Инф: …всегда и говорили, что русские приехали. Русские приехали – они хорошо разговаривают, чисто. Г: Ну, вот вы говорите – русские приехали, а вы что, не русские, что ли? Инф: У нас-то говор… говорят, что мы неправильно разговариваем. Может быть, мы, и правда, немножко, у нас-то, конечно, акцент-то сейчас другой совсем, мы же не чисто разговариваем… Г: А вы понимали, когда приезжие говорят, или их трудно было понять? Инф: Не, ну их-то, конечно, хорошо можно понять, только мы-то сразу не разговаривали, потому что мы боялись, стеснялись, потому что вот мы неправильно что-то скажем… (ж 35 РУ).
Еще один пример: наименование для приезжих русских и русских старожилов одно, но критерия языка достаточно, чтобы четко различать, кто есть кто:
Ш: А раньше в старом Русском Устье, если бы кто вас спросил: вы кто – русские или кто? Инф: А что сказали? Мы русские…И везде, кругом писалось на бумажке, что русские. Г: А с материка тоже русские? Инф: С материка настоящие приезжали. У нас таких не было. Ш: И вы их звали настоящими русскими? Инф: Ну, конечно. Приезжие русские. Он по-своему говорит, а мы по-другому. Все равно разница большая. Г: Получается, которые с материка, – вы их тоже русскими называли? Инф: Конечно. Г: А себя как? Инф: Тоже русскими (ж 24 РУ).
Не только сами старожилы используют языковой критерий как маркер, отделяющий их от "настоящих русских": государство ведет себя так же, приписывая людям национальность по языку:
Г: А вы по паспорту юкагирка? Инф: Нет, я русской пишусь. Г: А как это получилось? Инф: Тогда не преподавали юкагирский. Даже якутский не преподавали… Г: Вас по паспорту записали русской, а вы сами кем себя считаете? Инф: Ни туда, ни сюда. Я-то юкагирка фактически. У нас как? Пишут: мать – юкагирка, отец – юкагир, вы юкагирский язык не знаете, значит, вы русская; сейчас дети у меня все русские. У меня и отец и мать – оба чистокровные юкагиры. Они дома по-юкагирски говорили. У меня брат есть, Степан, он и по-якутски. И по-юкагирски, и по-всему, но он по тундре ездит, везде. А вот Фома – он только по-русски. Остальные братья-сестры только по-русски (ж 27 ЧР). К языку как культурному маркеру мы еще вернемся в конце этой главы. Рассмотрим теперь последовательно те критерии, мотивировки, которые присутствуют в сознании людей и формулируются, когда исследователь наводит разговор на туманное и неопределенное для местных жителей понятие национальности и когда информанты понимают, что их спрашивают не о записи в паспорте, а о национальности "на самом деле".
Символические маркеры этничности и категоризация
При обосновании своего или чужого этнического статуса старожилы широко используют различные контрастивные признаки – так же как их соседи используют различные признаки для отнесения старожилов к той или иной этнической категории. "Мы" (или, соответственно, "они" при выстраивании границы извне) – это те, которые ведут себя так-то и так-то, едят то-то и то-то, отличаются определенным характером, ловят рыбу определенным способом и т. п. Эти признаки, естественно, могут оказаться разными по содержанию "изнутри" и "снаружи" (Jenkins 1994): группа марковцев, например, может отделять себя от других по признаку, который соседние группы не будут признавать, и наоборот. Тем не менее эти признаки довольно многочисленны и успешно справляются с задачей сохранения если не группы, то идеи группы, которая получает опору в дискурсе, формулируется и обосновывается (Banks 1996: 12).
Контрастивные признаки старожилов как этнической группы служат для формулирования и поддержания "этнических" границ двух типов, как бы с двух сторон. С одной стороны, группе необходимо отделить себя от русских – что, как мы постарались показать выше, непростая задача, учитывая историю формирования этих групп и национальную политику Российского государства в XIX и XX столетиях. С другой стороны, группа испытывает потребность в выстраивании и постоянном поддерживании границы между собой и "коренными" – "малочисленными народностями Севера". Другими словами, границы устанавливаются как между своей ("старожильческой") культурой и ее "коренной" ("дикой, чукотской") составляющей, так и между своей ("старожильческой") культурой и ее "привнесенной" ("русской, цивилизованной, казачьей") составляющей.
В разные периоды истории эти две границы имели, видимо, разную значимость для группы, в зависимости от того, с какой стороны группа испытывает более сильное давление. Тем не менее обе границы постоянно и ревниво поддерживаются и охраняются, поскольку ослабление любой из этих границ грозит группе сползанием либо в сторону "коренной", либо в сторону "русской", грозит ей потерей статуса отдельной культуры, причем культуры с необычной историей.
