Грохнуло орудие. Для конструктора этот звук то же, что для матери первое слово ребенка. Ф-22 УСВ заговорила. Грабин первым выскочил из блиндажа, обошел пушку, потрогал ее. Все сработало хорошо. И дырявая коробка не рассыпалась, и гильза выброшена. Можно продолжать испытания. Заряд постепенно увеличивали, пока не дошли до нормального. Пушка стреляла безотказно. Грабин решил не уходить в укрытие, понаблюдать за ее поведением в момент выстрела.
- Огонь!
Выстрел, звенит выброшенная дымящаяся гильза, и… пушка изящно клюнула стволом, будто поклонилась наблюдавшим, как кланяется артист на сцене. Грабин дернул за рукав Норкина:
- Видел?
- Видел, Василий Гаврилович, моя вина. Говорил я вам, не осилю компоновку…
- Да ты погоди причитать. Сейчас не виноватого надо искать, а выход из положения.
- Какой тут выход, - Норкин обреченно махнул рукой.
- Выходов два, Володя. Утяжелить станины или удлинить их. Это уравновесит пушку.
- Но утяжелять нельзя. Мы по весу и так на пределе.
- Значит, надо удлинить.
- Эти мы просто-напросто нарастим, - вмешался в разговор Мигунов. - Пока конструкторы будут делать расчеты, а в цехах изготовят новые станины, можно будет продолжать испытания.
- Спасибо, Иван Степанович, - растрогался Грабин. - Прямо не знаю, как и благодарить вас.
- Ложитесь в госпиталь, Василий Гаврилович, это будет лучшая благодарность и для меня, и для всех нас.
Уже несколько месяцев Грабин работал на два фронта - создавал пушку и боролся с болезнью щитовидной железы. Дело двигалось вперед, а болезнь прогрессировала. От прежнего Грабина, дышащего здоровьем, сильного и неутомимого, остались только живые задорные глаза. Он сильно похудел. Многие с трудом узнавали его. Но никто еще не догадывался, что ему уже трудно писать и читать.
Врачи настойчиво предлагали ложиться на операцию, а он не менее настойчиво отвоевывал у них одну неделю за другой. Он и на этот раз с Мигуновым заговорил так, будто видел перед собой доктора:
- Закончим заводские испытания - тогда, Иван Степанович. А сейчас, сам понимаешь, нельзя. Здесь тоже решается вопрос жизни.
Не жалея себя, Грабин не жалел и пушку. Он настаивал, чтобы в заводских условиях испытатели выжимали из нее все, что можно.
Для проверки в походном положении он выбрал такую дорогу, что водитель грузовика ЗИС-5, выделенного для буксировки, заартачился:
- Не поеду! Вы хотите угробить машину, а мне за нее отвечать.
Пришлось от уговоров перейти на приказной тон. На скорости тридцать пять километров в час тягач помчался по трассе. Пушку то подбрасывало, то с силой ударяло о бугор, резко кидало с одного колеса на другое.
Грабин, ехавший на легковой машине чуть сзади и сбоку, мучительно морщился, будто ему самому становилось больно при каждом броске орудия. Но вот, наконец, первый этап проверки закончился. Шофер ЗИС-5 остановил машину, выскочил из кабины и по-мальчишески заныл:
- Говорил я вам, нельзя с такой скоростью по такой дороге. Рессора лопнула.
Но все, кто слышал его, улыбались.
- Ничего смешного не вижу.
- Дорогой мой, - Грабин положил ему руку на плечо, - машину мы починим. Ты даже не знаешь, как это прекрасно, что рессора лопнула не у пушки, а на машине. Давай-ка еще проедем пару километров. Хочу посмотреть, как будет чувствовать себя артиллерист на лафете.
Испытатели начали отговаривать Грабина от опасной затеи. Но он оставался непреклонным.
- У меня такое правило. Обязательно ощутить, как орудие подрессорено.
На Ф-22 УСВ была еще одна новинка. Колеса поставили от серийного ЗИС-5. Это делало ее более транспортабельной, позволяло перевозить на большой скорости по плохим дорогам.
