В смысле продовольствия семья получала в начале советский обед. Обеды эти были далеко не изысканные, но снабжение обедами с воли решили прекратить. Обеды стали готовить на кухне. Кроме того, мне удалось узнать, что из монастыря царской семье приносят ежедневно ватрушки, масло, яйца и т.д. Я это решил принять, но был крайне удивлён, что разрешаются такие вольности. Позднее я узнал, что это было разрешено комендантом Авдеевым, но тов. Авдеев не много передавал семье, а больше оставлял для себя и товарищей. Я решил всё принесённое семье передать. Только на второй или третий день мне удалось узнать, что приношение было разрешено тов. Авдеевым. Я решил все приношения прекратить, разрешив приносить только молоко, доктор Боткин заявил мне "Только при Вашем назначении в течении двух дней мы получали полностью всё приносимое из монастыря и вдруг мы всего этого снова лишились, дети так нуждаются в питании, а питание так скудно, мы были очень обрадованы, что стали получать все приносимое из монастыря". Однако я отказался передавать всё кроме молока, а также решил перевести их на тот паёк, который был установлен для всех граждан г. Екатеринбурга, так как продуктов в городе было мало, я считал, что мои заключённые ни чего не делают и могут довольствоваться тем пайком, который получали все граждане. По этому поводу ко мне обращался повар Харитонов с заявлением, что он ни как из четверти фунта мяса не может готовить блюд. Я ему отвечал, что нужно привыкать жить не по царски, а как приходится жить: по арестантски.
Как не трудно было Харитонову справиться с этой задачей, он был вынужден точно отмеривать и отвешивать то количество, которое причиталось на каждый день. Я ему заявил, что ни каких продуктов, в случае нехватки, добавочно не будет отпущено.
Комната где помещались Александра Фёдоровна с наследником, выходила окнами во двор, который от улицы был отгорожен деревянным забором. Она позволяла себе часто выглядывать в окно и подходить близко к окну. Однажды, однако Александра Фёдоровна позволила себе подойти к окну. Она получила от часового угрозу ударить штыком. Она пожаловалась мне. Я ей сказал, что выглядывать в окна не полагается.
За три-четыре дня до казни в комнату Александры Фёдоровны была вставлена железная решётка. Доктор Боткин по этому поводу заявил, что было бы хорошо, если бы такие решётки поставили и в другие окна. Внутренний разпорядок во времени был такой: утром вставали до 10 часов. В 10 я являлся для того, чтобы проверить все ли арестованные на лицо. По этому поводу Александра Фёдоровна высказывала неудовольствие, что она не привыкла так рано вставать. Тогда я сказал, что могу проверять, когда она будет ещё в постели. На это она заявила, что она не привыкла принимать, когда она лежит. А я заявил, что мне безразлично, как ей угодно, но я проверять ежедневно должен. Татьяна и Ольга или Мария, чащё Татьяна приходили спрашивать скоро ли можно будет пойти гулять. Александра Фёдоровна ходили реже. Когда она отправлялась гулять то обязательно с зонтиком и в шляпе. Все же остальные обыкновенно ходили с обнажёнными головами. Николай разгуливал по очередно то с одной, то с другой из дочерей. Алексей в это время забавлялся хлопушками с мальчиком Седневым.
Когда я чинил колодец, Николай приблизился ко мне и сделал какое то замечание, но разговора я не поддержал. Однажды, на гулянии, Ольга разговорилась с одним из латышей и спросила у него, где он служил. Тот ответил, что он служил в одном из гренадерских полков, где на смотру видел дочерей царя. Ольга обратилась к Николаю с восклицанием: "Папа, это ваш гренадёр". Он подошёл и сказал: "Здорово", надеясь вероятно услышать "здравия желаем" но получил простое здравствуй. Долго как мне потом сказал товарищ латыш ему говорить не удалось, так как пришёл я и разговор прекратился.
Дочери, особенно Татьяна, часто открывали двери, где стоял постоянно часовой. Старались с ними любезничать, очевидно надеясь разположить к себе конвой. Нужно сказать, что ребята были довольно твёрдые и конечно, повлиять на них эти заигрывания не могли.
