в сущности, та же. За немногими исключениями разница заключается в том, что в Иоакимовской имеются подробности, которые Нестор не счел нужным упомянуть.
Очень важно, что уклонения Иоакимовской летописи не имеют никогда капитального значения и не делаются основой для развития совершенно иных сюжетов и вариантов со стороны Псевдоиоакима. Он только вносит поправки, но не перестраивает историю.
Если бы это была фальшивка, то автор ее должен был сделать свою версию более отличной, а главное, целенаправленной в какую-то сторону. Этого нет, никакой тенденциозности не видно.
Если бы он был славянофилом, ему ничего не стоило бы умалить или вовсе отодвинуть в тень варягов, этого он не сделал.
Если бы он был "норманистом", он выдвинул бы варягов, и этого нет. Наконец, отсутствие всяких легенд и сказок ясно говорит о серьезности писавшего.
В пользу древности сведений Иоакимовской летописи говорит также то, что она была без дат (Татищев говорит: "токмо все без лет") и есть основания думать, что именно Иоакимовская летопись была прототипом для Несторовской, а не наоборот.
Таким образом, рассмотренную часть Иоакимовской летописи мы должны признать безусловно достоверной и многое из нее должно быть без малейшего колебания внесено в официальную историю. Почти несомненно, что она была прототипом для Нестора, но последняя была официальной летописью и мало-помалу подавила истинное значение Иоакимовской. Несторовская стала догматом, и всякое уклонение от нее стали считать ересью.