Не меньший интерес представляет интервью супруги директора банка госпожи Черкес корреспонденту этой же газеты. Когда Котовский ворвался в их квартиру и потребовал драгоценности, госпожа Черкес в тайной надежде спасти нитку жемчуга, висевшую у неё на шее, будто бы в волнении так дёрнула, что нитка порвалась и жемчуг рассыпался. Котовский, к изумлению супруги банкира, не унизился ползать за жемчугом по полу. Налётчик по достоинству оценил находчивость хозяйки, одарив её обворожительной улыбкой и оставив на полу жемчужины.
Кто же был Котовский по происхождению? Какова его родословная? На этот счёт тоже немало легенд и слухов. Обратимся к наиболее надёжному источнику - автобиографии, написанной им собственноручно для Одесского окружного суда 19 сентября 1916 года. Цитируем по оригиналу рукописи: "Происходим мы из дворян Каменец-Подольской губернии. Мой дедушка был офицером и вышел в отставку в чине полковника. В Балтском уезде, Каменец-Подольской губернии, около м. Крутые было большое имение, принадлежавшее дедушке, семья которого состояла из дочери и пяти сыновей, из которых мой отец был самым младшим. Когда дедушка умер, отцу было всего лет 12–13. Вскоре после его смерти имение было продано, так как оставшиеся сыновья не могли вести хозяйство сообща. Один из братьев моего отца служил офицером в 14-й пехотной дивизии в Подольском или Житомирском полку в г. Бендеры Бессарабской губернии и вышел в отставку в чине подполковника. Семья его, состоявшая из вдовы и двух дочерей, проживала в г. Хотине Бессарабской губернии. Каким образом и что заставило отца приписаться к мещанскому сословию г. Балта Подольской губернии, а также приписать и нас - семью, я объяснить не могу, так как отец об этом никогда ничего не говорил; но моя старшая сестра Софья, по мужу Горская, вероятно, знает эту историю и, кажется, у неё сохраняются некоторые дворянские документы и ордена моего деда.
В конце семидесятых годов прошлого столетия одним из крупнейших владельцев Бессарабской губернии Манук-Беем был приглашён для постройки винокуренного завода в имении "Ганчешты", находящемся при м. Ганчешты, Кишинёвского уезда, Бессарабской губернии, в 35 верстах от Кишинёва, в качестве архитектора брат моего отца Пётр Николаевич. Вместе с ним выехал в Бессарабию и мой отец со своей семьёй, состоявшей из жены и сына, то есть моей матери и моего старшего брата Николая. Отец помогал своему старшему брату вести дело постройки винокуренного завода, а после окончания постройки завода стал заведовать машинным отделением, которым заведовал до 1895 года, то есть до болезни и последовавшей в этом году смерти.
Вскоре после окончания постройки винокуренного завода дядя Пётр умер от туберкулёза. Здесь в Ганчештах семья наша прибавилась: родились в 1877 году сестра Софья, в 1879 году - сестра Елена, 12 июня 1881 года родился я и в 1883 году родилась моя младшая сестра Мария. От этих последних родов умерла моя мать. Отец наш из любви к нам, детям, несмотря на сравнительную ещё молодость, отказался жениться второй раз, и мы, дети, были сданы на руки нянькам и мамкам. Отец по целым дням был занят на заводе, и наше детство проходило под наблюдением личностей, очень мало интересовавшихся потребностями нашей детской души. Я в своей жизни не знал могучей, чарующей, сладкой, несравнимой и ничем не заменимой женской ласки и любви - ласки и любви матери. Суровая судьба и этого меня лишила…"
Далее Котовский рассказывает о своём отце. Пребывание в тюрьме, а именно в это время писалась автобиография, настраивало на грустные воспоминания. Отец предстаёт из них олицетворением доброты и вместе с тем человеком в высшей степени строгим, даже суровым. Редко на его лице видел кто-нибудь улыбку. Честности он был идеальной и благодаря этому качеству пользовался полнейшим уважением всех своих сослуживцев и владельца имения. Прослужив около сорока лет, отец Котовского умер бедняком. Свою горячую, искреннюю любовь к детям он проявлял очень редко и то в очень сдержанной форме. Скончался он от лёгочной чахотки, которую схватил во время жесточайшей простуды: пробыв более часа в ремонтировавшемся паровом котле, из которого незадолго была выпущена горячая вода, вылез прямо на сквозной ветер потный и мокрый.