На сколько мне удалось заметить семья вела обычный мещанский образ жизни утром напиваются чаю, напившись чаю, каждый из них занимался той или иной работой: шитьём починкой, вышивкой. Наиболее из них развиты были Татьяна, второй можно считать Ольгу, которая очень походила на Татьяну и выражением лица. Что касается Марии, то она не похожа и по внешности на первых двух сестёр: какая то замкнутая и как будто бы находилась в семье на положении падчерицы. Анастасия самая младшая, румяная с довольно милым личиком. Алексей постоянно больной семейной наследственной болезнью, больше находился в постели и поэтому на гулянье выносился на руках. Я спросил однажды доктора Боткина, чем болен Алексей. Он мне сказал, что не считает удобным говорить, так как это составляет секрет семьи я не настаивал. Александра Фёдоровна держала себя довольно величественно, крепко очевидно памятуя кто она была. Относительно Николая чувствовалось, что он в обычной семье, где жена - сильнее мужа. Оказывала она на него сильное давление. Положение в каком я их застал, оне представляли спокойную семью, руководимою твёрдой рукой жены. Николай с обрязгшим лицом выглядел весьма и весьма заурядным, простым, я бы сказал деревенским солдатом.
Заносчивости в семье кроме Александры Фёдоровны не замечалось ни в ком. Если бы это была не ненавистная царская семья, выпившая столько крови из народа, можно бы их считать как простых и не заносчивых людей. Девицы например прибегали на кухню, помогали стряпать, заводили тесто или играли в карты в дурачки или разкладывали пасьянс или занимались стиркой платков. Одевались все просто, никаких нарядов. Николай вёл себя прямо "по демократически" не смотря на то, что как обнаружилось позднее у него было в запасе не один десяток хороших новых сапог, он носил сапоги обязательно с заплатами. Не малое удовольствие представляло для них полоскатся в ванне по несколько раз в день. Я однако запретил им полоскатся часто, так как воды не хватало. Если посмотреть на эту семью по обывательски, то можно было бы сказать что она совершенно безобидна.
Мальчик Седнев настолько привык и обжился в семье, что ничего похожаго на лакейские услуги, оказываемые наследнику Русскаго престола не было. Часто своей игрой с собачкой, которая у них была, он приводил в раздражение Александру Фёдоровну. Он, однако, непокидал этого для него приятнаго занятия, часто отравлял состояние Александры Фёдоровны. Трупп и Харитонов были слугами с собачей приверженностью к господам.
Доктор Боткин был верный друг семьи. Во всех случаях по тем или иным нуждам семьи он выступал ходатаем. Он был душой и телом предан семье и переживал вместе с семьёй Романовых тяжесть их жизни. Всем известно, что Николай и его семья были люди религиозные. Они меня просили нельзя ли им устроить обедню. Я пригласил священника и дьякона. Когда они у меня в комендантской рядились в своё облачение, я их предупредил, что они могут выполнять службу, так как это полагается по их обряду, но что ни каких разговоров им дозволено не будет. Дьякон заявил: "Это что же бывало и раньше и не к таким большим особам ходили. Что напутаешь, и получится скандал, а в этой то обстановке мы отмахаем за милую душу". Обедню служили. Очень усердно молились Николай и Александра Фёдоровна.
Когда я вступил в должность то уже стоял вопрос о ликвидации семьи Романовых, так как чехословаки и казаки надвигались на Урал всё ближе и ближе к Екатеринбургу. Какие то связи у Николая с волей существовали.
Ввиду угрожающей обстановки развязка ускорилась.
Развязка возлагалась на меня, а ликвидация на одного из товарищей.
16 июля 1918 года часа в 2 днём ко мне в дом приехал товарищ Филипп и передал постановление Исполнительного Комитета о том, чтобы казнить Николая, при чём было указано, что мальчика Седнева нужно убрать.
