Первым заговорил Дмитрий Голицын, прямо заявивший, что дети Екатерины I никаких прав на престол не имеют.
Дмитрий Михайлович Голицын
Вот что писал о Д. М. Голицыне профессор Казанского университета Д. А. Корсаков в книге "Воцарение императрицы Анны Иоанновны", вышедшей в Казани в 1880 году: "Самым даровитым, самым энергичным и просвещенным человеком из верховников, без сомнения, должен быть почтен князь Дмитрий Михайлович Голицын. Это крупная личность. Он представляет собою счастливое сочетание старинного московского боярства с европеизмом, являясь выразителем лучших сторон этого боярства; на нем, как на модели, можем мы изучить, какие плоды принесло бы нам общение с Западом, если бы это общение шло у нас постепенно и последовательно, а не было бы так круто и резко привито к нам, как то сделал Петр Великий. Голицын был застигнут реформой Петра в зрелые годы жизни, когда вполне определились характер и мировоззрение человека. Князь Д. М. Голицын был человек сильного характера, но и он не представлял натуры вполне цельной, свободной от противоречий. Стойко и смело проводя свои общественные воззрения, Голицын не раз должен был уступать "злобе дня", не раз входил он в компромиссы. Он был чрезмерно горд и надменен, обожал власть более всего на свете и не переносил противоречия. Князь Голицын обладал обширным умом и большим образованием, но ум его, отличаясь сухостью и излишнею теоретичностью, не был согрет теплотою чувства; поэтому отрицательное отношение Голицына к окружавшей его действительности отзывается дидактизмом и ригоризмом (поучительностью и суровостью. – В. Б.). Он, как и большинство московских бояр, не любил немцев, но очень хорошо сознавал неизбежную необходимость для России в европейской цивилизации. Знакомый с несколькими европейскими языками, он много читал и в своей подмосковной усадьбе, в селе Архангельском, собрал обширную библиотеку – более 6000 томов исторических и политических сочинений. "В частной жизни, – говорит о нем кн. П. В. Долгоруков в своих "Memoires", – он сохранил многие старинные русские обычаи. Так, например, его младшие братья, один – фельдмаршал, а другой – сенатор, не садились в его присутствии иначе, как по его личному приглашению; не только его племянники, но и племянницы, дочери и невестки его братьев и сестер целовали его руку".
Князь Голицын был врагом скороспелых нововведений. Поэтому он не мог разделять всех принципов преобразовательной программы Петра Великого. В реформе Петра Голицыну более всего были антипатичны стремления царя изменить нравы и благочестивые обычаи старины. Семейные дела царя возмущали Голицына. Он не скрывал своих симпатий к злосчастному царевичу Алексею Петровичу и к его сыну, впоследствии императору Петру II. В отце и сыне чтил он "благородную отрасль благородного корня", как выражались наши древние летописцы о потомстве Мономаха. Зато с каким высокомерием, доходящим почти до презрения, отзывался князь о Марте Скавронской, воцарившейся под именем Екатерины I, и дочерях ее. Князь Дмитрий Михайлович не мог забыть стараний Феофана Прокоповича в пользу воцарения Екатерины и вообще не сочувственно относился к высшему духовенству за отсутствие в нем самостоятельности и независимости.
Князь Голицын и по своему происхождению, и по своим политическим убеждениям был аристократ в самом лучшем смысле этого слова. Происходя от литовского великого князя Гедимина, он был глубоко убежден, что аристократический режим есть единственно благотворный для общего блага России, и искренне стремился к достижению этого блага. Его политическим идеалом был государственный строй Швеции.
Двоюродный брат князя Василий Васильевич Голицын был на верху своей славы и могущества во дни юности Дмитрия Михайловича.
При Екатерине I Дмитрий Михайлович был назначен членом Верховного тайного совета со времени учреждения его в 1726 году. Почину князя Голицына принадлежат: забота Верховного совета о положении податных классов русского народа, а также и средства, предпринятые этим высшим в то время государственным учреждением к уменьшению и облегчению податей. При Петре II, будучи первенствующим членом Верховного тайного совета, Дмитрий Михайлович стоял во главе управления торговлею по званию президента Коммерц-коллегии. Он же первым назвал в качестве претендентки на престол Курляндскую герцогиню Анну Иоанновну. 19 января в десять часов утра Сенат, Синод и генералитет единогласно подтвердили принятое решение".