Для "марковского куста" основная граница контрастивной самоидентификации пролегает между чукчами и всеми остальными: этот мотив хорошо прослеживается во многих высказываниях, вплоть до прямой констатации, когда чуванцы и, с оговорками, ламуты обозначаются коренным марковцем как "мы", а чукчи – как "они". Для колымчан и юкагиры, и чукчи – "они"; "мы" – только своя группа.
Колымчанка: А чукчи – они с побережья, например, с моря. Якуты к нам начали приезжать в 30-х годах из Среднеколымска, с Лены. Я в книжке читала […] Вот мы говорим "он юкагир", но не говорим, что он наш, местный (ж 37 ЧР). Марковчанка: И вот что интересно, ламуты и чуванцы… Близость какая-то общения. А вот с чукчами – они совсем другие. Не можем мы с ними. Порядок жизни другой, быт другой. А вот мы с ламутами… мы свои люди. Ламуты и чуванцы, это вот (ж 18 МК).
Эта близость или, напротив, удаленность просматриваются по целому ряду признаков. Приведем цитату, в которой практически все критерии отграничивания своей группы от чужой собраны вместе. Информантка (чуванка [79] ) последовательно и старательно перечисляет все, чем, по ее мнению, марковцы отличаются от чукчей – т. е. от своего "дикого родственника". Любопытно, что ответ об отличии "от чукчей" получен на вопрос "Чем отличаются разные народы?" – т. е. первая и основная граница между этническими группами (первая ассоциация со словом "народы") для этой информантки (и, видимо, не только для нее) пролегает между чукчами и остальными группами населения "марковского куста".
Чукчи, например, говорят по-чукотски, мы их язык не понимаем. У нас – свой язык, чукчи нас не понимают. Сейчас-то все по-русски говорят, а раньше… Потом чукчи едят сырое… недоваренное мясо, а мы этого не любим. Чукчи в ярангах живут, а мы испокон веков в домах жили. Обои не клеили, но мыли стены и потолок дресвой [дробленой прокаленной на огне галькой] с водой. И по одежде отличались. Мои родители, например… Мама носила длинную юбку, кофту, всегда платочек у нее был. А чукчи – они носили… называется хамби´ – это целиком из меха, вроде комбинезона, сплошь меховой. Наши говорили: чукчи и зимой, и летом в этом хамби ходят. А местные, камчадалы – они длинную юбку… как раньше казаки. Очень много было казаков. Очень много. А ламуты – они… у них одежда была вся разукрашенная, и шапка. Такими бусами… А чукча – как наденет хамби, так и ходит, так и не снимает никогда (ж 33 МК).
Необходимо еще раз подчеркнуть, что все, о чем пойдет речь ниже, относится к области стереотипов, т. е. того, как люди представляют себе себя и других, и даже точнее – как они рассказывают постороннему человеку о том, как они представляют себе себя и других ("culture as declared"). Мы уже показали на примере "теории" и практики замужества, что к реальности все это имеет весьма косвенное отношение. Однако эти стереотипы довольно устойчивы, повторяются от информанта к информанту – конечно, с некоторыми вариациями, причем эти вариации – т. е. степень рельефности изображения – зависят преимущественно от характера информанта: одни обсуждают свои достоинства и чужие недостатки с бóльшим удовольствием, другие – с меньшим.
Территория и происхождение
Важная характеристика "своих" – это общность территории. "Наши" – это те, кто живет не только в поселке, но и в определенной местности, границы которой хорошо осознаются всеми членами коллектива. Поселки, охотничьи и рыболовецкие участки (заимки), временные летние поселения – все они хорошо известны, все информанты прекрасно помнят, кто где родился, какой семье какой участок принадлежит. Все эти "точки" соединяются в сознании членов коллектива во вполне определенную и четко ограниченную территорию:
Русское Устье, ведь это не один поселок, это территория. Все эти участки, заимки – Станчик, Яр, Лундино – это и есть Русское Устье, это наслег. Вот человек живет в Лундино, в Яре или где-то там еще – это все равно Русское Устье. Само Русское Устье было, это центр (м 41 ЧК).
На вопрос, есть ли в Маркове "настоящие марковцы", одна из информанток ответила:
Есть, наверное. Должны быть. Вот NN – ее родители – тетя У. – они жили около Крепости, это рядом. MM тоже местная. И ZZ – родилась на Оселкино (ж 33 МК).