Детство и отрочество, эти самые важные годы в становлении человека, как видим, прошли у Котовского тоскливо. Они не были согреты любовью и лаской матери, к которой, как растение к лучам солнца, стремится душа ребёнка. На долю Котовского, как и Орджоникидзе, Кирова, других видных подпольщиков-большевиков, выпало немного радостных дней, которые составляют счастливый удел детства. После смерти отца, когда Грише исполнилось 16 лет и он оказался круглым сиротой, чувство тоскливого одиночества стало ещё острее. К этому надо добавить нравственные муки, которые мальчик испытывал от физического недостатка - сильного заикания. Впечатлительный подросток зачитывался книгами о Спартаке и Оводе, казачьей вольнице Степана Разина и самозванце Пугачёве. А тут ещё и листовки, запрещённые книги и брошюры. В те годы в Кишинёве ещё не было крепкого марксистского ядра революционеров, больший вес имели анархисты, и их литература чаще всего попадалась Котовскому. В воззваниях восхвалялись террор, экспроприация помещичьей собственности. Призывы к тому, чтобы принуждать помещиков и фабрикантов раскошеливаться посмелей да платить пощедрей падали на благодатную почву, подготовленную сумбурным, бессистемным чтением, стремлением подражать романтическим героям авантюрных романов.
Широко известный эпизод из кинофильма "Котовский", когда главный герой входит в кабинет, где находится один из богатейших помещиков Бессарабии, и командует: "Ноги на стол! Я - Котовский!", имеет реальную основу. Конкретным прототипом был владелец крупного имения по фамилии Негруш, который имел неосторожность в кругу кишинёвских знакомых хвастливо заявить, что не боится Котовского: у него из кабинета проведён звонок в соседний полицейский участок, а кнопка звонка на полу. Доверенные люди сообщили об этом Котовскому. Он явился к Негрушу среди бела дня за деньгами, произнеся остроумную команду, которая очень полюбилась маленьким кинозрителям и долго звучала в городских дворах и сельских околицах, где многие поколения мальчишек играли в "Котовского".
На мой взгляд, ближе всех к постижению натуры Котовского подошёл Р. Гуль. "Ловкость, сила, звериное чутьё сочетались в Котовском с большой отвагой, - пишет он. - Собой он владел даже в самых рискованных случаях, когда бывал на волос от смерти. Это, вероятно, происходило потому, что "дворянин-разбойник" никогда не был бандитом по корысти. Это чувство было чуждо Котовскому. Его влекло иное: он играл "опаснейшего бандита", и играл, надо сказать, мастерски".
Прав, пожалуй, писатель и тогда, когда говорит, что в Котовском была своеобразная смесь терроризма, уголовщины и любви к напряжённости струн жизни вообще. В подтверждение он приводит такой пример. К одной из помещичьих усадеб подъехали трое верховых. Вышедшему на балкон помещику передний верховой отрекомендовался Котовским:
- Вероятно, слыхали? Дело в том, тут у крестьянина Мамчука сдохла корова. В течение трёх дней вы должны подарить ему одну из ваших коров, конечно, дойную и хорошую. Если в три дня этого не будет сделано, я истреблю весь ваш живой инвентарь! Поняли?!
И трое трогают коней от усадьбы. Страх помещиков перед Котовским был столь велик, что никому и в голову не приходило ослушаться его требований. Вероятно, и в этом случае крестьянин получил "дойную корову".