"Кондиции" Верховного тайного совета
После этого семь членов Верховного тайного совета выработали условия, так называемые "Кондиции", которые, по их мысли, должна была принять Анна Иоанновна, прежде чем станет императрицей. По этим "Кондициям" Анна Иоанновна обязывалась: править страной вместе с Верховным тайным советом; без его согласия не начинать войны и не заключать мира; передать в подчинение Верховному тайному совету командование гвардией; не присваивать своей властью никаких чинов выше полковничьего; не употреблять государственные доходы для собственного пользования; не казнить без суда, по собственному произволу, никого из дворянства; не выходить замуж и не назначать себе преемника без согласия Верховного тайного совета.
"Кондиции" завершались фразой: "А буде чего по сему обещанию не исполню, то лишена буду короны Российской". Добавив к "Кондициям" письмо о том, что все это одобрено Сенатом, Синодом и генералитетом, чего на самом деле не было, Василий Лукич Долгоруков поехал в Митаву к Анне Иоанновне.
Братья Рейнгольд и Карл Левенвольде
Мы уже говорили о том, что в 1727 году, сразу после смерти Екатерины I, один из ее любовников, граф Рейнгольд Густав Левенвольде, уехал на свою родину – в Ливонию. Брат же его граф Карл Густав Левенвольде остался в Петербурге и сделал после смерти Екатерины неплохую карьеру. Карл Густав был камергером при Петре II и в связи с этим имел доступ ко многим государственным тайнам. Был он осведомлен и о замысле верховников ограничить самодержавную власть Анны Иоанновны.
Как только Карл Густав узнал об этом намерении, он тотчас же написал письмо своему брату Рейнгольду Густаву, жившему под Ригой, и отправил его с быстроконным нарочным, который примчался к адресату, на сутки обогнав "верховников", медленно ехавших в каретах. Рейнгольд Густав, прочитав письмо и тоже не теряя ни минуты, сам понесся в Митаву к Анне Иоанновне и вовремя предупредил ее о коварных планах Долгоруковых "со товарищи". Рейнгольд Густав не только передал письмо, но и посоветовал Анне Иоанновне подписать "Кондиции", не показав вида, что она знает о чем-либо, а потом, в Петербурге, уничтожить эту бумагу. Потенциальная императрица не забыла этой услуги братьев Левенвольде и, как только стала императрицей, произвела Рейнгольда Густава в обер-гофмаршалы, а Карла Густава в генерал-поручики и генерал-адъютанты.
28 января 1730 года Анна Иоанновна подписала "Кондиции" и на следующий день выехала из Митавы в Москву.
Матримониальные истории будущей императрицы
До поездки в Москву с Анной Иоанновной произошло несколько амурных историй, связанных со сватовством, но ничем не кончившихся, и одна история в высшей степени романтическая. Однако все по порядку. После скоропостижной смерти мужа Анны Иоанновны герцога Фридриха Вильгельма Петр I решил выдать юную вдову замуж еще раз.
В 1717 году претендентом на ее руку был Саксен – Вейсенфельский герцог Иоганн Адольф, – но сватовство расстроилось. Следующий жених – принц Карл Прусский, – брак с которым тоже не состоялся, появился лишь через пять лет, в 1722 году.
Затем, еще при жизни Петра I, возникли четыре германских принца, заявлявших о своем желании стать мужьями Анны Иоанновны, но дальше брачных переговоров дело не шло.
Брачный пассаж с графом Морицем Саксонским
Наконец в сентябре 1725 года, через полгода после смерти Петра I, Анне Иоанновне, бывшей тогда в Санкт-Петербурге, сообщили о новом суженом – блестящем кавалере, храбреце и красавце, покорителе дамских сердец от Варшавы до Парижа, графе Морице Саксонском, внебрачном сыне польского короля. К тому же он был на три года моложе невесты, перешагнувшей к тому времени тридцатилетний рубеж. Еще не видя графа Саксонского, Анна Иоанновна уже влюбилась в него.
Новоявленную невесту не смущало, что Мориц слыл не только выдающимся бабником, но и столь же знаменитым дуэлянтом, мотом и картежником, за которым к
моменту сватовства накопилась куча долгов. Анну Иоанновну не останавливало и то, что граф Саксонский по рождению не был августейшей особой. И казалось, что полдела уже сделано, однако брачных переговоров и сватовства не последовало, хотя потенциальная невеста делала все, что было возможно.