Что ночью приедет товарищ, который скажет пароль "трубочист" и которому нужно отдать трупы, которые он похоронит и ликвидирует дело. Я позвал мальчика Седнева и сказал ему, что вчера, арестованный его дядя Седнев, бежал, что теперь он вновь задержан, и что он хочет видеть мальчика. Поэтому я его и направляю к дяде. Он обрадовался и был отправлен на родину. Неспокойно стало в семье Романовых. Ко мне как всегда, сейчас же пришёл доктор Боткин и просил сказать, куда отправлен мальчик. Я ему ответил тоже, что и сказал мальчику, он всё же несколько безпокоился. Потом приходила Татьяна, но я её успокоил, сказав, что мальчик ушёл к дяде и скоро вернётся. Я призвал к себе начальника отряда товарища Павла Медведева из Сысертскаго завода и других и сказал им, что бы они в случае тревоги ждали до тех пор, пока не получат условнаго специальнаго сигнала. Вызвав внутреннюю охрану, которая предназначалась для расстрела Николая и его семьи, я разпределил роли и указал кто кого должен застрелить. Я снабдил их револьверами системы "Наган". Когда я распределял роли, латыши сказали, чтобы я избавил их от обязанности стрелять в девиц, так как они этого сделать не смогут. Тогда я решил за лучшее окончательно освободить этих товарищей в разстреле, как людей неспособных выполнить революционный долг в самый решительный момент. Выполнив все соответствующие поручения, мы ждали, когда приедет "трубочист". Однако ни в 12, ни в 1 час ночи "трубочист" не являлся, а время шло. Ночи короткие. Я думал, что сегодня не приедут. Однако в 1½ постучали. Это приехал "трубочист". Я пошёл в помещение, разбудил доктора Боткина и сказал ему, что необходимо всем спешно одеться, так как в городе неспокойно, и я вынужден их перевести в более безопасное место Не желая их торопить, я дал возможность одеться. В 2 часа я перевёл конвой в нижнее помещение. Велел разположиться в известном порядке. Сам один повёл вниз семью. Николай нёс Алексея на руках. Остальные кто с подушкой в руках, кто с другими вещами, мы спустились в нижнее помещение в особо очищенную заранее комнату. Александра Фёдоровна попросила стул, Николай попросил для Алексея стул.
Я распорядился, чтобы стулья принесли. Александра Фёдоровна села. Алексей также. Я предложил всем встать. Все встали и, заняв всю стену и одну из боковых стен. Комната была очень маленькая. Николай стоял спиной ко мне. Я объявил, Исполнительный Комитет Советов Рабочих, Крестьянских и Солдатских Депутатов Урала постановил их разстрелять. Николай повернулся и спросил. Я повторил приказ и скомандовал: "Стрелять". Первым выстрелил я и на повал убил Николая. Пальба длилась очень долго и не смотря на мои надежды, что деревянная стенка не даст рикошета, пули от неё отскакивали. Мне долго не удавалось остановить эту стрельбу, принявшую безалаберный характер. Но когда наконец мне удалось остановить, я увидел, что многие ещё живы. Например доктор Боткин лежал опершись локтем правой руки, как бы в позе отдыхающего, револьверным выстрелом с ним покончил, Алексей, Татьяна, Анастасия и Ольга тоже были живы. Жива была ещё и Демидова. Тов. Ермаков хотел окончить дело штыком. Но однако, это не удавалось. Причина выяснилась только позднее (на дочерях были бриллиантовые панцыри в роде лификов). Я вынужден был по очередно разстреливать каждаго. К величайшему сожалению, принесённые с казнёнными вещи обратили внимание некоторых присутствовавших красногвардейцев, которые решили их присвоить. Я предложил остановить переноску трупов и просил тов. Медведева, последить в грузовике за тем, чтобы не трогали вещей. Сам на месте решил собрать всё что было. Никулина поставил за тем, чтобы следить в дороге когда будут проносить трупы, а также оставил одного внизу следить за теми которые ещё здесь на месте. Сложив трупы я позвал к себе всех участников и тут же предложил немедленно вернуть всё что у них есть, иначе грозил разправой. Один по одному стали отдавать что у них оказалось. Слабодушных оказалось два три человека. Хотя я имел разпоряжение поручить остальную работу тов. Ермакову, я, всеже безпокоясь за то, что эту работу не выполнит надлежащим образом, решил поехать сам. Оставил Никулина. Распорядился чтобы не снимать караулов, чтобы ни чего внешне не изменилось. В 3–3½ утра 17 июля мы двинулись по направлению в Верх-Исетскому заводу. Проезжая двор Верх-Исетскаго