Взять мостового белого стуку 16 золотников, мелкаго вешняго топу 13 золотников, светлаго тележнаго скрипу 16 золотников, а принимать то все по 3 дни не етчи, в четвертый день принять в полдни, и потеть 3 дни на морозе нагому, покрывшись от сольнечнаго жаркаго луча неводными мережными крылами в однорядь. А выпотев, велеть себя вытереть самым сухим дубовым четвертным платом, покамест от того плата все тело будет красно и от сердца болезнь и от утробы теснота отидет и будет здрав.
2. Крепителныя ахинайския статьи, им же пристоит:
Егда у кого будет понос, взять девичья молока 3 капли, густово медвежья рыку 16 золотников, толстого орловаго летанья 4 аршина, крупнаго кошечья ворчанья б золотников, курочья высокаго гласу пол фунта, водяной струи, сметив по цыфирю на выкладку, ухватить без воды и разделить, яко доброй шелк без ахлопья, длинниким на пол десятины, мимоходом по писцовой книге.
3. Крепительные порошки:
Взять воловаго рыку 5 золотников, чистаго, самого ненасного свиного визгу 16 золотников, самых тучных куричьих титек, иногди пол 3 золотника, вешнаго ветру пол четверика в таможенную меру, от басовой скрипицы голосу 16 золотников, вежливаго жаравлинаго ступанья 19 золотников, денны светлости пол 2 золотника, нощныя темности 5 золотников; яйцо вшить в япанчю и истолочь намелко, и выбить ентарного масла от жерновнаго камени 5 золотников.
4. Того ж лекарства живот и сердце крепит:
Взять женскаго плясания и сердечнаго прижимания и ладоннаго плескания по 6 золотников, самого тонкаго блохина скоку 17 золотников, и смешати вместе и вложить в ледяную в сушеную иготь, и перетолочь намелко железным пестом, и принимать 3 дни не етчи, на тще сердце, в четвертый день поутру рано, после вечерень, по 3 конопляные чаши, принимать вровень, не переливая, а после того будет принимать самой лехкой прием.
5. Крепительныя статьи:
Сухой толченой воды 6 золотников, да взять из той же обтеки горносталыя яйца желток, смешать з гусиным бродом большой руки.
6. Им же от запора:
Филинова смеху 4 комка, сухова крещенского морозу 4 золотника и смешать все вместе в соломяном копченом пиве, на одно утро после полден, в одиннатцатом часу ночи, а потом 3 дня не етчи, в четвертый день ввечеру, на заре до свету, покушав во здравие от 3 калачей, что промеж рожек, потом взять москворецкой воды на оловянном или на серебряном блюде, укрошить в два ножа и выпить.
7. А буде от животной болезни, дается ему зелья, от котораго на утро в землю.
9. А буде которой иноземец заскорбит рукою, провертеть здоровую руку буравом, вынять мозгу и помазать болная рука и будет здрав без обеих рук.
10. А буде болят ноги, взять ис под саней полоз, и варить в соломяном сусле трои сутки и тем немецкие ноги парить и приговаривать слова: как таскались санныя полозье, так же бы таскались немецкия ноги.
Это уже не насмешка и не юмористика, а прямое и откровенное издевательство – и над врачом, и над больным. Вряд ли всерьез предполагалось "использование" подобных рецептов, тем более что ненадлежащее лечение, приводящее (а в особенности злонамеренно) к роковым последствиям, наверное, каралось и по русским законам того времени.
Вот невозможные соединения слов, противоположного смысла, поставленные в рукописи рядом: "сухой толченой воды 6 золотников", "девичья молока 3 капли".
В рецептах рукописи предлагается "взять" то, чего вообще не бывает, или взять невозможно, или не меряется предлагаемой мерой, или вообще не имеет меры: "взять мостового белого стуку 16 золотников", "мелкаго вешняго топу 13 золотников", "светлаго тележнаго скрипу 16 золотников", "Филинова смеху 4 комка", "густово медвежья рыку 16 золотников", "толстого орловаго летанья 4 аршина, крупнаго кошечья ворчанья б золотников, курочья высокаго гласу пол фунта". А вот прекрасный рецепт: "покушав во здравие от 3 калачей, что промеж рожек" соответствует современному выражению "дырка от бублика".
В рецептах называются действия, которые или вообще нельзя совершить – "воды (…) укрошить в два ножа и выпить", или невозможно применить к указанным предметам или понятиям: "водяной струи, сметив по цыфирю на выкладку, ухватить без воды и разделить", "взять женскаго плясания и сердечнаго прижимания и ладоннаго плескания по 6 золотников", "самого тонкаго блохина скоку 17 золотников, и смешати вместе и вложить".
Действия в реальности несовместимые: "потеть 3 дни на морозе нагому", "покрывшись от сольнечнаго жаркаго луча неводными мережными крылами в однорядь".
