В отличие от Бродского, Хлебников везде найдет себе место: можно вести карточную "Игру в аду", а можно трудиться в раю, важен результат - виктория, победа:
Игра в аду и труд в раю -
Хорошеуки первые уроки.
Помнишь, мы вместе
Грызли, как мыши,
Непрозрачное время?
Сим победиши!("Алеше Крученых")
Время, по Хлебникову, - это "мера мира", но особая мера, которая есть искомая дыра, rima, в настиле мира, что прогрызают поэты, подобные мышам.
Ключевой для поэтической мифологии мыши в Серебряном веке явилась статья Максимилиана Волошина "Аполлон и мышь" (1911). Уже в "Поверх барьеров" Пастернака алчные стада грызунов активно вживаются в речную стихию речи, движутся кровяными шариками в артериях кровоснабжающейся системы поэтического тела. Они заняты строительством первоматерии, "Materia Prima". Так и называется стихотворение 1914 года:
Чужими кровями сдабривавший
Свою, оглушенный поэт, -
Окно на Софийскую набережную,
Не в этом ли весь секрет?
Окно на Софийскую набережную,
Но только о речке запой,
Твои кровяные шарики,
Кусаясь, пускаются за реку,
Как крысы на водопой.
Волненье дарит обмолвкой.
Обмолвясь словом: река,
Открыл ты не форточку,
Открыл мышеловку,
К реке прошмыгнули мышиные мордочки
С пастью не одного пасюка.
Сколько жадных моих кровинок
В крови облаков и помоев и будней
Ползут в эти поры домой, приблудные,
Снедь песни, снедь тайны оттаявшей вынюхав!
И когда я танцую от боли
Или пью за ваше здоровье,
Все то же: свирепствует свист в подпольи,
Свистят мокроусые крови в крови.(I, 467)
Гематологическая функция мышей-Муз - основа для "Сестры моей - жизни". Второе стихотворение сборника выступает в роли гида для читателя, отправляющегося в путешествие по всей книге, и рассказывает о специфических свойствах автора. Итак, "Про эти стихи":
На тротуарах истолку
С стеклом и солнцем пополам,
Зимой открою потолку
И дам читать сырым углам. <…>
Кто тропку к двери проторил,
К дыре, засыпанной крупой,
Пока я с Байроном курил,
Пока я пил с Эдгаром По?
Пока в Дарьял, как к другу, вхож,
Как в ад, в цейхгауз и в арсенал,
Я жизнь, как Лермонтова дрожь,
Как губы в вермут, окунал.(I, 110)
Чтоб истолковать эти стихи, потребуется присмотр к мельчайшим подробностям поэтического хозяйства. Нужно истолочь стих, как стекло, крошкой которого изводят грызунов. Но пастернаковские мыши в полном здравии и питаются крупой поэзии. Истолченным солнечным стеклом автор кормит… жизнь, которая открывается, распахивается из сырого и темного угла - в Рождество. И пока хозяин пьет и курит с Байроном и По, мыши, как первопроходцы, протаптывают тропку к двери, "к дыре, засыпанной крупой". Только вооружившись горечью вермута, испытав муки ада (рай бессилен!) и проникнув первичным трепетом вселенной, поэт познает вершины Дарьяльского ущелья.
Рифменная красавица "Второго рождения" - того же рода. Ее "стать и суть" - в эротической природе стиха. Здесь, как и в стихотворении "Про эти стихи", ингридиенты берутся пополам и по полам. Набоковский рассказ "Красавица", написан летом 1934 года по стопам "двурушнического" "Второго рождения". Его героиня - воплощение рифменного строя: "С жуткой легкостью, свойственной всем русским барышням ее поколения, она писала - патриотические, шуточные, какие угодно - стихи". Живет она в Берлине на улице с аукающимся названием Аугсбургерштрассе, вяжет и преподает французский: "Она свободно говорила по-французски, произнося les gens (слуги) как будто рифмуя с agence и разбивая aout (август) на два слога (a-ou). Она наивно переводила русское "грабежи" как grabuges (перебранка)…". На вопрос приятельницы, много ли у нее поклонников, она откликается: ""Нет, матушка, годы не те, - отвечала Ольга Алексеевна, - да кроме того…" Она прибавила маленькую подробность, и Верочка покатилась со смеху…". Маленькая подробность касается вагины. Красавица - персонифицированная рифма, rima, эхо. Позже Набоков назвал свою "Красавицу" "занятной миниатюрой с неожиданной концовкой". Вот этот финал: "Это все. То есть, может быть, и имеется какое-нибудь продолжение, но мне оно не известно, и в таких случаях, вместо того, чтобы теряться в догадках, повторяю за веселым королем из моей любимой сказки: "Какая стрела летит вечно? - Стрела, попавшая в цель"".