Прошло около года, прежде чем Мориц решился на активные действия со своей стороны. Будущий знаменитый полководец, маршал Франции и выдающийся военный теоретик, отличавшийся дерзостью и быстротой маневра, он и на сей раз избрал именно такой образ действий. Бросив все свои версальские дела и утехи, Мориц целиком отдался молниеносной подготовке и не менее стремительному осуществлению задуманного предприятия. Он собрал со своих богатых парижских любовниц и уже сильно обедневшей матери все, что только мог, и помчался в Митаву. Для того чтобы стать мужем Анны Иоанновны, Морицу предстояло получить согласие дворянского Курляндского сейма, имевшего право выбирать герцога по своему усмотрению. Счастье сопутствовало Морицу – его избрали герцогом, но это требовало дальнейшего утверждения королем Польши и согласия на то российской императрицы, так как Курляндия, по юридическому статусу, зависела от двух этих стран. Казалось, что отец Морица, занимавший трон Польши, несомненно утвердит его избрание, но не тут-то было: политика взяла верх над родительскими чувствами, и Август воздержался от одобрения. И уж совсем никаких надежд не мог связывать Мориц с русской императрицей, если ситуация не соответствовала ее политическим планам.
А случилось так, что в это же самое время Екатерина I решила, что герцогом Курляндии должен стать А. Д. Меншиков, который и отправился в Ригу с внушительным кавалерийским отрядом. В Митаву же для переговоров с сеймом поехал Василий Лукич Долгоруков – влиятельный член Верховного тайного совета и опытный дипломат. Вскоре в Митаву приехал и Меншиков, где встретился со своим соперником, претендующим на курляндский трон.
Желая сразу же поставить Морица на место, Меншиков первым делом спросил:
– А кто ваши родители?
Мориц ответил вопросом на вопрос:
– А кто были ваши?
Курляндское дело закончилось ничем для обоих соискателей. Причем Мориц потерпел двойное фиаско: он не только лишился перспективы завладеть троном, но и получил отказ в своих матримониальных намерениях. Последнее же обстоятельство связано было с комическим эпизодом, более смахивающим на фарс.
…Дело в том, что Мориц поселился во дворце своей невесты, в одном из его крыльев. Ожидая благополучного исхода сватовства, пылкий кавалер не оставлял без внимания и молодых придворных красавиц. Одной из его пассий оказалась фрейлина Анны Иоанновны, которую граф Саксонский среди ночи пошел провожать домой. Это случилось зимой, во дворе замка лежал глубокий снег, и Мориц понес свою любовницу на руках. Внезапно Мориц обо что-то споткнулся, поскользнулся и упал, выронив фрейлину на снег. И вдруг он услышал пронзительные женские крики. Это кричали испуганная фрейлина и еще кто-то. Оказалось, что Мориц упал, споткнувшись о спящую пьяную кухарку с черной дворцовой кухни, где готовили для конюхов, кучеров и младших слуг. Она лежала на снегу, и Мориц, не заметив ее в темноте, запнулся, упал и уронил на нее свою любовницу. Обе женщины, страшно испугавшись, стали пронзительно и громко кричать. Во дворце возник переполох, проснулись все его обитатели, в их числе и Анна Иоанновна, получившая очевидное доказательство того, каков ее жених.
Понимая, что ситуация сложилась весьма для него неблагоприятно, Мориц все же проявил упорство и остался в Митаве, пока туда не пришли четыре русских полка под командованием генерала Ласи. Мориц бежал, на рыбацкой лодке переправился через реку Лиелупа и затем добрался до Данцига. Так завершилось очередное неудачное сватовство Анны Иоанновны.
Все это было рассказано для того, чтобы читателю стало ясно, кого ожидал в России императорский трон, кого пригласили в Петербург не очень-то дальновидные "верховники".
Как бы то ни было, но будущая российская императрица, выехав из Митавы 29 января 1730 года, 10 февраля приехала в Москву, объявленную покойным Петром II единственной столицей России.
Анна Иоанновна и супруги Бюрены, они же Бироны
Анна Иоанновна была второй дочерью царя Ивана Алексеевича и царицы Прасковьи Федоровны, урожденной Салтыковой. Она родилась в Москве 28 января 1693 года и сразу же попала в обстановку весьма для нее неблагоприятную. Отец постоянно болел, а мать почему-то не-взлюбила Аннушку, и она оказалась предоставленной самой себе да опеке богомольных и темных нянек и приживалок.
