Агон и боги-олимпийцы
Агон постоянно присутствует и в мифе, и в эпосе: агон мирный и боевой. И тут, как уже говорилось, эллин сравнительно легко переступает грань, отделявшую его от богов, порой отваживаясь даже бросать вызов небожителям, недвусмысленно приглашая их к единоборству.
Правда, в мифах бессмертные почти всегда побеждают восставших на них смертных: наказание за безосновательную гордыню и самонадеянность.
Афина карает непокорную Арахну, от стрел Аполлона и Артемиды гибнут дети заносчивой и строптивой Ниобы. Легендарный лучник царь Еврит вызывает на поединок Аполлона:
Вот почему и погиб великий Еврит, не достигнув
Старости в доме своем: умертвил Аполлон его в гневе,
Что его вызвать посмел он в стрельбе состязаться из лука.(Одиссея. VIII, 226–228)
Но Геракл в единоборстве за Деяниру побеждает речного бога Ахелоя! Правда, это победа великого героя над божеством "местного значения". Однако – победа несомненная!
Если же обратиться к гомеровскому эпосу, то разгоряченный битвой Диомед при осаде Трои не только весьма ощутимо пощекотал копьем Афродиту, но и осмелился выступить против самого бога войны:
…на Арея напал Диомед нестрашимый
С медным копьем; и, усилив его, устремила Паллада
В нижнее чрево, где бог опоясывал медную повязь;
Там Диомед поразил и, бессмертную плоть растерзавши,
Вырвал обратно копье, и взревел Арей меднобронный
Страшно, как будто бы девять иль десять воскликнуло тысяч
Сильных мужей на войне, зачинающих ярую битву.(Илиада. V, 855–861)
Правда, герою, как видим, деятельно помогает Афина Паллада (боги нередко предпочитали сводить между собой счеты с помощью людей). Но факт остается фактом: смертный заставил с позором ретироваться бессмертного.
Тем не менее было бы вульгарной ошибкой видеть в этих настроениях и действиях героев эпоса и мифов проявления атеизма или хотя бы пренебрежения к богам. Нет, как мы уже говорили, осуществлялся почти непроизвольный переход грани между человеком и богом… Иными словами, эллины успешно совмещали критику богов с глубокой верой в их могущество.
Но, в отличие от христианской заповеди нижайшей покорности, эллин стремился бороться и жить на этом свете, а не на том: "Идеалом языческой античности является деятельный и непокорный судьбе герой (гомеровский Ахиллес или Одиссей, эсхиловский Прометей или софокловская Антигона), идеалом же христианского средневековья – святой".
Правда, тут речь идет о противодействии судьбе (poipa (мойра)). Но ведь в представлении древнего грека даже боги порой были вынуждены ей подчиняться. Те самые языческие боги, которые являлись в поэтическом воображении эллинов то суровыми, жестокими и гневными, то – радостными и великодушными.
Да, время от времени грек поднимал бунт против обитателей Олимпа. За что расплачивался в исторические времена отнюдь не на небесах, а на земле: уже родившееся и укрепившееся государство подобного свободомыслия простить не могло.
Поэтому не один Сократ пострадал за "непочтение к богам". Еще до него из Афин был изгнан Анаксагор, считавший, что миром правят не боги, а человеческий разум. За воззрения, близкие к атеистическим, был вынужден покинуть Афины и философ Протагор (а его сочинения сограждане публично сожгли на городской площади).
И, однако же, Аристофан в своих комедиях почти безнаказанно и относительно свободно высмеивал чуть ли не всех богов, выводя их на сцену в довольно несолидном виде.
Вот что по поводу этого сложного и противоречивого явления пишет Ф. X. Кессиди: "Атеизм – явление редкое в истории греческой теоретической мысли: он получил известное распространение в конце V– первой половине IV веков до н. э. Правда, многие греческие мыслители, начиная с Ксенофана (VI век до н. э.), подвергали критике народные религиозные верования, но эта критика далеко не обязательно велась с позиций атеизма. Ксенофан отвергал народные верования не за признание богов, а за приписывание им человеческих черт и свойств – за антропоморфизм. Народные верования критиковал и Гераклит, не будучи, однако, атеистом. Да и выдающиеся атеисты древнего мира Демокрит, Эпикур и Тит Лукреций Кар не отвергали существования богов, хотя и считали, что боги не принимают участия в мировых процессах и делах людей".
