Интеллигенция и дворянство
Еще в начале XIX века существовал только один слой русских европейцев. В середине XIX века их два, и они не особенно нравятся друг другу. Дворяне считают интеллигенцию… ну, будем выражаться обтекаемо - считают ее недостаточно культурной.
По достаточно остроумному определению камергера Д. Н. Любимова, интеллигенция - это "прослойка между народом и дворянством, лишенная присущего народу хорошего вкуса".
А. К. Толстой попросту издевался над интеллигенцией, в диапазоне от сравнительно невинного:
Стоял в углу, плюгав и одинок,
Какой-то там коллежский регистратор.
И вплоть до "…мне доставляет удовольствие высказывать во всеуслышание мой образ мыслей и бесить сволочь".
Как говорится, коротко и ясно.
Интеллигенция не оставалась в долгу, обзывая дворян "сатрапами", "эксплуататорами", "реакционерами" и "держимордами", причем не только в частных беседах, но и в совершенно официальных писаниях. Что "Пушкин не выше сапог" гражданин Писарев заявлял, что называется, "на полном серьезе". Ведь Пушкин - дворянин и не отражал чаяний трудового народа.
Во время похорон А. Некрасова его сравнили с Пушкиным… Мол, он в некоторых отношениях был не ниже. И тут же - многоголосый крик: "Выше! Он был намного выше!" Еще в 1950–1960-е годы можно было встретить стариков из народовольческой интеллигенции, которая ни в грош не ставила Пушкина, но обожала Некрасова и постоянно пела песни на его стихи.
Новое раздвоение сознания
И при всем этом на интеллигента - русского европейца тут же обрушивается та же раздвоенность сознания, что и на дворянина. Он тоже привыкает ругать страну, от которой родился и которую любит, служить тому, к чему относится с иронией.
Но у интеллигента появляется еще одно "раздвоение": он - европеец, но он - недавний потомок туземцев. На интеллигента распространяются почти все привилегии дворянства - но у него есть не очень отдаленные предки, на которых эти привилегии вовсе не распространялись.
Интеллигент вполне искренне чувствует духовную родину в имениях старого дворянства, восхищается гением великих писателей с историческими фамилиями Толстой, Пушкин и Тургенев. Мы - русские европейцы, и история всех русских европейцев - наша история. Мы незримо присутствуем и при спорах Ломоносова с Байером, и на собрании первых выпускников Царскосельского лицея…
Но!..
Все мы рано или поздно очень жестко осознаем это но: часть истории русских европейцев протекала без нас и наших предков. Ломоносов ругался с Байером, лицеисты кричали "виват" и пили шампанское - а наши предки в это время были туземцами. Может быть, они и принимали происходящее с ними как норму, как нечто естественное. Но мы-то не можем считать чем-то естественным ни парад-алле женихов и невест, строящихся по росту, ни борзого щенка у женской груди.
Попробуйте представить свою прапрапрабабку выкармливающей этого щенка или что ее порют все на той же легендарной барской конюшне. Лично у меня получается плохо: начинает кружиться голова.
Хорошо помню момент, когда водил свою подругу по Тригорскому - имению друзей А. С. Пушкина. Там сейчас исторический и ландшафтный заповедник, и в нем работала экспедиция: раскапывалось городище Воронич, на котором так любил бывать Пушкин. Подруга приехала позже, я со вкусом показывал ей парк, барский дом, излучины Сороти, раскопки знаменитого городища…
- А знаете, я все равно как-то ищу глазами - где здесь была барская конюшня… - тихо уронила подруга к концу дня.
Это было в точности и мое ощущение. Причем я помню историю своей семьи с эпохи Александра I. Крепостными они не были уже в ту эпоху. Подруга - крестьянка в третьем поколении, и ее предки в Тригорском никогда не жили. Так что память эта - не семейная, не кровная. Это память своего сословия. Той части народа, к которой принадлежит интеллигенция или потомки интеллигентов.