Безнаказанные приключения бессарабского Дубровского становились уже слишком шумным скандалом. Помещиков охватила паника, многие переезжали в Кишинёв. За дружиной Котовского по лесам гонялись конные отряды. Иногда нападали на след, происходили перестрелки и стычки котовцев с полицией, но всё же поймать Котовского длительное время не удавалось, хотя за него была объявлена крупная награда.
Яростная ловля "благородного разбойника" окончилась конфузом для возглавлявшего отряд конных стражников помощника пристава 3-го участка Зильберга - вместо поимки Котовского он сам был схвачен им. Незадачливый ловец, связанный котовцами, уже прощался с жизнью, но грозный предводитель шайки снова сделал эффектный жест - отпустил пленника с миром, взяв с него честное слово, что он прекратит теперь всякое преследование. Зильберг слово дал, но, поскольку книг о благородных разбойниках не любил, то и правил предложенной честной игры выполнять не стал. Благополучно унеся ноги из устроенной котовцами западни, он путём коварства и провокаций выследил доверчивого потрясателя юга России на конспиративной квартире в Кишинёве, где и схватил героя романтических авантюр и политических экспроприаций вместе с его главными сподвижниками. Разносчики газет в Одессе и Кишинёве срывали голоса, выкрикивая сенсационную новость: Котовский пойман и заключён в Кишинёвский замок! Зильберг, вырвавший победу у пристава 2-го участка Хаджи-Коли, тоже охотившегося за Котовским, получил обещанное за поимку атамана вознаграждение - 1000 рублей. Это случилось в феврале 1906 года.
А уже 31 августа во все концы Российской империи полетела секретная телеграмма, в которой сообщалось, что из кишинёвской тюрьмы бежал опасный преступник Григорий Котовский. Не все знали, что побег был совершён из специальной камеры, "железной", как называли её тюремщики, и располагалась она в башне на высоте шестиэтажного дома. К "одиночке" приставили постоянного надзирателя, а во дворе, у башни, выставили дополнительный пост. К одиночному режиму и полной изоляции от живого мира этого необычайной физической силы и железной воли человека, обуреваемого неудержимой жаждой свободы, приговорили после попытки побега - фантастической, "нахальной", как говорил он сам.
План побега скорее смахивал на главу романа Конан Дойла или Вальтера Скотта. В этом весь Котовский - если бежать, то так, чтобы о побеге заговорила вся Россия. М. Барсуков, автор упоминаемой здесь брошюры "Коммунист-бунтарь", не скрывает своего восхищения артистической натурой отчаянного арестанта, хотя и замечает попутно, что более невероятный и несбыточный план, наверное, никому никогда не приходил в голову. Сводился он к следующему. Котовский решил разоружить всю тюремную и воинскую охрану, захватить тюрьму в свои руки, вызвать в тюрьму товарища прокурора, полицмейстера, приставов и жандармских чинов для того, чтобы поодиночке арестовать их и запрятать в карцер. Затем вызвать конвойную команду якобы для производства повального обыска, разоружить её и, имея в своём распоряжении одежду и оружие арестованных, инсценировать отправку большого этапа из Кишинёва в Одессу, захватить поезд и уехать на нём из города. По дороге же скрыться с поезда всей тюрьмой.
Уже на начальном этапе предстояло обезоружить не менее пятидесяти человек. И вот среди бела дня, во время прогулки, арестованные берутся за дело. Слово атамана - закон для товарищей по тюрьме. Двое постучались из одиночки и попросились в уборную. Когда надзиратель выпускал их, котовцы набросились на него и обезоружили. Так был приобретён первый револьвер. Под его дулом сдался надзиратель другого коридора - и так далее. Вскоре вся тюрьма высыпала к корпусным воротам. Но дальнейшее проведение плана сорвалось. Надзиратель, у которого были ключи от последних ворот, успел перебросить связку через ограду. Несколько заключённых перемахнули через стену. Их заметили из находящегося невдалеке от тюрьмы полицейского участка и открыли стрельбу. Когда возглавляемые Котовским арестанты сорвали наконец ворота и высыпали на площадь, навстречу им уже спешили солдаты. Заключённых оттеснили во двор тюрьмы. Многие вернулись назад в свои камеры, некоторые забаррикадировались в коридорах. Раненный штыком в руку Котовский, держа перед собой два револьвера, гордо заявляет:
- Оружие сдам, если приедет губернатор и даст слово, что не будет избиения!
