Он пригласил нас посмотреть выгородку, где он держит бизона и лося, к которым он проявляет большой интерес. Затем мы ехали по лесу в своего роде охотничьем фаэтоне, запряженном двумя гнедыми ганноверской породы. Нам много показали из того, что делается по лесонасаждению и уходу за лесом. Этими работами руководит сам Геринг. В конечном итоге мы подъехали к его дому - большому каменному дому, расположенному между двух озер в сосновом лесу. Дом покрыт толстой соломенной крышей, из которой выглядывают решетчатые слуховые окошки. Это дом с колоннами, построенный в форме буквы П. В разных точках на флагштоках развешаны флаги: свастика, охотничий флаг и специально в мою честь над дверью повешен флаг Великобритании. Что касается внутреннего устройства дома, то ничего подобного я никогда не видел. Огромная анфилада комнат, в которую вы попадаете через длинную галерею-вход, заполнена различными ценными предметами искусства: картинами, гобеленами, скульптурами, резными изображениями, которые, как я предполагал, он собрал из различных музеев. Дверь в сад представляла собой резьбу по дереву с изображением вознесения Девы Марии (дверь была вывезена откуда-то из Баварии). Большой зал во всю высоту дома представлял собою огромную комнату с немногочисленной мебелью. Во всю торцевую стену было встроено окно видом на озеро, которое, как и в доме Гитлера, можно было полностью открыть. Огромный камин и такие же огромные деревянные столбы, поддерживающие крышу. Весьма импозантная и довольно приятная комната. Как сказал мне переводчик Шмидт: "Похоже, что генерал Геринг вполне гармонирует со своей комнатой". Вскоре мы вошли в столовую, где нас ожидали лакеи, одетые в ливреи XVIII века из зеленого и белого плюша, бриджи, гетры с гамашами. Фалды фраков загнуты.
Стены столовой были отделаны кожей, довольно похожей на перламутр и очень хорошо смотревшейся. Я сел рядом с фон Нейратом, сообщившим мне о том, что Гитлер не слишком плохого мнения о нашей системе правления! Он признал, что мы можем успешно ею пользоваться и вряд ли ее изменим. Но если бы мы видели неразбериху и безнадежную несостоятельность демократии Веймарской республики, то нацизм не вызвал бы у нас никакого удивления. Он служил при кайзере, однако был вполне убежден в том, что только нацистская система может спасти Германию. Машина управления в целом была парализована.
После легкого завтрака, на который подавали прекрасный ростбиф, который я никогда не пробовал, Геринг увел меня и Шмидта, чтобы поговорить. Он начал с вопроса ко мне о том, удовлетворен ли я своей вчерашней беседой с Гитлером. Я сказал, что мы в откровенном духе обсудили многие вопросы, но я был довольно разочарован тем обстоятельством, что в силу совершенно разных исходных позиций нам было несколько трудно вплотную подойти к обсуждению конкретных вопросов. Я повторил ему то, что я сказал Гитлеру, а именно, что мы не хотим и никогда не хотели твердо придерживаться сложившегося в настоящее время мирового порядка, но мы заинтересованы в достижении разумных решений по этим общим вопросам, которые не повлекут за собой серьезных последствий. По этой причине мы хотим обсудить все эти моменты с ними в полном объеме. Геринг (впоследствии я узнал, что ему было известно о сути моей беседы с Гитлером через Шмидта и что его Г разговор со мной был санкционирован Гитлером) несколько раз повторил, что ему нравится идея проведения встречи четырех западных держав, но он не уверен в том, что их объединенные усилия будут достаточными для достижения разумного решения по всем вопросам. Они предпочтут заключить самостоятельные соглашения непосредственно с заинтересованными сторонами, и, по их мнению, это - наилучший выход. Я сказал, что, конечно, у нас нет никакого желания блокировать соглашения, которые они могут заключить в любом районе мира, но мы за то, чтобы рассмотрение одного из этих вопросов не повлекло за собой опасные последствия, которые трудно предсказать. Что касается колоний, то, по его словам, проблема колоний представляется ему единственным существующим между нами спорным вопросом. Он с достаточным оптимизмом высказал мнение о возможности без особого труда решить проблемы, если признать, что единственными имеющимися у нас колониями являются Того, Камерун и Танганьика, и признать особые трудности, с которыми мы сталкиваемся в отношении последней. Я сказал ему, что ведение переговоров не входит в мою компетенцию и он не должен ожидать услышать от меня больше того, что данный вопрос является весьма трудным и относится к числу вопросов, которые никакое правительство Великобритании никогда не сможет рассматривать изолированно. В конечном итоге он резюмировал, что очень рад моему приезду: по его мнению, визит оказался полезным, теперь мы должны продолжить обсуждение вопросов, используя дипломатические каналы, однако он выразил надежду, что последующий обмен мнениями позволит проводить более подробные беседы между британскими и германскими представителями; он выразил оптимизм в отношении достижения нами полного взаимопонимания.