ВСЁ
Поклонение "Пану", т. е. несознанному Богу, и поныне является моей "религией".
Осип Мандельштам
Solches Gestimmtsein, darin einem so und so "ist", l't uns - von ihm durchstimmt - inmitten des Seienden im Ganzen befinden. Die Befindlichkeit der Stimmung enth? llt nicht nur je nach ihrer Weise das Seiende im Ganzen, sondern dieses Enth? llen ist zugleich - weit entfernt von einem blo'en Vorkommnis - das Grundgeschehen unseres Da-seins.
Martin Heidegger
О своей ранней и очень короткой драме Хлебников отозвался так: "В "Госпоже Ленин" хотел найти "бесконечно малые" художественного слова" (II, 10). Действующими лицами явились Голоса, всего их пятнадцать и все они принадлежат одному персонажу - больной психиатрической лечебницы г-же Ленин: Голос Зрения, Голос Слуха, Голос Рассудка (Разума), Голос Внимания, Голос Памяти (Воспоминания) и т. д. На протяжении двух сцен они говорят между собой о своей госпоже. Нескончаемый разговор предваряется авторской ремаркой: "Сумрак. Действие протекает перед голой стеной". Врач, пытающийся лечить пациентку смехом, носит имя "Лоос": "Он весь в черном. <…> Он продолжает все еще что-то говорить"; после его ухода "все тихо" (IV, 246–247). (Запомним на будущее это нагнетание "весь… всё… всё".) Но невзирая на обилие голосов и бесконечность малых составляющих слова, не хватает главного - Голоса Голоса. Больная молчит, не дает ответа: "…Все же слово не будет произнесено"; "Все погибло. Мировое зло" и заключительные слова драмы: "Голос Сознания.Все умерло. Все умирает" (IV, 250). Ленин отказывается от голоса как формы и полноты своего бытия. "Всё", единство обретенного и зазвучавшего голоса и пытается вернуть ей врач Лоос - Логос, распавшийся в сознании героини на множество несоединимых голосовых личин. Ее изъян, ее личное "зло" (еще одна "бесконечно малая" и убийственная частица распавшегося "логоса" как слова и как понятия) превращает Ленин из всего, целого - в ноль, ничто, le n? ant. Эта французская транскрипция ничто и звучит стертым, искаженным образом в имени главной героини. Из всеполноты голоса-логоса она превращается в n? ant, ничто.
Анненский писал: "Дело в том, что страх человека перед смертью глубоко эгоистичен, и уж этим одним он интимно близок поэзии. С другой стороны, идея смерти привлекательна для поэта простором, который она дает фантазии. Реми де Гурмон давно уже заметил, что наш интеллект никак не может привыкнуть к обобщению идеи смерти с тою, которая, казалось бы, особенно ей близка, т. е. с идеей небытия (du n? ant). Здесь поэзия является именно одною из сил, которые властно поддерживают эту разобщенность. Дело в том, что поэт влюблен в жизнь, и таким образом смерть для него лишь одна из форм этой многообразной жизни. Le n? ant получает символ, входящий в общение с другими, и тем самым ничто из ничто обращается уже в нечто: у него оказывается власть, красота и свой таинственный смысл".
У Хлебникова та же идея - движение от жизни к смерти, от бытия - к небытию. Эксперимент с деструкцией всеголоса. Хлебников, вслед за Анненским, опирается на "Евгения Онегина":
Я был рожден для жизни мирной,
Для деревенской тишины:
В глуши звучнее голос лирный,
Живее творческие сны.
Досугам посвятясь невинным,
Брожу над озером пустынным,
И far niente мой закон.
Я каждым утром пробужден
Для сладкой неги и свободы:
Читаю мало, долго сплю,
Летучей славы не ловлю.