Мы - русские европейцы, нет слов… но мы другие, чем дворяне. И нас многое разделяет с дворянами. Даже в XXI веке какой-то камень за пазухой все-таки остается.
Интеллигенция и народ
Но в одном, по крайней мере в одном, дворянство и интеллигенция были глубоко едины - в их отношении к народу. Спор шел только о том, кто же будет руководить этим самым народом: дворянство или интеллигенция? Или один из "орденов борьбы за что-то там"?
Дворянство вело народ к светлым вершинам прогресса, поколачивая для вразумления: выжившие потом оценят, битые научатся.
Интеллигенция может говорить все, что угодно, но делает-то она то же самое. Те же претензии на руководство, на владение высшими культурными ценностями, на знание, "как надо". То же деспотическое требование к "народу" переделываться на интеллигентский лад. То же отношение к основной части народа как к туземцам, подлежащим перевоспитанию.
Глава 4
НАРОД РУССКИХ ЕВРОПЕЙЦЕВ
Пролетарий:
- Я народ! Я трудящийся народ.
Начальник:
- Ничего подобного! Это я народ! Это я трудящийся!
- А я тогда кто?!
- Сказал бы я тебе, кто ты такой…
Подлинный диалог
Все больше русских европейцев
С начала XVIII века русскими европейцами были в основном богатейшие сановники с очень большими властными полномочиями: князья Голицыны и Долгорукие.
К началу XIX века русских европейцев уже больше полумиллиона, 1,2 % всего населения. Все они занимают высокое положение в обществе.
В начале XX века русское европейство стало по-настоящему массовым: порядка 4–5, а то и 6 миллионов человек. В их рядах теперь не только сановники и чиновники; русские европейцы теперь - и учителя, и врачи, и инженеры, и практически все чиновничество, и даже вовсе уж скромные телеграфисты, фельдшера, машинисты и прочие лица даже без высшего образования.
За сорок-пятьдесят лет после реформ Александра II произошел качественный скачок: эти миллионы людей уже по числу достигли численности небольшого народа. Изменилась структура, тоже став структурой небольшого народа, включив решительно все городские сословия. Население Петербурга и Москвы, крупных провинциальных городов - почти поголовно европейское.
По мере того как число "европейцев" росло, а "туземцев" уменьшалось, выходцам из рядов "русских туземцев" отводилось все более скромное положение в обществе, - ведь с ходом лет сам факт принадлежности к европейцам давал все меньшие преимущества.
Привилегия, данная миллионам, - это уже не привилегия. Машинист или фельдшер, конечно, далеко не сельский батрак и не рабочий без квалификации… Но и не человек из категории высокопоставленных и избранных. Положение таких русских европейцев - это положение не колонизаторов, а скорее переселенцев из более культурной страны: немцев в России, русских крестьян в Средней Азии и Закавказье.
А весь народ русских европейцев к 1917 году - это уже не столько колонизаторы, сколько привилегированное национальное меньшинство.
Европейцы без привилегий
Очень полезно бывает посмотреть на фотографии 1920–1930-х годов. Например на классическую, вошедшую в учебники по "Истории СССР", фотографию: "Молодой рабочий учит крестьянку работать на токарном станке". Фотография, конечно, сугубо пропагандистская, цель которой показать, как рабочий класс и крестьянство вместе проводили социалистическую индустриализацию. Но есть у этой фотографии другая ценность: на ней по-городскому, вполне современно одетый парень показывает станок девушке, как будто пришедшей из этнографического заповедника.
Этот бритый парень в пиджаке и в ботинках выглядит как представитель другого народа рядом с девицей в темном платье, головном платке и в лаптях. Они противостоят друг другу в той же степени и так же, как изображенные рядом дворянин и купец конца XVIII века или как разночинец и крестьянин в конце XIX. Два разных субэтноса. Почти что два разных народа.