Корни подобного свободомыслия, несомненно, следует искать еще у Гомера. Непочтительные замечания в адрес богов, явные насмешки над ними и осуждение бесчисленных несправедливостей, учиненных небожителями, буквально переполняют "Илиаду" и "Одиссею". Однако и тут не стоит пытаться усмотреть атеизм в прямом, современном понимании этого слова. Просто Гомер (а вместе с ним – и его слушатели или читатели) относился к героям мифов и богам так же непосредственно, как мы порой относимся к своим современникам (пусть и великим): дистанция была не так уж велика.
С другой же стороны, бессмысленно подходить к Гомеру и его героям с мерками современности: слишком уж значительна отдаленность во времени и разнице социальных условий. А бунт против богов еще не означает неверия. Тем более что нельзя, нелогично бунтовать против тех, кого не признаешь реальной силой.
Наиболее диалектично объясняет это явление А. Ф. Лосев: "Невозможно поверить, чтобы эпический художник, способный изображать богов, демонов в таком смешном виде, действительно признавал мифологию (читай – "эллинский пантеон". – Ю. Ш.) во всем ее буквальном реализме. Но отрицания мифологии здесь тоже нет",
Иными словами, веря в богов, Гомер недвусмысленно критикует небожителей, дает свою авторскую оценку их действиям, характерам и персонам в целом.
Итак, гомеровские герои остаются постоянными агонистами всегда и во всем, состязаясь в доблести не только с воинами противника или спортивными соперниками, но и с судьбой, и с богами-олимпийцами. К этому их неизменно призывают законы общинно-родового строя и традиции родовой аристократии, наконец, мораль, основой которой является эллинский патриотизм. Что и выливается в постоянное стремление
…других превзойти, непрестанно пылать,
отличаться,
Рода отцов не бесчестить…(Илиада. V, 208–209)
Весьма метким нам кажется и еще одно замечание Ф. X. Кессиди: "…язычник-грек, в отличие от верующего христианина, не чувствует себя низшей тварью по сравнению с творцом". Это тем более симптоматично, что выступление против несправедливостей богов и судьбы – не просто стремление к агону, а признак зарождения сознания и чувства долга. Именно того чувства, которое для гомеровского героя значит иногда больше, чем страх перед судьбой и гневом олимпийцев.
Взаимосвязь художественных средств и темы
Обилие всевозможных агонов, многочисленные праздники, сопровождавшиеся выступлениями атлетов, обязательная повседневность гимнасиев и палестр способствовали тому, что даже в бытовой лексике эллинов появилось немало терминов и выражений, связанных со спортом. А из устной речи, естественно, они перекочевали в литературу.
Здесь эти термины распространились быстро и широко в виде многообразных сравнений, метафор, эпитетов и прочих фигур и тропов. Это даже становится одной из разновидностей традиционных loci communes.
Сначала в мифологии, а затем в эпосе почти каждый бог или герой получает "в собственность" один или несколько обязательных эпитетов.
У Гомера эта традиция выражена особенно четко. В поэмах Аполлон (’Απολων (‘Apollon)) снабжен эпитетами: εκαεργος; (hecaergos), εκατηβολος (hecetebeletes) далеко разящий; εκατηβολος (hecatebolos) или εκηβολος (hecebolos) – далеко мечущий, далеко разящий; εκηβολος (hecebolos) – метко разящий, далеко мечущий; αργυροτοζος (argurotoxos), αργυρειος εκατος (argtireios hecatos) – серебрянолучный, сребролукий и другие. (Ил. I, 21, 43, 75, 360, 457, 479 и др.)
Ахилл (’Αχιλλευς (Achilleus)) носит эпитеты: ωκυς (okus) – быстрый, стремительный; ποδας ωκυς (podas okos) – быстроногий; ποδαρκης (podarkes) – быстроногий, крепконогий; ωκυπορος(okuporos) – стремительный, быстронесущийся (Ил. I, 58, 364, 489. И, 688. XIX, 40. XXI, 161, 265. XXIII, 218, 333, 798 и др.).
Старец Нестор (Νεστωρ (Nestor)) неизменно называется Γερηνιος ιπποτα (Gerenios hippota) – лихой геренский ездок, наездник или, как перевел Гнедич, конник геренский (Ил. II. 433, 601. XIV, 39, 52. XXIII, 349 и др.).