Не так ли я в былые годы
Провел в бездействии, в тени
Мои счастливейшие дни?(V, 33)
Необходимый закон поэта - лень. "Темный ум" проясняется в "бездействии", "праздности" и "беспечности" (итал. non far niente - "ничего не делать, бездельничать"). Набоков писал в своих комментариях: "Использование итальянских слов "far niente" (которые даны здесь четырьмя слогами как если бы они были латинскими) - это на самом деле галлицизм…". В "Книге отражений" Анненский несколько раз в чрезвычайно категоричной форме растолковывает пушкинскую мысль. Хлебников производит имя героини от le n? ant в интерпретации Анненского и - через пушкинский роман в стихах - от русского слова "лень":
Летят в медовое не знаю,
Недолгое великое ничто,
Куда и тянет и зовет
Цель бога быть ничем.
Ведь нечто - тяжесть, сила, долг, работа, труд,
А ничто - пух, перья, нежность, дым,
Объема ящик, полный пустоты,
То ящик бабочек и лени и любви.(III, 146)
К тексту хлебниковской драмы непосредственно примыкает стихотворение Мандельштама "В Петербурге мы сойдемся снова…" (1920):
В Петербурге мы сойдемся снова,
Словно солнце мы похоронили в нем,
И блаженное, бессмысленное слово
В первый раз произнесем.
В черном бархате советской ночи,
В бархате всемирной пустоты,
Все поют блаженных жен родные очи,
Все цветут бессмертные цветы.
Встреча в северной столице. Встреча не первая, но слово, найденное в ночи, - произнесено впервые. После этого раздается песнь и зацветают цветы. Но что это за заветное слово? Произнесенное, блаженное и бессмысленное, оно служит залогом спасения и пропуском в бессмертие:
Дикой кошкой горбится столица,
На мосту патруль стоит,
Только злой мотор во мгле промчится
И кукушкой прокричит.
Мне не надо пропуска ночного,
Часовых я не боюсь:
За блаженное, бессмысленное слово
Я в ночи советской помолюсь.(I, 149)
Не отсутствие ночного пропуска для хождения по городу смущает поэта - он ему просто не нужен, нужно что-то другое - пароль из времени в вечность. Из стихотворения "Люблю говорить слова…" Ходасевича (1907):
Из всех цепей и неволь
Вырывают строки неверные,
Где каждое слово - пароль
Проникнуть в тайны вечерние.(I, 323)
Даже произнесенное, слово-пароль нуждается в воссоздании и постоянной мольбе о нем - само оно не хранится. Но этот пароль пропущен, не назван и зияет в стихотворной ткани. "Пропуск" есть опущенность и отсутствие важнейшего слова. В "Канцоне" знаком такого пропущенного слова было "села", которое обозначает паузу, роздых певческого голоса. Однако слово отсутствует, присутствуя, и трижды повторяется в тексте! Это слово - "всё" ("В бархате всемирной… Всё поют… Всё цветут…"). Гумилев писал в рецензии на мандельштамовский "Камень" (1916): "Всё для него чисто, всё предлог для стихотворения…".
"Всё", как и у Хлебникова, выражает, с одной стороны, совокупность и полноту сущего, с другой - идею конца. Звук исчезает, воцаряется пустота. Погребальное собрание на тризне глухой советской ночи подводит этот печальный итог - всё, солнце умерло, конец. Но "божественный сосуд" голоса разбить нельзя. Цветаева цитировала Овидия: "Мои жилы иссякнут, мои кости высохнут, но ГОЛОС, ГОЛОС - оставит мне Судьба". "Хоры сладкие Орфея" неспроста - здесь должен прозвучать греческий язык. Греч. hloV (читаемое как "holos") - "всё", "весь", "мир в целом". У Пастернака:
Во все продолженье рассказа голос -
Был <…>
Был слушатель холост, был голос - была
Вся бытность разрыта, вся вечность…(I, 515–516)
Мандельштам знал, о чем писал Пастернаку в январе 1937 года: "Хоть раз в жизни позвольте сказать вам: спасибо за все и за то, что это "все" - еще "не все"" (IV, 174). Пушкинское признание "Нет, весь я не умру…" звучит в том смысле, что в заветной лире не умереть могу я только весь. Это призыв истинной поэзии к всеединству живого голоса:
Вот дароносица, как солнце золотое,
Повисла в воздухе - великолепный миг.
