Я принялся подробно объяснять то, что мы уже обсудили пятеркой, в состав которой, кроме меня, вошли подполковники Н. Храмов, В Ефремов, П. Середа и майор П. Соловьев. А замысел был таков плотным строем в виде "клина" пять машин должны выполнять весь пилотаж, словно это был бы один самолет, и перевороты, и мертвые петли, и горки, и бочки…
- А что думают по этому поводу аэродинамики? - после некоторой паузы снова спросил Вершинин.
Что думали аэродинамики? Не поддержали они нашу идею, вот что. Высказывалась мысль, будто не поддается теоретическому обоснованию такой пилотаж, не случайно, мол, до сих пор никто даже на поршневых-то самолетах не выполнял подобное. Об этом я откровенно, конечно, сказал главкому, и на том мы разошлись. Ни к какому решению тогда так и не пришли.
И все же верилось мне: возможен групповой пилотаж! Выполним! Ведь мы с Хромовым в паре почти уже все фигуры на Як-15 открутили. А если парой получилось - почему бы тройкой не выполнить? Труднее, конечно. Но можно Ну, а где тройка - там и пятерка что левому, что правому крылу "клина" - все одно ведь выписывать…
Так я рассуждал про себя, ожидая решения главкома. На третий день нам сообщили: в верхах согласовано - готовиться. В зависимости же от результатов решат окончательно - быть или не быть…
И началась работа.
Нам отвели полевой аэродром с несколько необычным названием - Медвежьи озера (сейчас этого аэродрома нет).
- Медведи, на полеты! - поднимал я теперь каждое утро своих ведомых на тренировку, и с шести часов до двенадцати пять боевых реактивных истребителей и небо над "озерами" было в нашем распоряжении.
За смену мы успевали сделать по три-четыре вылета. Сначала парой, потом тройкой, затем четверкой - методом проб и ошибок - этой древней системой "наугад" - мы подбирали оптимальный вариант выполнения каждой пилотажной фигуры, и наши ошибки порой были более поучительны, чем удачи.
Наконец решаем работать пятеркой - всей группой. Запомнился мне тот день - 20 июня. До парада оставалось уже меньше двух месяцев…
Удивительное посещает состояние - перед открытием нового. Где-то читал, что великие болгарские просветители монахи Кирилл и Мефодий перед тем, как создать славянскую письменность - кириллицу - ходили в Рим. Ходили туда молиться, просить богородицу, чтобы дала им сил, не оставила беспомощными. В самом деле, надо же было когда-то с чего-то начинать. Но с чего?.. Это сейчас нам понятно: аз, буки, веди… Братья совершили духовный подвиг! И как, должно быть, внутренне или, как мы теперь говорим, морально, психологически были эти люди настроены и подготовлены, чтобы так вот однажды сесть, вывести гусиным пером первую букву славянского алфавита и сказать: "Аз".
Не ходили мы в Рим молиться перед первой нашей пробой отпилотировать всей пятеркой, но, скажу, подъем испытывали чрезвычайный. Когда пришли в зону, выстроились "клином", оглянулся я влево - стоят уступом две машины, словно привязанные. Оглянулся вправо - тоже на месте. Журавлиный клин, и только. Замерли все. Ждут моей команды. Прошел я еще немного по прямой и заметил вдруг, что ручку управления сдавил так, будто сок из нее выжимать собрался. Волнуюсь, значит. Подумал: "Ну с чего бы?.." Расслабил пальцы, на душе стало легко-легко, и тогда я понял - пора! Нажал кнопку радиопередатчика, бросил в эфир: "Медведи! Ну пошли! Дел-лай раз!.." - и плавно, но без колебаний и остановок, твердо и координированно начал вводить истребитель в переворот…
В тот же день я доложил главкому Вершинину, что он может посмотреть на нашу работу. Константин Андреевич обещал приехать, но ждали мы его напрасно главком так и не появился на Медвежьих озерах. Это меня несколько насторожило. "Может, все-таки не решается включить в программу воздушного парада? Боится неудачи?.." Но чтобы не расслабляться, сомненья свои вслух я не высказывал и по утрам по-прежнему будил пилотажников:
- Медведи, подъем! На работу…
Однажды, приземлившись, на самолетной стоянке я заметил группу людей. Догадался, что главком. Он приехал на аэродром, когда мы уже пилотировали, и просмотрел, к сожалению, не то, что у нас лучше получалось.