завода, я спросил Ермакова: есть ли у него инструменты на случай, если прийдется копать яму. Ермаков мне сказал, что у них приготовлена шахта и следовательно ни каких инструментов не надо, но вероятно, кто нибудь из ребят что нибудь захватил. Отъехав версты три от Верх-Исетского завода мы натолкнулись на целый табор пролеток и верховых. Я спросил Ермакова: "Что это значит". Он мне сказал: "Это все наши ребята, которые приехали нам помогать". Для чего тебе понадобилась такая уйма людей, для чего тебе понадобились пролетки. Он сказал. Я думал, что люди все будут нужны. И так как я не знал его плана, я продолжал следовать в своём грузовике. Ни один раз мы застревали в грязи. В одном месте мы зацепились между двумя деревьями и остановились. Дальше было болото. На грузовике ехать было нельзя. Рабочие, среди которых были и не члены Исполкома Верх-Исетского завода выражали неудовольствие, что им привезли трупы, а не живых, над которыми они хотели по своему поиздеваться, чтобы себя удовлетворить… Когда начали перегружать в пролетки, это оказалось крайне и крайне неудобно (телег захватить не догадались). С величайшим трудом пришлось уложить трупы в пролетки, чтобы следовать дальше. Обещанной шахты не оказалось. Где эта шахта, никто не знал. Когда начали разгружать с грузовика труппы, ребята снова начали обшаривать карманы. Здесь обнаружилось, что в вещах, очевидно что то такое зашито, и я тут же решил, что прежде, чем буду их хоронить, эти вещи сожгу. Пригрозил ребятам, чтобы они этим делом не занимались и продолжали погрузку. Верховые поехали отыскивать эту шахту о которой говорили. Проездив некоторое время, они ни какой шахты не нашли, вернулись ни с чем. Начало уже светать. Крестьяне выезжали на работу. Ни чего другого не оставалось, как двинуться в неизвестном направлении. Ермаков убеждал, что он знает где то дальше шахту, и мы в этом направлении поехали. Верстах в 16 от Верх-Исетска и в верстах 1½ или 2 от д. Коптяков мы остановились. Ребята поехали в лес и вернулись сказав, что шахту нашли. Мы свернули в лес. Шахта оказалась очень мелкой. Какая то заброшенная старательская. Распрягли лошадей. Разложили костёр. Поставили стражу из верховых вокруг леса. Отогнали бывших вблизи крестьян. Окружили место верховыми. Я приступил к раздеванию трупов. Раздев труп одной из дочерей, я обнаружил корсет в котором было что то плотно зашито. Я распорол и там оказались драгоценные вещи. Масса народу при такой обстановке была совершенно не желательна. Драгоценности невольно вызывали крики, восклицания. Не зная хорошо этих ребят, я сказал: "Ребята, это пустяки: простые какие-то камни". Остановил работу и решил распустить всех, кроме некоторых, наиболее мне известных и надёжных, а также несколько верховых. Оставив себе пять человек, и трёх верховых, остальных отпустил. Кроме моих людей было ещё человек 25, которых приготовил Ермаков. Я приступил снова к вскрытию драгоценностей. Драгоценности оказались на Татьяне, Ольге и Анастасии. Здесь подтвердилось особое положение Марии в семье на которой драгоценностей не было. На Александре Фёдоровне были длинные нитки жемчуга и огромное золотое витое золотое кольцо или вернее обруч, более полуфунта весом. Как и кто носил эту штуку мне показалось очень странным. Все эти ценности я тут же вынимал из искустно приготовленных лификов и корсетов. Драгоценностей набралось не менее полпуда. В них находились бриллианты и другие драгоценные камни. Все вещи (платье и т.д.) здесь же на костре сжигались. У всех на шее были одеты подушечки, в которых были зашиты молитвы и напутствия Гришки Разпутина. На месте, где были сожены вещи находили драгоценные камни, которые, вероятно, были зашиты в отдельных местах и складках платья.
Однако из после прибывших красногвардейцев принёс мне довольно большой бриллиант весом каратов в 8 и говорит, что вот возьмите камень я нашёл его там где сжигали трупы.
По распоряжению Уральского Областного Исполкома мною были эти драгоценности отвезены в Пермь и переданы тов. Трифонову. Позднее тов. Трифонов вместе с Филиппом (Голощёкиным) и тов. Новоселовым "предали эти вещи Уральской пролетарской земле", как об этом выразился тов. Смилга, в одном из домиков, специально для этого временно занятом в Алапаевском заводе. В 1919 году после занятия Урала эти вещи были выкопаны и привезены в Москву.