Соединение несоединимых временных понятий: "утро после полден, в одиннатцатом часу ночи", "в четвертый день ввечеру, на заре до свету".
Особенно показателен девятый рецепт – "и будет здрав без обеих рук" и конец восьмого: "дается ему зелья, от котораго на утро в землю".
В чем принципиальная особенность таких рукописей? Само врачебное назначение в этом сатирическом лечебнике внешне выглядит как рецепт лечения, а по результату его применения: не только не будешь здоров, но потеряешь и здоровье, и часто саму жизнь.
"Лечебник для иноземцев" обращен, с очевидностью, не к иноземцам, а к своим, русским читателям и предлагает им смеяться над глупостью "немцев", которым что им ни скажи, они либо ничего не поймут, либо абсурдную шутку всерьез воспримут (они ведь "немые", языка не знают, а без языка какой же разум!); все это в рамках характерного сочетания широкого гостеприимства (вплоть до заботы о здоровье) с острой ксенофобией, зависти с уничижительной насмешкой, попыток перевода и подражания с издевательством над учителями.
Ближе к концу XVII-го и в начале XVIII веков у идеологов русского старообрядчества является настоятельная потребность представить определенные идеи и сюжеты "старой веры" наглядно и зримо. Именно тогда и возникли в северном Выго-Лексинском общежительстве первые настенные картинки религиозно-нравственного содержания. Потом их стали называть лубками. Кроме рисованных лубков появились печатные, расходившиеся по России огромными тиражами. И среди разнообразных и многочисленных композиций выделился некоторый особый, специальный вид – жанр "духовной трапезы", жанр "духовной аптеки", где каждый рецепт – каждое блюдо составлено из метафорических форм. В изображении предлагается "Лекарство душевное".
Рисунки сопровождаются текстами со стихами и крюковой нотацией для пения. Авторы назидательно рассказывают о "добрых друзьях" человека, изображают "трапезу благочестивых и нечестивых".
На одной из лубочных картинок художник воспроизводит притчу о враче, который пришедшему к нему человеку дает совет, как излечиться от грехов:
Прииде и возьми корень послушания и листья терпения, цвет чистоты, плод добрых дел и изотри в котле безмолвия – вкушай лъжицею покаяния, и тако сотвориша, будеши совершенно здрав.
Притча о враче, который может дать исцеление от грехов, заимствована из сочинения "Лекарство душевное", переведенного на Руси в XVII веке.
На рисованных лубках зрителю и читателю предстает духовный стол. Изображены нарядные палаты, на столе стоят чудесные цветы, в углу горит печь, и в ведре, подвешенном на крюке, что-то кипит. На другом листе – двор усадьбы с деревом и двухэтажным теремом, рядом с домом будка для собаки с окошками, в кувшине на окне терема стоит прекрасный цветок; в дверях стоит пришедший к врачу старец. Название лубка: "О врачевании духовнем" и текст на листе: "Прииде некий черноризец во врачевницу и виде врача вельми премудра, к нему же прихождаху мнози, различныя имеюще недуги".
Сам экземпляр лубочной картинки выполнен в середине XIX века, и художник нам не неизвестен, лист поступил в коллекцию Московского Исторического музея в 1921 г. от А. А. Бахрушина.
На красочном листе изображены монах (мнихъ) и врач, беседующие внутри врачебницы, где стоит стол с набором предметов для приготовления лекарств и печь с разведенным огнем. "Причастися лжицею покаяния, и будеши причастнии вечны жизни".
Здесь слово "лжицею" не означает "ложью", это форма от "лжица", что значит "ложечкой" или "чайною ложкой" – мера лекарства, используемая и в наше время. Весь совет духовного врача звучит как: "Покайся – и тебя ждет жизнь вечная".
Людмила Сукина
Трапеза в миниатюрах русских синодиков XVII–XVIII веков: от Евхаристии до пиров грешников
Синодики – рукописные, а позже и гравированные книги для записи имен в целях церковного поминания были в Русском государстве второй половины XVI–XVII столетий и в России XVIII века основным источником знаний о нормах благочестивого поведения для массы верующих. В Древней Руси синодики-помянники появились, вероятно, еще в домонгольское время, а древнейший список русской редакции догматического предисловия к поминальной части – Чина православия датируется концом XIV – нача лом XV веков. Самой поздней, преимущественно русской по происхождению, частью синодика является литературный сборник, предшествовавший помяннику. Он сложился в конце XV веке, и его первоначальная редакция связывается с именем и литературно-публицистической деятельностью Иосифа Волоцкого. Наибольшее распространение синодик-сборник получил в XVII столетии, когда он служил уже не только литургическим целям, но и входил в традиционный круг домашнего нравственно-учительного чтения.
В XVII–XVIII веках особую популярность приобретают лицевые рукописи синодиков, снабженные десятками миниатюр, иллюстрирующих основные эпизоды включенных в синодичные предисловия литературных текстов. Эти миниатюры увеличивали учительное значение синодиков, так как давали наглядные образцы "праведного и неправедного жития", смысл которых был понятен даже человеку неискушенному в богословской учености.