Волны модернизации
Ученые давно обращали внимание на то, что в Российской империи трижды шел один и тот же процесс европеизации, но вовлечены в него были разные слои: сначала дворянство, потом разночинцы, потом "широкие массы". Этот тезис о "трех этапах" европеизации прямо восходит к ленинскому учению о "трех этапах русского освободительного движения". Дворянский этап - декабристы, разночинный этап - народники, а все венчается пролетарским этапом и социал-демократической партией большевиков во главе с самим Лениным.
Точно так же и Г. С. Померанц описывает "три этапа модернизации" - точно такие же, какие насчитывал Ленин. В чем невозможно не согласиться с Григорием Соломоновичем, так это в том, что каждый слой, включавшийся в модернизацию, проходил примерно одни и те же стадии духовного развития. Один и тот же ужас от потрясения основ, одно и то же негодование на тех, кто уже начал жить по-другому.
Достоевский, в ужасе отшатнувшийся от безбожия и беспочвенности Писарева, пережил примерно такой же "апофеоз беспочвенности", но не в 1870-е, а в 1840-е годы, поколением раньше. В лице Писарева на него как бы надвигался его собственный, уже полузабытый, кошмар.
"Западные страны модернизировались в целом, всей системой, переходя от эпохи к эпохе, успевая "просветиться" до низов, до санкюлотов, и поэтому не было надобности повторять пройденное. Действительно, второго Просвещения во Франции не было… Напротив, в России было дворянское просвещение (Радищев и декабристы), потом разночинное… а на рубеже XX в. - нечто вроде третьего Просвещения, захватившего национальные окраины и городские низы (в "Мастере и Маргарите" оно пародийно представлено фигурами Берлиоза и Бездомного). Каждый раз новое Просвещение сталкивалось со старой интеллигенцией…"
И в результате "сталкивается это развитие как бы со своим собственным прошлым", с волнами движений, возникших на периферии общества и повторяющих заново то, что в центре уже было пройдено…
…Нигилисты 60-х казались Достоевскому дьявольским кошмаром именно потому, что он сам прошел через нечто подобное.
Одни и те же трудности роста
Очень точно подмеченная и очень точная деталь: "русские европейцы в первом поколении" конца XIX века в чем-то удивительно похожи на гораздо более малочисленных и несравненно более богатых, сановных "европейцев первого поколения" XVIII века. Каждая волна модернизации России, каждая новая волна образованных людей первого-второго поколений в чем-то повторяет более ранние. Это видно даже по внешним проявлениям: по стремлению "новой интеллигенции" слепо копировать европейские нравы, манеры, даже одежду. Тогда как "старая интеллигенция" более сдержанна, спокойна… попросту более интеллигентна.
Или возьмем хотя бы использование иностранных слов, нечеткое и невнятное.
"…Все члены общества пользовались этим наделом в самой минимальной миниатюре. А потому я диаметрально лишен возможностей".
Но чем отличается "диаметрально лишен" от того жуткого смешения французского с нижегородским, над которым потешались русские европейцы в третьем поколении - в том числе братья Жемчужниковы и А. К. Толстой, создатели Козьмы Пруткова? Хотя бы всевозможные "…на фрыштыке в пятьдесят кувертов" из "Гисторических материалов Федота Кузьмича Пруткова (деда)"?
Да ничем!
Крестьяне в таком восторге от реформ Столыпина, что во время визита Аркадия Петровича в Новороссию выпрягают лошадей и на себе везут Столыпина с вокзала в гостиницу..
Но и это очень напоминает судорожные восторги дворян XVIII века по поводу "Манифеста о вольности дворянской".
Сколько же было модернизаций?
Но кто сказал, что волн модернизаций и "просвещении" было всего три? Как будто, их гораздо больше. Посчитаем?
1. В XVII веке европеизируется придворная аристократия - боярские кланы, которые вовсе не хотят расставаться со своим особым положением в стране.
Стоит умереть Петру, и эти люди пытаются навязать Российской империи свою конституцию, в интересах своего круга - буквально нескольких сотен, чуть ли не десятков людей.