И представьте себе, губернатор приехал! Только тогда Котовский бросил револьверы.
В наказание его поместили в специально отделанную "железную" камеру восемнадцатисаженного тюремного замка. Не помогло - снова побег. На этот раз удачный. Молва облекает его в романтический ореол. Осуществление дерзкого плана связывается с именем некоей дамы, жены влиятельного в Кишинёве административного лица. Она навещает Котовского в тюрьме. Свидания невинны, в этом убеждается присутствующий на них помощник начальника тюрьмы. Чиновник не хочет стеснять влиятельную даму и поворачивается лицом к окну. В этот момент любившая Котовского женщина рискует всем - положением мужа, своей репутацией - и передаёт заключённому начиненные опиумом папиросы, маленький браунинг, пилку и тугую шелковую верёвку, запечённые в хлебе.
После проверки, закурив папиросу, Котовский шагает своими мелкими, быстрыми и твёрдыми шагами по камере. Здесь же и надзиратель. Заключённый пускает клубы пахучего дыма и похваливает папиросы. Надзиратель, соблазнившись, берёт одну из протянутой ему коробки. Котовский устраивается ко сну. Он весь в напряжении и слушает, как звенит тюремная тишина. Надзиратель заснул. Котовский поднялся, перепилил две решётки, выгнул их наружу и, прикрепив шелковую верёвку, спустился с высокой башни во внутренний двор. Лишь на рассвете, на третьей смене часовых, увидели висящую верёвку и обнаружили исчезновение заключённого.
Полиция, шпики и провокаторы были подняты на ноги во многих городах. А он в это время находился рядышком - в Кишинёве. Правда, пробыть на воле пришлось не больше месяца. Хаджи-Коли накрыл его в доме, где нашёл убежище опасный беглец. Увидев вооружённых полицейских во дворе, Котовский внезапно бросился на них, стреляя направо и налево. Это было настолько неожиданно, что стражники опешили. Воспользовавшись их замешательством, Котовский метнулся в переулок, но там подстерегали двое полицейских, одному из которых удалось ранить убегавшего в ногу. Несмотря на ранение, Котовский сшиб с козел проезжавшего извозчика и погнал лошадь. Подвела Котовского доверчивость: через надёжных людей передал записку хозяину дома, не подозревая, что именно он привёл полицию в первый раз. Адресат снова указал его след Хаджи-Коли. Котовского заковали в кандалы и водворили в замок.
Но тюрьма уже не рада была этому гостю. Он терроризировал тюремщиков. Котовский заявил начальнику тюрьмы, что он не допустит ежедневных личных обысков, и его никогда не обыскивали. У него была невероятная способность подчинять себе людей. Ни на минуту не оставляет его мысль о побеге. И снова несбыточные планы: то восстание всей тюрьмы, то подкоп, который, кстати, вёлся почти два месяца. Находясь в тюрьме, он был страшен тем, кто сталкивался с ним на воле. Не один помещик просыпался средь ночи в холодном поту, вспоминая несколько строк сообщения в "Бессарабской жизни" о результатах обыска в камере страшного узника: "При обыске в камере, где содержится Котовский, найдены: финский нож, браунинг, верёвка в 40 аршин длины и два маленьких якоря, кроме того, обнаружен подкоп пола. Котовский содержится в совершенно изолированной камере, у дверей которой постоянно находятся двое часовых. Каким образом эти предметы попали в камеру Котовского, тюремная администрация не знает".