- Разрешите еще полет? - предложил я Вершинину. Он промолчал, на вопрос не ответил, а только спросил:
- Но какой у вас распорядок дня и распорядок недели?
После моего доклада Константин Андреевич задумался, потом очень убедительно заключил:
- Так работать нельзя! Вы загоните себя. Лошадей и тех загоняют. Пилотаж смотреть больше нечего - считайте, что в программу парада он включен. А завтра получите распорядок дня - и прошу его строго соблюдать. Имейте в виду, что на праздник приглашены военные атташе многих стран…
Режим нашего дня действительно изменился. Полеты проводили только до обеда, потом - отдых. А вечером снова полеты. Усилился и контроль врачей.
За десять дней до памятного группового пилотажа мне позвонили прямо на аэродром:
- Дочка! Поздравляем, родилась дочка!.. - сообщили радостную весть.
Что и говорить, я был счастлив. Пилоты Медвежьих озер тоже поздравили меня, но не преминули заметить:
- Летный-то опыт, командир, кому передашь? Не помню, что тогда я ответил, но, думаю, опыт я все-таки передал, и в надежные руки…
Наступило 18 августа. У нас уже все было отработано - и сложный каскад фигур высшего пилотажа, и такие элементы, как выход на Тушинский аэродром, порядок ухода с аэродрома. Надо сказать, все самолеты начинали работать с запада, а мы - наоборот - в направлении трибун, но с востока, то есть прямо в лоб.
Это напоминало что-то вроде циркового выхода на арену - неожиданно и эффектно.
Перед вылетом не знаю, как остальные пилоты нашей группы, а я волновался. Да и как иначе! Нас ведь предупредили, что на параде будут присутствовать не только военные атташе, но и члены правительства, возможно, сам Сталин… Могут спросить, а что тут за связь: Сталин и, допустим, то же выполнение мертвой петли? Э-э, не скажите! Связь есть, да еще какая! Как не почувствовать взгляд - не общий, массовый, так сказать, а именно тот единственный - внимательно и критически тебя сопровождающий, заинтересованный в тебе, в том, чтобы в полете у тебя все обошлось благополучно!
Расскажу, к слову, такую вот историю. Был у меня один знакомый актер из драматического театра имени А. С. Пушкина. Как-то получил я от него приглашение посетить спектакль, в котором он играл эпизодическую и банальную сценку - пьяного швейцара. Казалось бы, ну что там за роль - при желании каждый день можно таких "актеров" наблюдать. Однако не совсем так. Мой приятель сыграл и ту роль не только артистически - вдохновенно! Потом я интересовался: не трудно ли вот так повторять сцену из спектакля в спектакль? На что он откровенно признался, что не всякий раз одинаково выходит даже и такое. Вот, говорит, когда знаешь, что за тобой следит кто-то - хотя бы один знакомый и в данную минуту необходимый зритель - игра идет совершенно иначе, не так, как перед зрителем вообще.
В общем, и мне нужен был тогда один такой болельщик за меня, один взгляд. Я чувствовал, что человек этот здесь, что он следит за мной, и старался не оплошать. Я понимал: не на эстрадную программу Сталин пригласил весь тот военный атташат. Впервые в мире демонстрировался групповой пилотаж реактивных истребителей!
На подходе к трибунам Тушинского аэродрома я поприжал свою машину пониже. "Ну, - думаю, - впервые так впервые!" За мной следом остальные из нашей пятерки разгоняют скорость со снижением: ребята понятливые подобрались. Шли все, словно слиток металла, - одно целое. А когда рванули машины вверх на "горку", оставив за собой белые струи, аэродром ахнул (это мне потом, конечно, рассказывали).