Наиболее характерный для Тевкра (Τευκρος (Teukros)) эпитет – παλιντονα τοξα τιταινων (palintona toxa titainon), т. e. натягиватель упругих луков, натягиватель изогнутых луков, а по Гнедичу, "наляцатель жесткого лука" (Ил. II, 528, 557 и др.)
Врат его Эант (’Αιας (Ajas)) получил у Гомера титул ταχυς(tachtis) – быстрый (Ил. II, 527. XXIII, 738, 754).
Многосторонний атлет Диомед (Διομηδης (Diomedes)) не только ιπποδαμος (hippodamos) – укрощающий коней, и ιππονς υπαξε ζυγον (hippus hupaxe zugon) – запрягший коней, подведший коней под ярмо, но и δουρικλυτος (duriklutos) – знаменитый копьеборец, копьеметатель (Ил. XIV, 109. XXIII, 290 и др.)
Как видим, здесь принимаются во внимание определенные (причем выдающиеся!) физические качества богов, героев и басилевсов, их неоспоримое умение одержать верх в каком-либо одном (а то и во многих) состязаниях.
Гомеровский эпос изобилует не только подобными эпитетами, но и сравнениями:
Вот, например, описание бега Ахилла:
Бурный, как конь в колеснице, всегда победительный в беге,
Быстро несется к мете, расстилаясь по чистому полю,
Так Ахиллес оборачивал быстро могучие ноги.(Илиада. XXII, 22–24)
Сравнение с конем дает представление и о скорости, и о мощи несущегося по полю брани Пелида.
Естественно, что подобные сопоставления чаще всего встречаются при описании битв, единоборств и других действий военного характера. Ведь тут, как и в спортивном поединке, требовалось максимальное напряжение сил бойца, ловкость и умение, от которых в данной обстановке зависели и жизнь, и успех.
Отражая атаку троянцев, стремящихся поджечь греческие корабли, Эант:
…по помостам судов устремился, широко шагая,
Шест корабельный в могучих руках потрясая огромный,
Крепко в составах сколоченный, двадцать два локтя длиною.
Словно как муж, ездок на конях необычно искусный,
Лучших из множества коней избрав четырех и связав их.
Правит и с поля далекого к граду великому гонит
Витой дорогой; толпою и мужи, и робкие жены
Смотрят дивуясь, а он беспрестанно и твердо, и верно
Скачет, садясь с коня на коня, на бегу их ужасном, -
Так Теламонид Аякс с корабля на корабль по помостам
Прядал, широко шагая и крик подымая до неба.(Илиада. XV, 676–696)
Здесь автор, очевидно, имел в виду dpopdiai (apobatai) – своеобразную джигитовку, входившую в программу и Олимпийских и других игр античности: состязающиеся всадники на большой скорости соскакивали с лошадей, бежали рядом, а потом вновь должны были на ходу взлетать на коня (В. Латышев, 1889; К. Мюллер, Ф. Мезе, 1930; С. Семенов-Зуссер, 1940; М. Кубланов, 1954, и др.).
Нередко гомеровские сравнения носят, так сказать, обратный характер. Не только в бытовых описаниях встречаются определения спортивного характера, но и наоборот – при описании состязаний Гомер прибегает к сравнениям совершенно мирным, житейским. Вот, например, начало рассказа о борьбе Одиссея с Эантом:
Крепко руками они под бока подхватили друг друга,
Словно стропила, которые в кровле высокого дома
Умный строитель смыкает,
в отпору насильственных ветров.(Илиада. XXIII, 711–713)
Это наиболее типично для Гомера, ибо в сравнениях он почти всегда выступает как мирный человек, а не воин.
Суть этой особенности гомеровских поэм хорошо определена А. Ф. Лосевым: "…не мирная и трудолюбивая жизнь сравнивается у Гомера с войной и поясняется через нее, но война и военные действия сравниваются с мирным бытом и поясняются через него". В данном же случае как примета мирной жизни выступает агонистика.
Что касается критической литературы, посвященной гомеровским сравнениям вообще, то она столь же обширна, сколь и общеизвестна. О литературоведческом компаративизме спортивного характера исследований (и даже отдельных замечаний) гораздо меньше. Поэтому позволим себе обратиться еще к одной цитате.
По поводу этих же мирно-агонистических сравнений Н. Л. Сахарный замечает: "Мы на короткое время отвлечены от напряженного хода битвы и силой фантазии поэта захвачены изумительным изображением спортивного задора и мастерства. Вернувшись к обстановке боя, мы остро чувствуем ее трагический контраст с этим мимолетным видением из иной, мирной обстановки".