Одним из излюбленных художниками и часто повторяющихся в миниатюрах синодиков был образ трапезы, в разных эпизодах наделенный как положительной, так и отрицательной коннотацией. Этот образ восходит к древней христианской традиции, наделявшей трапезу символическим смыслом благотворительной жертвы или греховного излишества.
В число обязательных сюжетов миниатюр лицевых синодиков входила "Евхаристия" ("Таинство евхаристии"). В разных синодиках она иллюстрировала различные тексты. В одних, Евхаристия в традиционной иконографии прича щения Христом Апостолов относилась к блоку текстов, повествующих об истории Вселенских соборов, имевших большое значение для становления догматики православия. Как известно, иконоборческий собор 754 года единственно допустимым образом Христа признал Евхаристию, но только как церковное таинство, ибо "Христос преднамеренно для образа своего воплощения избрал хлеб, не представляющий собой подобие человека, чтобы не ввелось идолопоклонства". Отвечая еретикам, VII Вселенский собор рассуждал:
Ни один из апостолов и евангелистов не называет нигде бескровную жертву образом плоти Христовой. Если некоторые отцы, например Василий Великий и Евстафий Антиохийский, и называют бескровную жертву – хлеб и вино "вместообразными", то так они называют только до момента преложения их в истинную Кровь и Плоть Господа. Учить, как учат иконоборцы, – значит, отрицать преложение Святых Даров.
Эта древняя полемика непосредственно связана с богословско-эстетическими дискуссиями XVI–XVII веках "о почитании икон святых" и "об отношении образа к первообразу", отголоски которых, вероятно, доносились и до рядовых верующих.
В XVII веке обострилось идейное противостояние православия и западнохристианских конфессий. Принципиальные конфессиональные противоречия, непонятные большинству мирян, требовали простого и ясного толкования. Поэтому синодичное предисловие включало в себя фрагменты истории христианства до разделения его восточной и западной ветвей и, в первую очередь, эпизоды важней ших для православия вселенских соборов. Одним из основных вопросов, по которым не сходились римская и греко-византийская церкви, было отношение к иконе: сакральному литургическому предмету для православных и живописной иллюстрации Священного Писания для католиков. Протестантизм также тревожил русское духовенство некоторыми из своих идей, вызывавшими ассоциации со временами иконоборчества. Не случайно большое место и в тексте синодичного предисловия, и в иллюстрациях к нему отводится VII Вселенскому собору, который "православно" восстал против ереси монофизитства и дуализма иконоборцев и защищал иконописание и науку, в первую очередь богословскую, и "всякое знание и художество как дарованное Богом ради славы Его".
По сравнению с догматическим утверждением Домостроя: "Иконе же Христове, и Пречистеи Его Матери ‹…› и всем святым честь с верою воздаваи яко самем, ‹…› мощи ж святых с верою целуи, и покланяися им", синодичный фрагмент церковной истории выглядит как историческое и богословское доказательство необходимости иконопочитания. Вероятно, человек XVII столетия, переживший церковную реформу и привыкший к бурной словесной и литературной полемике вокруг основных духовных ценностей православия, уже нуждался в обосновании своей религиозной правоты, и одной голословной декламации символа веры для него было недостаточно. И такое обоснование в духе "ревнительства древлего благочестия" он получал в тексте и миниатюрах синодиков.
В других синодиках евхаристия, представленная как символическое действо священника и дьякона в храме, сопро вождает учительные тексты о пользе причастия, поминания в церкви и записи в синодик для спасения души. На этих миниатюрах изображались священники, готовящие евхаристическую трапезу для прихожан (разрезающие просфоры: синодик переславского Троицкого Данилова монастыря 1672 г.; синодик переславского Горицкого монастыря 1695 г.)
Рис. 1. Евхаристия. Миниатюра синодика переславского Горицкого монастыря 1695 г.
Для составителей синодичных предисловий и художников, украшавших их миниатюрами, только "небесная" евхаристическая трапеза имела исключительно положительный смысл. Вкушая после исповеди и прощения грехов священником символическое тело Христово и пригубливая Его кровь, верующий христианин испытывал чувство сопричастности церкви. Все прочие образы трапезы связаны исключительно с представлениями о греховности мирских соблазнов и удовольствий.
Изображение греховной "земной" трапезы включено в символическую композицию "Колесо жизни". Путь человека в пасть адского чудовища начинается с "пиршеств" и "браков" (синодик ростовского Успенского собора второй половины XVII в.). Для наглядности неотвратимость такого конца, особенно в старообрядческих синодиках XVIII века, подчеркивалась "игровым" элементом миниатюры – в центре ее закреплялся подвижный кружок или кольцо с нарисованной фигуркой человека. При вращении этой детали по часовой стрелке нарисованный человечек быстро оказывался в пасти зверя.