Ну а дальше мы закрутили такой каскад петель, горок, переворотов, бочек, иммельманов, да в таком стремительном темпе, что второй-то раз публика и ахнуть не успела. След простыл! Один только рев турбин над аэродромом подотстал было, но и тот вдогонку за нами умчался…
Еще в воздухе я получил распоряжение по радио прибыть всем после посадки в Тушино. Перелететь от Медвежьих озер до Тушина на связном По-2 недолго, и вскоре мы приземляемся на краю Тушинского аэродрома. Праздник еще продолжается. Прыгают парашютисты, потом - массовый парашютный десант с сорока пяти самолетов. А нашу пятерку вежливо приглашают в два правительственных ЗИСа крепко скроенные молодые люди и уже в машинах сдержанно так сообщают, что на трибуне нас ждет Сталин…
Как сейчас вижу и ту трибуну, и поднявшихся нам навстречу Сталина, Молотова, Микояна. Остальных не разобрал, но помню точно, что было еще человек десять-пятнадцать. Мы же впятером прошли к центру трибуны четким военным шагом, остановились дружно - шлемофоны у каждого в правой руке, а я докладываю:
- Пилотаж пяти реактивных истребителей в едином строю "клин" выполнен. Ведущий группы генерал-лейтенант Савицкий.
После доклада Сталин без традиционных рукопожатий и славословий подошел к нам поближе и объявил:
- Мы тут посоветовались и приняли решение наградить вас всех орденами Красного Знамени.
- Служим Советскому Союзу! - отчеканила наша пятерка.
- А вас, - Сталин повернулся ко мне, и я обратил внимание, что левая рука его согнута в локте и как-то неподвижна, - мы решили назначить командующим истребительной авиацией ПВО страны. Она будет перевооружаться на реактивную технику. Там нужен такой человек, который сам владеет этой техникой…
Раздумывать, как это случается в жизни при решении подобных вопросов, взвешивать: справлюсь, не справлюсь, смогу, не смогу - такого я вообще не признавал. Надо - значит, берись за дело, работай, действуй, отвечай. Не боги горшки обжигают! Поэтому сказал, что доверие партии и правительства оправдаю, приложу все силы, чтобы с порученным мне делом справиться с честью.
- Отдыхайте, пилоты, - закончил тогда встречу Сталин. - Работали красиво. До свидания.
Подробности и детали, так или иначе связанные с новым поворотом в моей судьбе, я узнал вскоре от главкома Вершинина. Константин Андреевич рассказал, как внимательно Сталин наблюдал за нашей работой над Тушинским аэродромом. Следя за каждой пилотажной фигурой, он вдруг спросил: "Кого мы планируем назначить командующим истребительной авиацией ПВО?" Вершинин ответил, что намечены две кандидатуры: опытные летчики, во время войны оба командовали воздушными армиями и дело знают. На это Сталин заметил: "А я думаю, назначить нужно его… - Фамилию мою он не назвал, но подчеркнул: - Смотрите, как владеет реактивной техникой. Предлагаю этот вопрос решить здесь. Я голосую за него. Кто против?.."
Так вот закончился тот августовский день 1948 года. У меня с воздушными парадами почему-то всегда ассоциировалась памятная фантасмагория повести Н. Шпанова. Помните? День Воздушного Флота, рекорды, тут же начало войны, и вот мы уже бомбим вероломного противника над его территорией, вот мы одерживаем крупную победу…
Смешно, ей-богу, но ведь - надо же такому случиться! - действительно в наш авиационный праздник, именно 18 августа 1948 года, за океаном тамошние стратеги чертили грозные стрелы в нашу сторону. Именно в этот день была утверждена директива Совета национальной безопасности США под номером 20/1. Она называлась так: "Цели США в отношении России". Я постараюсь не утомлять читателя цитированием всего произведения, хотя мне, как военному человеку, знакомство с ним было весьма поучительно.