Уже в детстве девочке сказали, что она вовсе и не царская дочь, потому что Иван Алексеевич бесплоден, а отцом ее является спальник Прасковьи Федоровны Василий Юшков. (Спальником называли дворянина, который стерег сон царя или царевны, находясь в покоях рядом с опочивальней.)
Только два учителя были приставлены к девочке, когда она подросла, – учитель немецкого и французского языков Дитрих Остерман, брат вице-канцлера барона А. И. Остермана, и танцмейстер француз Рамбур. Из-за этого Анна Иоанновна осталась полуграмотной и в дальнейшем не очень-то увлекалась науками. Девочка была рослой – на голову выше всех, полной и некрасивой. После скоропостижной смерти мужа, она, как уже говорилось, навещая Петербург, делила свои сердечные привязанности с разными соискателями ее любви, но в Митаве ее серьезным поклонником, а потом и фаворитом, был мелкий дворцовый чиновник немец Эрнст Иоганн Бюрен. (В России его звали Бироном, да и он сам называл себя так, настаивая на своем родстве с французским герцогским домом Биронов.)
Во время его первого появления перед герцогиней Курляндской Бирону было двадцать восемь лет. Его отцом был немец-офицер, служивший в польской армии, но, кажется, не бывший дворянином. Во всяком случае, когда Анна Иоанновна попыталась добиться признания своего фаворита дворянином, Курляндский сейм отказал ей в этом. Что же касается матери будущего герцога, то ее дворянское происхождение бесспорно: она происходила из семьи фон дер Рааб. Эрнст Бирон был третьим сыном, "причем поначалу не самым удачным". В юности он стал студентом Кенигсбергского университета, но не закончил его, потому что чаще, чем в университетских аудиториях, сидел в тюрьме за драки и кражи. Двадцати четырех лет он приехал в Петербург и попытался поступить на дворцовую службу, но не был принят из-за низкого происхождения. В 1723 году Анна Иоанновна женила своего тридцатитрехлетнего фаворита на безобразной, глупой и болезненной старой деве Бенгине-Готлибе фон Тротта-Трейден, происходившей из старинного и знатного немецкого рода. Однако женитьба ничего не изменила в отношениях герцогини и фаворита. Более того, когда 4 января 1724 года у Бирона родился сын, названный Петром, то сразу же поползли упорные слухи, что матерью мальчика была не жена Бирона, а Анна Иоанновна. Когда мальчик подрос, обнаружилось его сильное сходство с Анной Иоанновной. И это еще больше утвердило тех, кто верил в эту версию, в их правоте.
Христофор Герман Манштейн о Бироне
А вот что писал о Бироне автор "Записок о России. 1727-1744" Христофор Герман Манштейн, уроженец Петербурга, близкий ко двору человек, офицер русской армии, хорошо осведомленный и о делах Курляндского двора: "Его дед по фамилии Бирен был первым конюхом герцога Иакова III Курляндского. Сопровождая всюду своего господина, Бирен успел заслужить его милость, так что герцог подарил ему в собственность небольшую мызу. Эрнст Иоганн провел несколько лет в Кенигсбергском высшем училище, отсюда он бежал, чтобы не попасть под арест, которому подвергался за некоторые некрасивые дела. По возвращении в Митаву он познакомился с Бестужевым (отцом великого канцлера), обер-гофмейстером двора герцогини Курляндской; он попал к нему в милость и пожалован был камер-юнкером при этом дворе. Едва он встал таким образом на ноги, как начал подкапываться под своего благодетеля; он настолько в этом успел, что герцогиня не ограничилась удалением Бестужева от двора, но еще всячески преследовала его и после, отправив Корфа в Москву жаловаться на него. А Бирен своею красивою наружностью в скором времени так вошел в милость у герцогини, полюбившей его общество, что она сделала его своим наперсником. Курляндское общество исполнилось зависти к новому любимцу; некоторые лица пытались даже вовлечь его в ссору.
Русское министерство также его не терпело. Всех возмутил его поступок с Бестужевым, от этого и в Москве его ненавидели и презирали. Дело дошло до того, что незадолго до кончины Петра II, когда Корф ходатайствовал об увеличении содержания герцогине, министры Верховного тайного совета объявили ему без обиняков, что для ее императорского высочества все будет сделано, но что они не хотят, чтобы Бирен этим распоряжался. В числе условий, которые депутаты должны были предложить новой императрице, было и то, чтобы она оставила своего любимца в Митаве. Хотя она и дала на это свое согласие, однако Бирену приказано было следовать за нею не в дальнем расстоянии…