2. Начиная с 1762 года в этот процесс втягиваются широкие слои дворянства - уже десятки тысяч человек.
3. Начиная с конца XVIII века идет "просвещение разночинцев" - сотни тысяч людей. К эпохе Николая I, как бы ее ни оценивать, "русских европейцев" становится по-настоящему много - уже примерно 2 или 3 % населения. Остальные - все еще туземцы.
4. К 1850-м, может быть, даже 1840-м годам относится самое начало "просвещения горожан" - тех, кто не имеет к разночинцам никакого отношения, но участвует в создании новой, индустриальной России - предприниматели, мастера, рабочие с высокой квалификацией.
5. В 1860-е годы множество крестьян сорвалось с места, получив свободу. В деревне реализовать себя они не имели никакой возможности, но "зато" могли теперь уйти, и стали в городах извозчиками, рабочими, купцами, содержателями харчевен и так далее.
Этот слой вместе с теми, чьи предки начинали поколением раньше, к концу XIX века насчитывает сотни тысяч человек, в XX веке - до полутора миллионов.
6. В конце XIX века, а особенно с 1905 года начинается "просвещение" самого большого сословия России.
Об этом надо поговорить отдельно.
Модернизация крестьянства
Вообще-то, всякая принадлежность к европейцам всегда определялась просвещенностью.
Скажем, в 1862 году именитые петербургские купцы направили царю ходатайство "о предоставлении равноправия" всем окончившим гимназию, потому что гимназисты "не могут же не считаться людьми, получившими европейское образование".
Так вот, в XX веке к крестьянам тоже пришло просвещение. "В царствование Николая II народное образование достигло необыкновенного развития. Менее чем за 20 лет кредиты, ассигнованные Министерству народного просвещения, с 25,2 млн рублей возросли до 161,2 млн. Сюда не входили бюджеты школ, черпавших свои кредиты из других источников (школы военные, технические), или содержавшихся местными органами самоуправления (земствами, городами), кредиты которых на народное образование возросли с 70 миллионов рублей в 1894 г. до 300 миллионов в 1913 г. В начале 1913 года общий бюджет народного просвещения в России достиг по тому времени колоссальной цифры - полмиллиарда рублей золотом".
Первоначальное обучение в 1860 году было бесплатное по закону, а с 1908 года оно делалось обязательным. С этого года ежегодно открывалось 10 000 школ. В 1913 году их число превысило 130 000.
Где открывались новые школы? В основном в деревнях, в том числе в самых медвежьих углах. И вот результат: "Анкета, проведенная Советами в 1920 году, установила, что 86 % молодежи от 12 до 16 лет умели читать и писать. Несомненно, что они обучались грамоте при дореволюционном режиме".
86 % молодежи? Но в 1913 году крестьянство составляло 83 % населения России. Большинство этой молодежи 1920 года были детьми крестьян.
Высшее образование тоже было очень демократичным.
В 1910–1913 годах плата за обучение в высших учебных заведениях США и Британии колебалась от 750 до 1250 долларов в год, а в Российской империи - от 50 до 150 рублей, то есть от 25 до 75 тогдашних долларов. При этом многие неимущие студенты освобождались от платы за обучение.
По количеству женщин, которые обучались в высших учебных заведениях, Россия в начале XX века занимала первое место в мире.
Это все тоже очень облегчало путь из крестьянства в интеллигенцию. И изменение сознания самого крестьянства, даже без изменения его внешнего положения.
Скажу откровенно: мне было очень трудно простить Григорию Соломоновичу одно из его уже приводившихся высказываний - о "неолитическом крестьянстве" России, дожившем до XX века.
Заинтересованного читателя я могу отослать как минимум к двум книгам, написанным выходцами из крестьянства, - к работе В. А. Солоухина и П. А. Жадана для того, чтобы он сам судил, насколько русское крестьянство к XX столетию было похоже на неолитическое.