Итак, вступительная часть директивы - пролог, так сказать. В ней говорилось:
"Наши основные цели в отношении России:
а) свести мощь и влияние Москвы до пределов, в которых она не будет более представлять угрозу миру и стабильности международных отношений;
б) в корне изменить теорию и практику международных отношений, которых придерживается правительство, стоящее у власти в России".
Дальше:
"Речь идет прежде всего о том, чтобы Советский Союз был слабым в политическом, военном и психологическом отношениях по сравнению с внешними силами, находящимися вне пределов его контроля".
В военных планах молодчиков из Пентагона откровенно предусматривалось использование атомного оружия. Были разработаны общие и конкретные планы боевых действий и атомных бомбардировок под кодовыми названиями "Бройлер", "Фролик", "Хэрроу"…
Ну а что же предполагалось видеть на просторах России в результате всех этих "бройлерных" мероприятий? Директива СНБ 20/1 по-хозяйски предусмотрительно предлагала: "В настоящее время среди русских эмигрантов есть ряд интересных и сильных группировок… Любая из них была бы более предпочтительной, с нашей точки зрения, чем Советское правительство, для управления Россией".
И еще "На каждой части освобождаемой от Советов территории нам придется иметь дело с людьми, работавшими в советском аппарате власти. При организованном отходе советских войск местный аппарат коммунистической партии перейдет, вероятно, на нелегальное положение, как он делал это в областях, которые в прошлую войну были заняты немцами. По-видимому, он будет действовать в виде партизанских банд и повстанческих отрядов. В этом случае относительно просто ответить на вопрос: "Что делать?" Нам нужно только предоставить некоммунистическим (какого рода они бы ни были) русским органам, контролирующим область, необходимое оружие, поддержать их в военном отношении и позволить им поступать с коммунистическими бандами в соответствии с традиционным способом русской гражданской войны. Куда более трудную проблему создадут рядовые члены коммунистической партии или работники советского аппарата, которых обнаружат и арестуют или которые сдадутся на милость наших войск или любой русской власти… Мы можем быть уверены, что такая власть сможет лучше, чем мы сами, судить об опасности, которую могут представлять бывшие коммунисты для безопасности нового режима, и распорядиться ими так, чтобы они в будущем не наносили вреда…"
Сюжет произведения, прямо скажем, не нов. Политики за океаном, потеряв, судя по всему, элементарный самоконтроль действий, нагнетали напряженность, разжигали враждебность к нам, вели активную "психологическую войну" по воспитанию ненависти к социалистическим странам. Но, как писали реалистически мыслящие представители американской общественности, те, кто рассуждал "о выигрыше" в ядерной войне, витали в облаках.
Как-никак, а Советский Союз уже в 1947 году овладел секретом атомного оружия. Правда, в газетах об этом сообщений не было…
Глава девятнадцатая.
Небо для МиГа
Нельзя сказать, что в первый день вступления на высокий пост командующего истребительной авиацией противовоздушной обороны страны я доподлинно знал, как и за что приниматься. Ясно было одно: после войны реакционные круги империалистических государств стали проводить враждебную политику по отношению к нам и странам, вставшим на социалистический путь развития. США и Великобритания сохранили огромные по численности военно-воздушные силы как главное средство решения задач будущей войны. Оснащенные ядерным оружием авиация, беспилотные средства воздушного нападения, а позже и баллистические ракеты, по мнению военных руководителей западных стран, должны были внезапными ударами уничтожить и разрушить политические и экономические центры СССР и дружественных ему стран, аэродромы и пути сообщения, предрешив таким образом исход войны в свою пользу.