Тягач тронулся, Грабин почувствовал приятную мягкость рессор, но вскоре эта мягкость насторожила. Пружиня на ухабах, пушка пыталась выбросить седока на дорогу. И в какой-то момент Грабин со страхом почувствовал, как ослабли руки и он вот-вот полетит под колесо.
- Все! - сигналом остановил тягач и, не слезая с сиденья, подозвал Норкина. - Можно готовить пушку к войсковым испытаниям. А я ложусь в госпиталь. Основное сделано.
Сложная операция была выполнена успешно, из госпиталя Грабина перевели в санаторий, чтобы он мог окончательно поправить здоровье. Врачи бдительно следили, чтобы больного не тревожили никакими заводскими делами. Посетителей к нему пропускали редко, с оговорами, писать и читать запрещали. Но, постепенно поправляясь, он все больше и больше втягивался в общее дело.
Сразу же, как только начали разворачиваться работы по выпуску нового орудия, Грабин высказал предположение готовить одновременно не четыре, а шесть опытных образцов. Одну пушку выделили исключительно для заводских испытаний. Дали на нее максимальную нагрузку во всех режимах и при обкатке, и при стрельбе. Выявив таким образом основные дефекты, провели доработку остальных пяти экземпляров. Эту подопытную пушку на войсковые испытания не направляли.
Вторую пушку из шести испытали вслед за первой, но в условиях, приближенных к режиму войсковых испытаний. Она тоже осталась на заводе. И только четыре отправились дальше - держать экзамен на войсковом полигоне и на учениях.
Грабин к этому времени возвратился из санатория, но врачи запретили ему бывать на солнцепеке, волноваться и напряженно работать. Впервые на войсковые испытания он не поехал сам. Заводскую бригаду конструкторов возглавил заместитель Грабина Владимир Иванович Розанов, в помощь ему был выделен неугомонный Иван Степанович Мигунов с группой опытных слесарей.
- Смотрите не подкачайте, - наставлял их Грабин, - обо всех неувязках немедленно сообщайте.
Вначале содержание писем и телеграмм было спокойным. Прибыл инспектор артиллерии Воронов, который будет лично участвовать в испытаниях. Назначен день стрельб. И вдруг тревожное сообщение: артиллерийские расчеты не могут освоить процесс заряжания. Отжимы действуют наподобие пружин. Патроны, досылаемые в камору броском, ударяясь об отжимы, отскакивают назад. Чтобы пушки не сняли с испытаний из-за сложности обслуживания, лучше снять отжимы и проводить испытания без них.
Грабин растерялся. Если снять отжимы, могут возникнуть осложнения с экстрагированием стреляных гильз. Дефект серьезный. Но расчеты можно обучить, они привыкнут и будут справляться с заряжанием не хуже заводских специалистов. А гильзу не обучишь выскакивать из каморы.
После долгих раздумий принял решение отжимы не снимать, а в помощь Розанову направил двух конструкторов - Ивана Кузьмича Семина и Якова Афанасьевича Белова. Им было приказано принять участие в обучении артиллерийских расчетов.
А Розанов, между тем, прислал еще одну телеграмму, настойчиво требуя разрешения снять отжимы. Предстояла проверка на скорострельность, и не было никакой уверенности, что орудие выдержит этот нелегкий экзамен. Расчеты по-прежнему мучились с заряжанием.
Что делать? Был бы Грабин там, на испытаниях, он лучше и быстрее определил бы, какие нужны меры. Но как принять решение, находясь за сотни километров от полигона? Ведь так нетрудно и ошибиться.
Появилась мысль доверить дело не одному Розанову, а всей заводской бригаде. Пусть они соберутся, обсудят положение и решат окончательно, как быть с отжимами. Там зрелые, серьезные конструкторы - Семин и Белов, там Мигунов.
Очередная телеграмма Грабина предписывала Розанову доложить мнение коллектива. Ожидание ответа было напряженным и тревожным. И вдруг сразу два сообщения. Розанов докладывал о решении бригады оставить отжимы. Семин писал, что Розанов на собрании настаивал снять их, но большинство не поддержало его сторону.