Здесь должен прозвучать лишь греческий язык:
Взят в руки целый мир, как яблоко простое.(1915; I, 114)
Малларме говорил, что поэт пишет словами, а не идеями. Это означает, что каждый ход поэтической мысли выражается словом и его звучанием, выполняется словом и производен и индуцирован звуковой субстанцией. "Natur hat weder Kern / Noch Schale, / Alles ist sie mit einem Male" (Goethe). И в природе слова нет внутреннего и внешнего, все единым махом. Ядро и оболочка, звук и смысл суть одно. "Выворачивайтесь нутром!" - призывал Маяковский (II, 17). Поэзия и есть немыслимо вывороченное нутро. И греческий язык прозвучал, центром и событием которого стал сам Голос. Вот теперь всё.
ЛИТЕРАТУРА
Блок А. А. Собрание сочинений в восьми томах. М.-Л., 1960–1963, т. I–VIII.
Бродский И. А. Сочинения. СПб., 1998, т. I–IV.
Брюсов В. Я. Собрание сочинений в семи томах. М., 1973–1975, т. I–VII.
Гейне Г. Собрание сочинений в десяти томах. Л., 1957–1959, т. I–X.
Гете И. В. Собрание сочинений в десяти томах. М., 1975–1980, т. I–X.
Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений. М., 1940–1952, т. I–XIV.
Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений в тридцати томах. Л., 1972–1990, т. I–XXX.
Иванов В. И. Собрание сочинений. Брюссель, 1971–1987, т. I–IV.
Мандельштам О. Э. Собрание сочинений в четырех томах. М., 1993–1997, т. I–IV.
Маяковский В. В. Полное собрание сочинений в тринадцати томах. М., 1955–1961, т. I–XIII.
Ницше Ф. Сочинения в двух томах. М., 1990, т. I–II.
Пастернак Б. Л. Собрание сочинений в пяти томах. М., 1989–1992, т. I–V.
Пушкин А. С. Полное собрание сочинений в десяти томах. М.-Л., 1949–1951, т. I–X.
Хлебников В. В. Собрание произведений. Л., 1928–1933, т. I–V (По мере необходимости мы делали текстологическую сверку с изданием: Велимир Хлебников. Творения. М., 1986).
Ходасевич В. Ф. Собрание сочинений в четырех томах. М., 1996–1997, т. I–IV.
Цветаева М. И. Избранная проза в двух томах. New York, 1979, т. I–II.
Цветаева М. И. Собрание стихотворений, поэм и драматических произведений в трех томах. М., 1990–1993, т. I–III.
Примечания
1
Ни одна роза, ни одна гвоздика
Не могут так прекрасно цвести,
Как это делают две влюбленные души,
Обращенные друг к другу.
2
Вложи мне зеркало
в сердце…
3
В начале два авторских предупреждения относительно всей книги. Первое заключается в том, что курсив везде - наш. Второе - перекрестные ссылки внутри книги отсутствуют, впрочем, по соображениям самым невинным.
4
Здесь дышит истинная поэзия…
Г. Гейне
5
…Это было всё что угодно, но не язык,
всё равно - по-русски или по-немецки.О. Мандельштам. "Шум времени"
6
Кружево исчезает
В сомнении высшей игры
7
Не удивляйся; это лишь растет
Могущественность зренья и, вскрывая,
Во вскрытом благе движется вперед.
8
Место есть слово
Место и слово суть одно…
9
Будь благословенна и отеческая пыль, порою окутывающая клубами карету, которой я так долго не ведал.
И. В. Гете. "Итальянское путешествие"
10
Я - пауза меж двух ладов. Едва ли
они в Былом по-дружески живали:
и смерти лад, второй глуша,
с ним примирится в темном интервале, дрожа.
А песня все же хороша.
11
Идущие с Иисусом, не идите с иезуитами (лат.).
12
Туда стремится корабль наш, где страна детей наших!
(Ф. Ницше).
13
Полно, себя не вини! Порой собравшимся в уши
Вложит загадку поэт в хитром сплетении слов;
Соединеньем картин причудливых каждый доволен,
Недостает одного слова - ключа ко всему.
14
Это название мы позаимствовали из чудной статьи: С. Ю. Мазур. Эротика стиха. - "Даугава", 1990, № 10.
15
Ссылки на указанных авторов и издания даются в книге лишь с указанием тома и страницы.