То есть местными марковцами считаются родившиеся на некоторой территории, включавшей кроме собственно Маркова ныне не существующие поселки Крепость, Оселкино, Солдатово, Еропол и некоторые другие точки. Эта территория среди местных жителей известна под именем "марковский куст"; на территории "марковского куста" живут разные люди, но в каком-то смысле они составляют единство. Место рождения или место проживания почти во всех случаях называется в качестве ответа на вопрос о национальности. Территориальный признак приводится как (этно)различительный иногда прямо-таки с обезоруживающей прямотой:
Г: А индигирщики от походчан чем отличаются? Инф: На Индигирке живут (ж 27 ЧР).
Интервью, проведенные Г.В. Зотовым в 1962 году в Маркове и опубликованные в 1963 году, также содержат указания на то, что место рождения человека называется вместо его национальности; ср.:
В: А поп русский был? О.: Значит, отец у него русский был, а он-то урожденец… местный уроженец (интервью с И.А. Дьячковым, см.: Зотов 1963: 13). Отец – русский, а сам он – кто? – и информант, поколебавшись, дает территориальное определение этнической принадлежности.
Вопрос: Кто у вас русским был в роду? Ответ: Русским у нас никто не был, я не знаю, хто русским был. Бабуска була кулумчанка [колымчанка]… Вопрос: А она русская или чуванка? Ответ: Нет, она не юкагирка… чуванка, кажется (интервью с К.А. Воронцовой, см.: Зотов 1963: 22).
Уверенное указание на то, что "бабушка – кулумчанка" как территориальный признак соседствует с неуверенными рассуждениями о том, кто она "по национальности" – юкагирка? чуванка? В самом термине " местно русский", обсуждавшемся выше, уже заложена идея определения этничности по месту, где человек живет, как и в других – многочисленных – пространственных названиях типа "колымчане", "индигирщики", "верховские" и под. В приводимой ниже цитате информантка рассказывает о взаимных наименованиях нескольких групп, а также отмечает различие в наименованиях "русских" и "местнорусских" якутами:
Г: Индигирщики – кто так говорил? Сами русскоустьинцы? Инф: Нет, другие их так называли. Может быть, аллаиховцы, может, еще кто-то. Чаще всего нас так называли. А мы их называли "колымчане". Г: А "русскоустьинцы" говорили? Инф: Говорили. И "местнорусские". Г: А что это значит? Инф: Местные, значит, русские. А приезжие – вот, якуты, допустим – про нас говорили, про русскоустьинцев "рускай-га". А если просто русский, приезжий, говорили "рускай" (ж 38 ЧК).
Эта территория – будь то Колыма, или Индигирка, или "марковский куст" – составляет своего рода "дальние рубежи" этничности: эти места населены "нашими" и составляют определенное единство. В частности, браки между жителями этой территории считаются браками между своими. При этом для колымчан и индигирцев общим является все это пространство – и Колыма, и Индигирка, для марковцев – "марковский куст" и Северная Камчатка, район реки Пенжина. Вот как отвечает индигирская информантка на вопрос "На ком женились индигирцы?": Инф: Ну, как на ком? Ну, где русскую брали, а где полрусскую, полякутку… сами ездили… оттуда брали, с материка… Г: На своих только женились? Инф: Только на своих, своих брали. Приезжали же, друг к другу же ездили… С других участков, с Колымы ездили… Г: А вы еще помните, как приезжали с Колымы? Инф: Помню. Приезжали… В гости приезжали… Зимой, весной… Ну, когда тепло будет, в мае, да то-другое… Приезжали. Семьями, с бабами мужики. В гости к своим. Наши ездят отсюдова… Оттудова знакомятся, приезжают к товарищам в гости (ж 24 РУ).
А вот слова женщины, которую все ее односельчане считают в высшей степени коренной марковчанкой, носительницей и хранительницей казачьих традиций:
Мои родители приехали с Пенжины [река Пенжина не севере Камчатки, на которой стоят поселки Аянка, Слаутное и др.]. Отец – чуванец, мать – юкагирка. У них было девять детей. Приехали сюда на карбазах – большие деревянные лодки. Здесь у них были родственники: Дьячковы, Никулины… Трое младших детей у мамы родились здесь, шестеро – на Пенжине. Я родилась в 1933 году уже здесь, а мама Р. [сестра информантки] – на Пенжине (ж 33 МК).