От сердца отлегло, но ненадолго. Новая информация Розанова звучала как сигнал бедствия. На марше по вине водителя тягача одна пушка перевернулась, и в таком положении ее проволокли по земле, причинив немало повреждений. Мигунов дал слово председателю комиссии к следующему дню ввести пушку в строй, но он, Розанов, считает такое обещание нереальным и просит посоветовать, как поступить?
Грабин тут же набросал текст молнии: "Мигунову верю. Желаю успеха. Утром жду сообщения".
Всю ночь после этой телеграммы Грабин оставался на заводе. Ходил по цехам. Сидел в конструкторском бюро. Разговаривая с людьми, давал советы и указания, а у самого из головы не выходил вопрос: "Как там? Что с пушкой?" Сменилась ночная смена, начался новый трудовой день, а Грабин ни на секунду не сомкнул глаз. Только в десять утра принесли телеграмму. Всего два слова: "Мигунов сделал!"
Этот день был днем ликования в КБ и на всем заводе. Утром радовались успеху Мигунова. Выпустили "молнию" по этому случаю. А вечером пришла еще одна телеграмма, особенно долгожданная: "УСВ выдержала. Рекомендуют".
Заводская бригада возвратилась с испытаний. Рассказов было много. И каждый подтверждал, какую огромную роль сыграла предусмотрительность и дальновидность Грабина. Как он и предполагал, для опытных стрельб на полигоне использовались гильзы французского производства. Даже их пушки с принудительным экстрагированием порой не в силах были выбросить такую гильзу. У пушек Кировского завода задержки следовали одна за другой. Главный конструктор Ленинградского завода усомнился даже в объективности проверявших и заявил, что для его орудий преднамеренно отобрали нестандартные гильзы. Председатель комиссии распорядился поменять батареи местами, оставив боеприпасы на месте. Картина не изменилась.
Отличные результаты показала Ф-22 УСВ на марше, при стрельбе по различным целям и на других этапах испытаний. Расчеты, как и надеялся Грабин, быстро освоили заряжание и остались довольны пушкой. Она по большинству показателей превосходила пушку Кировского завода.
В решении Совета Труда и Обороны, принятом вскоре после испытаний, говорилось о том, что вместо 76-миллиметровой пушки Ф-22 образца 1936 года на вооружение РККА принимается 76-миллиметровая дивизионная пушка Ф-22 УСВ.
Врачи, наблюдавшие за состоянием здоровья Грабина, были удивлены, как быстро пошли у него дела на поправку. С каждым днем он становился бодрее. Лицо уже не казалось таким скуластым, на щеках появился румянец, морщины на широком лбу не были такими резкими, как в первые дни после возвращения из госпиталя.
- Помогают наши лекарства? - с улыбкой спросила однажды медсестра.
- Очень помогают, - кивнул в ответ Грабин и, хитровато прищурив глаза, добавил: - Особенно Ф-22 УСВ.
- Врачи такого не прописывали вам, - не поняла она шутки.
- Это особое лекарство, - захохотал Василий Гаврилович. - Оно, вроде корня жизни, на весь организм действует.
Глава пятая
ТАНКОВЫЙ ВАРИАНТ
Броня крепка…
Вскоре после того, как дивизионка была принята на вооружение, Василий Гаврилович по настоянию врачей выехал в Крым. Но отвлечься от повседневных дел и конструкторских забот, как хотелось и врачам, и ему самому, не удалось.
Грабин никак не предполагал, что случайный разговор в холле санатория будет иметь для него, для конструкторского бюро и для всего завода такие важные последствия.
Сразу же после завтрака, когда между процедурами образовалось "окно", к Грабину подошел конструктор Доровлев и представил молодого человека.
- Соркин, - назвал тот себя, - инженер ГАУ.
Разговор зашел о пушке Ф-22. По долгу службы Соркин был знаком и с ее конструкцией, и с конструкцией пушек такого же типа, созданных и создаваемых на других заводах.