Именитые горожане взывали к следствию, возмущались затянувшимися, на их взгляд, сроками рассмотрения дела Котовского. Суд вполне мог и не состояться: вышедшее из терпения тюремное начальство пошло на сговор с уголовниками, чтобы они убили мятежного арестанта в "случайной драке". Однажды на тюремном дворе разыгралось целое сражение "за Котовского" и "против Котовского". Но "благородному разбойнику" всякий раз везло: он выходил победителем благодаря необычайной физической силе, невероятной способности подчинять себе людей, делая из них своих сообщников.
В апреле 1907 года суд приговорил Котовского к десяти годам каторжных работ и лишению всех прав состояния. Приговор он принял совершенно спокойно, назвав полученный срок пустяками в сравнении с вечностью. Путь в Сибирь, в знаменитую Нерчинскую каторгу, лежал через Николаевскую, Смоленскую и Орловскую тюрьмы, где было немало попыток свести с ним счёты. Но и там подосланные уголовные уходили от него, словно собаки, поджав хвосты. В Нерчинске Котовский работал на приисках, в шахтах, глубоко под землёй. Два года готовился он к побегу, и вот отчаянно-смелый план осуществлён. Разбросав могучими ударами двух конвойных, Котовский перемахнул через широкий ров и скрылся в сибирской тайге.
Тысячи вёрст бездорожья. Благовещенск, Чита, Иркутск, Томск. Явки, липовые документы, нелегальная жизнь. Переезд в европейскую Россию. Работа грузчиком на Волге, чернорабочим на стройках, кочегаром на мельнице, кучером, молотобойцем. Но долгая выдержка чужда Котовскому. И вот он уже на родине, в Бессарабии. Под чужим именем устраивается управляющим к хозяйке большого имения в Бендерском уезде. Никто бы не подумал, что этот добропорядочный, тихий господин и глава отряда, который по ночам совершает лихие набеги на поместья, - одно и то же лицо. Вскоре узнают почерк Котовского, до бессарабских степей долетает весть о его бегстве с каторги, и в Кишинёв ловить беглеца прибывает знакомый уже нам Хаджи-Коли, незадолго до этого переведённый в Петербург, в царскую дворцовую охрану.
Снова, в который уже раз, Котовского подводит его излишняя доверчивость и любовь к эффектной позе. Щедро одарив крестьянина-погорельца деньгами на новую избу и домашнее хозяйство, обронил неосторожно:
- Бери, бери, не свои дарю. Да брось благодарить - Котовского не благодарят.
Крестьянин обмер: это имя знала вся Бессарабия. Погорелец тем не менее польстился на крупную сумму, объявленную за поимку беглеца, и навёл стражников на след нежданного благодетеля. Хаджи-Коли обложил имение тёмной ночью сильным полицейским отрядом. Помещица, узнав, кто в течение года управлял её имением, грохнулась в обморок. Котовский решил не сдаваться живым, открыл огонь, но был тяжело ранен и закован в кандалы. "Ни одного арестанта в городе не водили с таким конвоем, как Котовского, - писала газета "Бессарабия", - человек тринадцать сопровождали его в тюрьму… Весть о том, что Котовского ведут в тюрьму, быстро облетела город, и улицы были запружены толпами любопытных. В ближайшем времени Гр. Котовского отправят в Одессу, где он будет судиться военным судом".
Одесский военный губернатор нажимает на следственные власти, чтобы скорее было закончено дело. Зная, что ему грозит смерть, Котовский предпринимает фантастическую (снова) попытку побега - на этот раз с помощью лестницы, приготовленной из костылей, которые следует удлинить за счёт швабр, досок от ящиков и т.д. Записку с подробно изложенным планом побега он выбрасывает на прогулочный двор в надежде, что её подберут заключённые, которые уже узнали, что Котовский водворён в Одесскую тюрьму. План остался неосуществлённым, и 17 октября 1916 года военно-окружной суд постановил: подсудимого Григория Котовского, 35 лет, подвергнуть смертной казни через повешение. Зная, что на этот раз от смерти не уйти, Котовский держался мужественно, и в последнем слове просил об одном - не вешать его, а расстрелять. Однако суд его просьбу проигнорировал, подсудимого ждала петля.