Как он сказал, для нас остается открытым единственный вопрос - это вопрос о колониях, но даже при всем при этом он не может представить себе обстоятельства, при которых Германия и Англия снова были бы вовлечены в конфликт. Если две высшие расы мира будут настолько безумны, что станут воевать, то это будет катастрофой. Как он сказал, он рад существованию Британской империи, которая, по его мнению, оказывает сильное стабилизирующее влияние на весь мир, - и, с его точки зрения, мы со своей стороны не должны возражать против признания за Германией права иметь особые сферы влияния в тех частях мира, которые имеют жизненно важное значение для ее интересов и благополучия. На это я ответил, что я также надеюсь на возможность нашего успеха в установлении тесных и дружественных отношений. Что же касается конкретных вопросов, которые он мог иметь в виду, когда говорил о сферах влияния, то у нас нет никакого желания вмешиваться в дела, не имеющие для нас первостепенного значения. Однако я повторил, что для нас действительно имеет значение то, чтобы никакие шаги, предпринятые в каком-либо районе мира, не вызвали опасную для нас всех реакцию. На это он мне посоветовал не думать о том, что будет пролита "хоть одна капля немецкой крови", если немцы не будут вынуждены пойти на это.
Меня весьма развлекла встреча с этим человеком. Все это время я помнил о том, что он был связан с проведением "чистки" в Берлине 30 июня 1934 года, и думал о том, за убийство - справедливое или несправедливое - скольких людей он несет ответственность. Однако с этой оговоркой личность Геринга, честно говоря, была привлекательной. Он был похож на большого школьника, полного жизни и гордости за все то, что он делает: похваляется ли он своими лесами и животными, а затем говорит о высокой политике с позиции "зеленого плаща и красного кинжала". Мне он весьма напоминал Эрика Геддеса и производил на меня впечатление личности, сочетающей в себе одновременно черты кинозвезды, крупного и заботливого землевладельца, премьер-министра, управляющего партийными делами и главного лесника в Чэтсуорте.
В целом беседа не вызвала разочарования. Очевидно, он чрезвычайно стремился к развитию дружбы между Англией и Германией, и, как мне кажется, с ним, вероятно, не будет слишком трудно договориться о колониях; однако он определенно рассчитывает на изменения в Центральной Европе, осуществленные таким образом, чтобы не было предлога - или, вероятно, возможности - для вмешательства какой-либо посторонней державы.
Вечером Гендерсон устроил официальный обед, на котором присутствовали фон Бломберг, Шахт, Боле, Фрик, южноафриканский посол и многие другие. После обеда я имел продолжительную беседу с Бломбергом. Естественно, он был весьма дружелюбен и абсолютно откровенен. Суть его разговора заключалась в том, что вопрос о колониях в действительности является второстепенным. Жизненно важными вопросами для Германии, в силу роста численности ее населения и ее расположения в центре Европы, являются те вопросы, которые касаются ее позиций в Центральной и Восточной Европе. Если все будут уклоняться от решений острых проблем, то когда-нибудь должен произойти взрыв. Чего бояться Франции? Германия ничего не хочет от нее, ни от ее заморской империи - исключением является вопрос о колониях, который, по его словам, имеет второстепенное значение. Но, поскольку Франция пользуется влиянием и обладает властью в Западной Европе и в районе Средиземноморья, она должна признать за Германией право иметь аналогичные позиции в Центральной Европе. Насколько им известно, Чехословакия - по его словам (он мог заверить меня самым серьезным образом), является аванпостом России, и никто - даже французы - не любит ее.
Шахт - интересная личность, и в связи с тем, что он покидал свой экономический пост на следующей неделе, разговаривал весьма откровенно. Необходимо не допустить, чтобы снова закрылась вновь открытая в настоящее время дверь. Если мы собираемся вести переговоры, то не разумнее было бы назвать их "экономическими" и обсуждать под этой вывеской то, что нам нравится. Это не вызвало бы у людей такого волнения, как в случае, если им сказали бы, что переговоры, несомненно, носят политический характер. "Если вы хотите обсуждать вопрос "А", иногда неплохо сказать, что вы будете обсуждать вопрос "Б". Его интересовал главным образом вопрос о колониях. Они не хотят или не очень хотят возвратить себе расположенные в океане острова. Науру, Каролинские острова и т. д. или Юго-Западная Африка, или, вероятно, Самоа находятся "слишком далеко". Они признают наши особые трудности, связанные с Танганьикой. Поэтому остается западное побережье Африки. По его мнению, Того и Камерун можно было бы возвратить под суверенитет Германии и отторгнуть кусок территории от Бельгийского Конго и Анголы, предоставив ему статус подмандатной территории.