- Ваша дивизионка, Василий Гаврилович, очень заинтересовала меня, - признался Соркин. - Я все время искал встречи с вами. Если с двадцать второй поработать, она может стать отличной танковой пушкой. У нее большая мощность, а откат не так уж велик, хорошая скорострельность, она проста в обращении…
Данные своей Ф-22 Грабин знал, конечно, лучше.
Но ему как-то не приходило в голову искать для нее другого применения. Соркин заставил конструктора шире взглянуть на дело. Отпуск неожиданно был испорчен. Куда бы ни шел Грабин, чем бы ни занимался, он думал о танках. Он пытался уяснить закономерности, которые обусловят в дальнейшем развитие танкостроения. Что будет главным для этого рода войск? Существовало несколько мнений, похожих и непохожих одно на другое. Считалось, например, что танк предназначен исключительно для сопровождения пехоты, поэтому ему нужна скорость пешехода. Затем мнение изменилось. Стали создаваться так называемые "кавалерийские" танки, не уступающие в скорости автомобилям. Но вооружение и броня у них оставались весьма легкими, перед артиллерией они были беззащитны.
Постепенно формула "танк против пехоты" стала дополняться другой формулой - "танк против танка". В соревнование вступили все три компонента, характеризующие эту боевую машину: огонь, маневр, броня. Появились тяжелые танки, надежно защищенные не только от стрелкового оружия, но и от артиллерии, способные быстро передвигаться на поле боя, имеющие на вооружении пулеметы и пушки. Грабину было известно, что в последние годы теоретики и практики спорят не о назначении танков и их роли на войне, а о том, какой их боевой компонент важнее. Одни на первое место ставили маневренность. Другие считали главным огневые возможности танка. Третьи ратовали за увеличение броневой защиты. Споры имели весьма важное значение, в ходе их определялась стратегическая направленность в конструировании танков и их боевом применении.
Знал Грабин и о том, что за рубежом и у нас более интенсивно идут работы по модернизации броневой защиты и улучшению маневренности танков. Огневые их возможности совершенствуются медленнее, как бы во вторую очередь. Мощность танковых пушек остается невысокой.
Идея, высказанная Соркиным, сразу же заинтересовала Грабина. Он с азартом заговорил о том, какие придется произвести расчеты и доработки, чтобы Ф-22 не просто вросла в башню танка, а стала его неотъемлемой частью. Но Соркин при этом не светлел лицом, а все больше хмурился, будто ему не нравилось, с каким жаром конструктор подхватил высказанную им мысль.
- Видите ли, Василий Гаврилович, дело, о котором идет у нас разговор, сложное. И не только в конструкторском плане. Я умышленно не сказал, какую пушку планируется поставить на тяжелые и средние танки. Она практически уже создана. Опытный образец проходит заводские испытания.
- Так чего же мы толчем воду в ступе? - рассердился Грабин. - Ведь пушка уже создана.
- И создана, и нашла поддержку в ГАУ. Сам Кулик за нее голосует обеими руками.
- В чем же тогда дело?
- В самой пушке. Она уже сейчас не отвечает требованиям времени. Тяжелый танк с таким орудием будет напоминать исполина с детским пугачом в руке.
- Ну, это вы зря. Кто же будет ставить на танк заведомо устаревшую систему?
- Сдаюсь, кое-что я преувеличил, - Соркин поднял руки, - но в принципе прав. Для современных танков нужны более мощные орудия, скорострельные, с надежной автоматикой. Так думаю не я один, так считают многие в нашем управлении. И многие говорят о вашей пушке. Нужно только сделать танковый вариант. Слово за вами, Василий Гаврилович.
- И опять вы не то говорите, - Грабин в сердцах переломил ветку, которую держал в руках. - Я ничего не могу делать. Денег нашему КБ никто не даст, пока не будет официального разрешения работать над танковой пушкой. А разрешения мы не получим, потому что такая пушка уже есть.
- Ну а если будет разрешение и будут деньги?
- Тогда начнем работу.