Характерны и те определения, к которым прибегает Гомер для измерения расстояния. В частности, повествуя о конных состязаниях на погребальных играх и желая выразить все напряжение этих скачек, он говорит:
Столько же мало отстал от Нелеева внука
Царь Менелай: на верчение диска сперва оставался.(Илиада. XXIII, 522–523)
В свою очередь:
…Мерион, предводителя критян могучий сподвижник
Гнал, на полет копия от царя Менелая отставши.(Илиада. XXIII, 528–529)
Как и в предыдущих случаях, повторяем: эти примеры можно умножать и умножать.
Игры и характеры
Трудно найти вид состязаний, который не был бы описан у Гомера самым тщательным образом. В гомеровских поэмах упоминается о борьбе, о кулачном бое, о состязаниях в беге и прыжках, о метании копья и диска – о тех видах состязаний, которые в более позднее время вошли в состав Олимпийских и других священных игр.
Действительно, знаменитые погребальные игры, устроенные Ахиллом, вполне можно назвать "Малыми Олимпийскими". И уж во всяком случае их описание является одним из многочисленных доказательств того, что 776 году до н. э. предшествовал не один десяток Олимпиад. Историк античного спорта почерпнет у Гомера такие реалистические подробности всевозможных состязаний, словно все это происходило сегодня.
Детально описывается подготовка пяти героев к ристаниям. Старый Нестор, наставляя сына своего Антилоха, со знанием дела поясняет ему все тонкости скачек:
…возница искусством одним побеждает возницу.
Слишком иной положись на свою колесницу и коней,
Гонит, безумец, туда и сюда беспрестанно кружася;
Кони по поприщу носятся: он и сдержать их бессилен.
Но возница разумный, коней управляя и худших,
Смотрит на цель беспрестанно, вблизи лишь ворочает, знает,
Как от начала ристаний конскими править браздами:
Держит их крепко и зорко вперед уходящего смотрит.(Илиада. XXIII, 318–325)
Самым трудным и напряженным моментом скачек являлось прохождение меты. Здесь, как правило, происходило наибольшее число несчастных случаев.
Очень подробно, ничего не упуская, рассказывает Антилоху Нестор, как благополучно обогнуть роковой столб (XXIII, 334–342).
Все эти описания говорят о напряженном, яростном соперничестве, царившем на скачках. Каждая деталь, мельчайшая подробность выписаны поэтом с безупречным знанием дела.
Не менее блестяще знал Гомер и человеческую психику. На ристалище у него встречаются не безликие конники. Состязания служат здесь фоном для раскрытия человеческих характеров. Вот начинается гонка: азартный, легко идущий на риск ради столь желанной победы Антилох и ласковым словом, и бичом понукает коней, и угрозами (XXIII, 403–416). Он выбирает самый сложный, опасный, но и самый короткий путь, обгоняя колесницу более осторожного Менелая. Атрид "устрашился" катастрофы на дистанции и умерил бег своих коней:
В страхе, что узкой дорогой бегущие кони столкнутся,
Их колесницы, сшибясь, опрокинутся, и среди поля
Сами слетят на прах, за победой риставшие оба.(Илиада. XXIII, 435–437)
Риск оправдал себя, и даже на более слабых конях сын Нестора, смелый и обаятельный, обогнал Менелая:
Сколько пространства,
с плеча повергаемый, диск пробегает,
Брошенный мужем младым, испытующим юную силу,
Столько вперед ускакал Антилох.(Илиада. XXIII, 431–433)
Однако после состязаний сын Нестора показал себя весьма рассудительным и почтительным юношей: он добровольно отказывается от награды в пользу негодующего (но тут же смягчающегося) Менелая (XXIII, 591–597).
Как видим, в отличие от традиций классической Олимпии, на Патрокловых ристаниях каждый обязан сам править своей колесницей. О том, чтобы выставить вместо себя нанятого возницу (или, тем более, раба), – не может быть и речи. Гомеровские герои привыкли добывать победу собственными руками.
Прекрасным, упорным бойцом показан в поэме Диомед – порывистый, искренний и гордый. Правда, первенство он выигрывает не без помощи богов (Афины), но боги же (Аполлон) и мешали ему (XXIII, 382–393).
Искреннее сочувствие вызывает "первый ристатель" Эвмел, сброшенный на землю из-за козней упрямой Паллады.