Я поинтересовался, что заставляет его считать, что Португалии или Бельгии понравится такой план? На это он мне сказал, что в свете политики умиротворения их можно было бы убедить в разумности плана, а нам можно было бы рассмотреть возможность частичной компенсации потерь Португалии путем предоставления ей части территории Танганьики на восточном побережье к северу от Лоренсу-Маркиш. Или же можно претворить в жизнь некую идею о создании организованной на основании правительственной концессии международной компании для отторжения территории на западном побережье; это - легче для Португалии; Соединенные Штаты могут присоединиться, а Германия могла бы иметь долю, равную 51 проценту. Гитлер захочет дать гарантии в отношении негритянских армий и т. д., и подобную идею, возможно, было бы легче осуществить с точки зрения уважения интересов местного населения. Мы упустили возможность (созданную Гитлером) год назад, когда он беседовал с Блюмом; и Гитлер очень хорошо прочувствовал нашу неспособность оценить его щедрый жест в вопросе военно-морского соглашения. Он, не колеблясь, сказал, что он (Шахт) был против того, чтобы он сделал это для нас ни за что. Такого же мнения придерживался и фон Нейрат. Однако Гитлер настойчиво утверждал, что он хочет убедить нас в своих честных намерениях и в желании быть друзьями. Давайте не забывать (и фон Бломберг говорил то же самое), что Гитлер в значительной степени руководствовался тем, что подсказывает ему сердце, и что доверие рождает доверие".
Заканчивая это почти лирическое отступление, можно лишь посетовать, что британская самоуверенность лорда Галифакса не дала ему возможности понять подлинные устремления Гитлера. Но стремился ли он к этому вообще? Ведь он говорил от имени великой и незыблемой Британской империи (недаром провел много лет в Индии) с каким-то выскочкой, делающим первые шаги в мировой политике!
Но смысл в лирике лорда был определенным. Он заключался в положении Лондона на тогдашнем европейском континенте и вне его. Британская империя, уже чувствовавшая подземные толчки в своем заморском хозяйстве (кому, как не вице-королю Индии, было знать об этом!), больше всего была заинтересована в сохранении мирового статус-кво, который она наравне с Францией установила Версальским соглашением. Ни война, ни чрезмерные траты на поддержание сухопутных сил и сверхдорогостоящего военно-морского флота Лондону не были нужны. В равной мере в этом не нуждалась Франция, сплетшая сеть дипломатических союзов вокруг Германии, а также знаменитый "санитарный контроль" по границам потенциально опасного Советского Союза. Иными словами, еще в Версале был заложен незримый план сохранения европейского мира любой ценой, в том числе и ценой уступок того, что Англии и Франции не принадлежало. Скажем, Австрии. Или той же Чехословакии. Мюнхенское соглашение давно принято называть предательским. Но чтобы понять его генезис, полезно уточнить - что и как, чьи интересы предавались. Более того: что и как выглядело в европейской политике 30-х годов в глазах ее творцов предательством - а что нет? Ведь если следовать знаменитому принципу Пальмерстона, согласно которому у Британии нет друзей, а есть лишь собственные интересы, то и феномен предательства будет выглядеть совсем иначе.
Конечно, в глазах советских дипломатов Мюнхен был предательством. Сколько усилий они положили на то, чтобы стать партнером Франции и Чехословакии по соглашениям 1935 года! И как надеялись тогда в Москве, что немецким аппетитам будет положен хоть какой-либо предел! Но из Лондона все выглядело иначе.
Глава седьмая.
Мюнхенская политика как принцип
…К апрелю 1938 года "политические фронты" стали более определенными. Выяснялось, что на пути предотвращения нового акта агрессии растут новые и новые препятствия. Так, после беседы с чехословацким послом в СССР З. Фирлингером заместитель наркома иностранных дел В. П. Потемкин записал 27 апреля: "Фирлингер сообщил, что Александровский информировал его о позиции, которую занимает Советское правительство в чехословацком вопросе. По словам Фирлингера, он уже сообщил в Прагу о том, что, если бы правительство СССР было запрошено об этой позиции, оно не отказалось бы совместно с Францией и Чехословакией обсудить вопрос об обеспечении внешней безопасности последней против возможной агрессии. Фирлингер утверждает, что такая позиция правительства СССР весьма ободряет чехословаков… Однако в данный момент приходится признать, что решающую важность имеет линия, которой будет держаться Англия в вопросе о Чехословакии. Если в Лондоне Даладье и Бонне получат заверения, что Англия поддержит Францию в случае необходимости для последней оказать помощь Чехословакии против германского агрессора, Гитлер не осмелится напасть на Чехословакию".