Внутри этой большой этнической территории существуют, далее, более мелкие подразделения, составляющие уже более близкие границы самоидентификации каждого отдельного члена коллектива. В разговоре с приезжим исследователем житель Маркова, например, ограничится при описании своей этничности, скорее всего, указанием на свою принадлежность к "марковскому кусту": этого достаточно, чтобы противопоставить себя чужаку. Однако в разговоре с другим таким же "коренным марковцем" в ход будут пущены уже более специфические признаки, определяющие этничность более точно.
Из приводимого ниже примера хорошо видно взаимодействие и взаимовлияние внутренней и внешней этничности: этническая категоризация здесь строится на топонимах, придуманных государственными чиновниками, которые, в свою очередь, исходили из своих представлений об этничности населяющих эти края людей.
В начале 1930-х годов власти построили выше по течению реки Анадырь три поселка и назвали их без особых затей по имени трех национальностей, обитавших в этих местах: Чуванское, Ламутское и Чукотское [80] . Предполагалось, что, в полном соответствии с радующим душу чиновника порядком, коренные жители перейдут на оседлость и поселятся "где положено": чукчи – в Чукотском, ламуты – в Ламутском, чуванцы – в Чуванском. Однако на деле все оказалось не так гладко. Во-первых, чукчи решительно отказались селиться в поселке, и Чукотское довольно быстро захирело и было закрыто. Во-вторых, население этих мест всегда практиковало смешанные браки, и однозначно определить, кто ламут, а кто чуванец, не всегда представлялось возможным. Кроме того, череда хаотических переселений также перемешала население этих поселков:
Колхоз преобразовали в совхоз в 1960 году, до этого было 5 колхозов: в Чуванском, в Ламутском, в Ерополе, в Старом Ерополе, после войны было еще поселение Чукотское, отсюда около 60 км. Затем начали переселять, вначале Осёлкино и другие мелкие поселки, Брагинское, Банное, Ягодное. Сначала Старый Еропол закрыли, потом и новый, жителей переселили в Чуванское, Ламутское и в Марково (м 48 МК). В 1954 году перекочевали – там [в Старом Ерополе] сильно затопляло. Перекочевали в Новый Еропол. Потом и его начало затоплять, и жителей в 1965 году развезли, кого в Ламутское, кого в Чуванское, кого в Марково [81] (м 32 МК).
Во всех трех поселках образовались этнически смешанные группы населения. Однако жители этих мест неожиданно приняли предложенную игру (ср. упоминавшуюся выше веру в "правильное" определение национальности): в сознании людей названия поселков (поселков, повторяем, довольно поздних и искусственно созданных) сегодня твердо ассоциируются с названиями национальностей: если некто живет в Ламутском – то он ламут, если в Чуванском – чуванец.
Основная масса жителей в Чуванском – чуванцы, в Ламутском – ламуты (ж 54 МК).
Один из наших информантов рассказал, что он всю жизнь говорил по-чукотски; по-русски он говорит плохо и с трудом, но записали его почему-то чуванцем, "наверное, потому, что я жил в Чуванске. Мои родные братья – чукчи, а я – чуванец". Вот как тот же информант (Инф 1) объясняет это в другом интервью, поправляя свою жену (Инф 2):
В: Кто живет в Чуванском? Инф 2: Чуванцы, ламуты, чукчей нет. Инф 1: Почему, там есть чукчи, только они все записаны чуванцами. Я тоже чукча, а записан чуванцем. В: Кто записывал? Инф 1: Учителя, когда мы первый раз приезжали [из табуна в поселок]. В Чуванское поехали, – значит, чуванцы (м 32 МК).
А вот мнение русского, недавно приехавшего в поселок:
Марково – интересный куст. Марково – русское село, в Ламутском – ламуты, в Чуванском – чуванцы, в Ваегах – чукчи (м 66 МК).
В сознании марковцев, таким образом, причинно-следственные связи перевернулись: многие уверены, что поселки названы так, а не иначе потому, что в них живут люди соответствующей национальности – а не наоборот, как в действительности обстоит дело: жителям этих поселков национальность приписывалась по месту жительства:
Из Чуванского здесь много есть. NN, он из Чуванского, он много знает. Он Чуванец. В Чуванском жили в основном чуванцы, потом они перекочевали, а в Ламутском – в основном ламуты. В: Почему поселки так назвали? Инф: Наверное, там было много ламутов, и назвали Ламутское (ж 33 МК).
Материалы статистики населения опровергают этот стереотип: по данным похозяйственных книг конца 1960-х – начала 1970-х годов, в Чуванском преобладающая часть населения действительно была записана чуванцами, но уже в Ламутском самая крупная часть населения писалась чукчами (см. табл. 3.1).
Таблица 3.1. Этнический состав населения Чуванского, Еропольского и Ламутского районов, 1967-1973.