Ударили по рукам, еще раз оговорив, какие тактико-технические данные должна будет приобрести Ф-22 в танковом варианте. И Соркин, специально приезжавший в санаторий для разговора с Грабиным, сразу же выехал в Москву.
Не закончил лечения и Василий Гаврилович. Лечащий врач сразу заметил, что к процедурам он охладел, все чаще забывал приходить на прием, сразу же после завтрака уединялся и проводил время в раздумьях. И когда Грабин на несколько дней раньше решил уехать домой, доктор не стал противиться. Он понимал, что его пациенту необходимо иное лекарство.
Вернувшись на завод, Грабин никому не сказал о встрече с Соркиным. Слишком все было условно и неопределенно. Но забыть о сочинском разговоре Василий Гаврилович не мог. Уж очень полно отвечала Ф-22 всем требованиям, предъявляемым к танковому орудию. Будто специально делалась для этой цели. Приходилось только сожалеть, что сам не подумал об этом и не предложил пушку танкистам раньше. А теперь, возможно, время упущено.
И вдруг Соркин сам появился на заводе. Уже по тому, как он вошел в кабинет, как поздоровался, как положил на стол папку с бумагами, Грабин понял, что приехал он с доброй вестью.
- Ну что? - спросил он, скрывая волнение, а у самого от ожидания замерло сердце.
- Главное артиллерийское управление, - торжественно сообщил тот, - предлагает вашему конструкторскому бюро спроектировать семидесятишестимиллиметровую танковую пушку. Вот документы.
Грабин буквально выхватил из рук Соркина отпечатанные на машинке листы и, позабыв о собеседнике, начал с жадностью вчитываться в скупые цифры тактико-технических требований. Он должен был определить, сумеет ли их конструкторское бюро справиться с заданием, какие необходимо внести изменения в конструкцию орудия, кому и какой участок работы можно поручить. Но чем больше он углублялся в материалы задания, тем острее чувствовал, как вместе с радостью приходят и неуверенность и разочарование.
Во время долгих раздумий над проблемами танкового вооружения Грабин пришел к твердому выводу, что пушку надо делать в строгом соответствии с типом танка, для которого она предназначена. При стрельбе она не только должна легко пробивать броню однотипной машины, но и иметь солидный запас мощности. Ведь противник не будет сидеть на месте, он станет совершенствовать защитные возможности своей боевой техники, и этого нельзя не предвидеть.
Но в тактико-технических требованиях не было даже определено, для тяжелого, среднего или легкого танка предназначено заказываемое Главным артиллерийским управлением орудие. Недоумение вызывали и некоторые цифры, обозначенные в задании. Требовалось, к примеру, чтобы на расстоянии прямого выстрела снаряд танковой пушки пробивал 45-миллиметровую броню. А в зарубежных странах уже имелись на вооружении танки с броней в 50 миллиметров. Таким образом, орудие, еще не родившись, могло попасть в разряд неперспективных. И работа над такой системой не радовала бы никого из конструкторов.
- Дайте мне подумать, - обратился к Соркину Василий Гаврилович, оторвавшись от бумаг.
- Конечно, конечно, - торопливо согласился тот. - Я зайду к вечеру.
- Мне нужно несколько дней, - твердо заявил Грабин и добавил: - По крайней мере, дня три.
Сразу же после этой встречи Грабин пригласил к себе Муравьева. Петр Федорович слушал его внимательно, не задавая вопросов, но Василий Гаврилович видел, с какой серьезностью конструктор анализирует каждую названную цифру. Муравьев, конечно, понял, что Грабин не просто советуется с ним, а хочет поручить ему компоновку новой пушки. Задача сложная. Она потребует полной отдачи сил и способностей.
- Дайте мне подумать, - попросил Петр Федорович.
Думать пришлось не одному Муравьеву. Грабин успел поговорить со всеми сотрудниками конструкторского бюро. Каждому объяснил его задачу, выслушал, какие у кого есть сомнения и предложения. Только после такой подготовки он собрал техническое совещание. Надо было принять коллективное решение.