О чем шла речь? О встрече французских и английских руководителей в Лондоне, которая была намечена на конец апреля 1938 года. Но встреча началась под несчастливой звездой. И. М. Майский сообщал 30 апреля из Лондона: "Чехословацкий посланник передавал мне, что накануне приезда французских министров Хор-Белиша, только что вернувшийся из Рима, на закрытом завтраке американских журналистов произнес речь, в которой высказывал мысль, что экспансия Германии в сторону Чехословакии, Венгрии, Балкан совершенно неизбежна, что Англия сейчас не готова к войне, что пока Германия будет оперировать в Европе, войны не будет".
И действительно: хотя после лондонской встречи были опубликованы сообщения о "намерении" выступить на защиту Чехословакии, в действительности речь шла о постепенной капитуляции перед требованиями Гитлера. Александровский сообщал 10 мая из Праги:
"Английский посланник Ньютон сделал Крофте устное представление, сводящееся к следующим трем пунктам:
1. Именем английского правительства обратил внимание на серьезную опасность войны в Средней Европе и на желательность избежать ее в интересах всей Европы и ее мирного развития.
2. Долго говорил о стратегическом положении Чехословакии, считая его безнадежным после аншлюса. Буквально заявил, что Чехословакия не может сопротивляться Германии даже и тот короткий срок, который был бы необходим для организации помощи со стороны Франции, а возможно, и Англии. Чехословакия будет оккупирована значительно раньше, чем получит помощь или чем разгорится общая европейская война. Крайне интересны дальнейшие выводы, характер угроз и запугивания. Ньютон заявил, что и в случае вынужденной, но победоносной войны друзей оккупированной Чехословакии последняя не может рассчитывать на восстановление своей государственности в ныне существующих границах. На вопрос о помощи СССР Ньютон ограничился буквально одной фразой и отклонил всякие уточнения. Он сказал: "По многим разным причинам Чехословакия не может рассчитывать на помощь СССР". Останавливаясь на утверждении, что Англия могла бы решительностью своего поведения предотвратить агрессию Германии, а тем и войну, Ньютон заявил, что Англия в данное время не может вести европейскую войну".
Вот они, ключевые слова! Англия сейчас не может вести европейскую войну. Не может, следовательно, не хочет. Тот же Майский сообщал из Лондона 11 мая: "У меня был вчера на завтраке сэр Горас Вильсон, который занимает сейчас пост главного секретаря Чемберлена и фактически является творцом внешней политики, проводимой в настоящее время премьером… Сейчас Чемберлен поставил перед собой задачу "замирения Европы" через соглашения с Италией и Германией. Он стремится к ее осуществлению, причем начал с Италии, а не с Германии потому, что считал, что на этом конце "оси" больше шансов добиться быстрых положительных результатов. Теперь на очереди Германия. Британское посредничество в чехословацком вопросе является пробой. По исходу его будет видно, можно ли рассчитывать на вероятность общего соглашения с Берлином в ближайшем будущем. Чемберлен вполне считается с возможностью германской экспансии в Центральной и Юго-Восточной Европе и даже с возможностью поглощения Германией (в той или иной форме) ряда небольших центральноевропейских и балканских государств. Однако он полагает, что это меньшее зло, чем война с Германией в непосредственном будущем".
В те дни И. М. Майский, разумеется, не мог знать, что еще в марте внешнеполитический комитет британского правительства принял решение, которое постоянный секретарь Форин оффис сэр Александр Кадоган сформулировал в своем дневнике так: "Чехословакия не стоит шпор даже одного британского гренадера".
А 21 мая тот же Кадоган писал: "Решено, что мы не должны воевать".
Когда советские дипломаты сообщали в Москву о тенденциях во внешнеполитическом курсе Англии и Франции и высказывали предположения, что этот курс приведет к неминуемому отказу от помощи Чехословакии, они еще не знали, что эти шаги были звеньями продуманного плана. Об этом плане мир узнал лишь в 1968 году, когда истек 30-летний срок давности, после которого в Англии открываются архивы. Тогда в архиве премьер-министра сэра Невиля Чемберлена был обнаружен документ, датированный 30 августа 1938 года и составленный советником Чемберлена сэром Горасом Вильсоном. Документ гласил:
"Существует план, который надлежит назвать план "Z". Он известен и должен быть известен только премьер-министру, министру финансов, министру иностранных дел, сэру Невилю Гендерсону и мне.
Вышеупомянутый план должен вступить в силу только при определенных обстоятельствах… Успех плана, если он будет выполняться, зависит от полной его неожиданности, и поэтому исключительно важно, чтобы о нем ничего не говорилось".