Понятно, для борьбы с новыми средствами нападения нужны были новые средства противовоздушной обороны. И работа нашей инженерно-конструкторской мысли над созданием зенитной ракетной техники, артиллерийских комплексов, надежных современных истребителей-перехватчиков не прекращалась. На Западе скептически смотрели на эту работу. Полагая, что мы только копировальщики западного опыта, к первым-то нашим реактивным истребителям особого интереса просто не проявили. Военные специалисты Запада считали, что если можно чего-то опасаться, так "только армии русских, но не их отсталых военно-воздушных сил".
А тем временем, пройдя короткую испытательную пробу на одном из авиационных заводов, на государственные экзамены поступил новый, несколько необычный самолет. Цельнометаллической конструкции, со стреловидным крылом - в плане тридцать пять градусов, с герметической кабиной для летчика и катапультируемым креслом, он быстро прошел все испытания и был принят на вооружение, как основной боевой истребитель - и не только у нас, но и в странах народной демократии. Создан этот истребитель был в опытно-конструкторском бюро А. И. Микояна, и назвали его МиГ-15. Скоро он станет известным далеко за пределами наших рубежей. "Корейским сюрпризом" окрестят этот истребитель западные политики и журналисты. Именно он, самолет-солдат, заставит Запад заговорить о русской авиации без иронии, а своими успехами гордиться поумеренней.
Да, почему МиГ-15 назвали именно "корейским сюрпризом"? Дело в том, что во время войны в Корее некоторое количество этих боевых машин было использовано против "сейбров", новейших американских истребителей. Едва начались схватки в небе, стало ясно:
МиГ-15 и F-86 "Сейбр" удивительно похожи по ряду тактико-технических данных, хотя создавались оба в обстановке исключительной секретности. И все-таки…
Самолеты имели двигатель примерно равной мощности, но на МиГ-15 он был значительно легче (4808 килограммов против 6220). Соответственно, МиГ обходил "сейбра" в скороподъемности, да и потолок набирал больше - почти на три тысячи метров. Уступал американскому наш прицел. Важная, конечно, деталь для боя. Зато три пушки этот технический изъян во многом компенсировали. Секундный залп МиГа составлял 11 килограммов. Ну а шесть американских пулеметов калибра 12,7 миллиметра звучали, прямо скажем, менее убедительно. Чтобы сбить один самолет, по подсчетам специалистов, этим пулеметам приходилось трудиться очень долго: требовалось израсходовать 1024 патрона.
Скорость МиГ-15 у земли достигала 1050 километров в час. Живучестью (а в бою и это важно) он обладал чрезвычайно высокой. Поэтому совершенно справедливо писал шведский журнал "Интеравиа", что наш МиГ-15 превосходил американский самолет в Корее и по скорости, и по маневренности, и по огневой мощи.
И вот наступил день, когда мне сразу же после заводских испытаний предстояло облетать этот самолет. Облет машины преследовал задачи более широкие, чем отработка техники пилотирования полета по кругу. Так что, изучив, как положено, устройство нового истреби теля, его двигатель, особенности эксплуатации в воздухе, кабину пилота и сдав зачеты по всему этому летчику-испытателю Петру Стефановскому, я имел все основания считать, что к работе вполне готов.
Итак, разрешение на полет было получено, и я, устроившись в кабине истребителя поудобнее, пошел на взлет. Взлет, помню, очень понравился: дал турбине полные обороты, набрал необходимую скорость для подъема носового колеса, пробежал немного - и вот уже в воздухе. Машина легко оторвалась от бетонной полосы, плавно реагировала на каждое мое движение рулями. И вдруг слышу:
- "Дракон"!.. (Этот позывной остался за мной с войны, я его не менял.) В зону не ходите. Будьте на кругу. Высота тысяча метров. У вас все в порядке?..
Я осмотрел приборы - никаких отклонений, попробовал поэнергичней рули управления - машина по-прежнему послушна, и отвечаю:
- Я - "Дракон". На борту полный порядок. Все хорошо. Разрешите в зону?
По заданию мне следовало выполнять в зоне простой пилотаж, но с земли строго повторили: