Сам с колесницы сорвавшись, чрез обод он грянулся оземь,
До крови локти осаднил, изранил и губы, и ноздри,
Сильно разбил над бровями чело; у него от удара
Брызнули слезы из глаз и поднявшийся голос прервался.(Илиада. XXIII, 394–397)
Впрочем, подобные и даже более серьезные трагедии на эллинских ипподромах случались довольно часто. Эта картина выхвачена из жизни.
Кстати, страсти богов, показанные Гомером, еще более приближают небожителей к людям. Поэт "приземляет" их и делает это явно не без умысла. Как заметил С. Маркиш, "обостренное чувство реальности играет свою роль в своеобразном снижении гомеровских богов, наделенных вспыльчивостью, тщеславием, злопамятностью, высокомерием, даже физическими недостатками". Но о взаимоотношениях гомеровских героев с богами мы уже говорили выше.
…Итак, лучший гонщик приходит к финишу последним. Однако его авторитет настолько велик, что хозяин игр Ахилл решает:
…дадим, как достойно, вторую награду
Сыну Адмета; а первая следует сыну Тидея.(Илиада. XXIII, 537–538)
И это справедливое решение встречено всеобщим одобрением. Возражает лишь Антилох, de facto завоевавший второе место. Но и он не обойден справедливым Ахиллом. Так, еще четче вырисовывается благородство гомеровских героев: только что яростные соперники в состязании, теперь они во всем готовы идти друг другу навстречу.
Тезис гармонии, всестороннего физического развития находит, пожалуй, наибольшее выражение в образе Одиссея. Спорту доисторической Греции был чужд узкий профессионализм. Воин и атлет должен быть разносторонним спортсменом.
Выйдя на соревнование с сильнейшими из феаков, Лаэртид не только побеждает в дискометании (Одиссея. VIII, 186–190), но и готов принять участие (а следовательно, и победить) в любом ином агоне (VIII, 206).
Бойцом такого же типа (но старшего поколения) является Нестор. Мы упоминали наставления старого, опытного конника, которые тот давал сыну перед состязаниями (Илиада, XXIII, 334–342). Но конные ристания – отнюдь не все, что знает и умеет Нестор. С увлечением и гордостью рассказывает он, как в молодости, на тризне царя Амаринка в Бупраксе сам
…кулачною битвой бойца одолел Клитомеда,
Трудной борьбою борца ниспроверг Плевронийца Анкея,
Ног быстротой превзошел знаменитого бегом Ификла,
Дротиком двух победил: Полидора и мужа Филея.
Только одними конями меня премогли Акториды;
Но числом одолели, завидуя в сей мне победе,
Ибо славнейшая всех за нее оставалась награда:
Стали вдвоем на меня, и как первый лишь правил конями,
Только лишь правил, другой, их гоня, бичевал без пощады.(Илиада. XXXIII, 634–642)
В гомеровский период еще не существовали государственные гимнасии, палестры (как в более позднее время), и каждый герой развивал в себе качества атлета, соревнуясь на играх с другими. Как мы увидим далее, определенной последовательности видов состязаний на играх тогда тоже не было.
Ясно и другое: постепенно меняется характер игр. Они теряют черты массовых, общеплеменных празднеств. Уже в конце позднеминойского и позднемикенского периодов происходит выделение богатых и влиятельных родов, игры становятся привилегией аристократии. Массовость исчезает, коллектив сменяют отдельные солисты.
Впрочем, дело не только в организационных принципах состязаний. Очевидно, что в гомеровской Греции в условиях разложения родообщинных отношений выдвигающаяся из массы членов рода аристократия, постепенно концентрирующая в своих руках военное дело, использует элементы физической культуры и физического воспитания для совершенствования военных навыков и качеств и тем самым – для усиления своего влияния в роде и власти над народом.
Как уже упоминалось, в более позднее время (Периклов век, например) у греков был весьма развит культ красоты. Идеалом афинского гражданина была калокагатия, т. е. нравственная красота, соединенная с красотой физической (см. у Платона, Фукидида, Аристотеля, Гиппократа). Перикл говорил: "Каждый гражданин у нас может быть способен к самым разнообразным видам деятельности, обладая изящным и ловким телом".
Естественно, гомеровские герои тоже имели свои идеалы. Но их калокагатия носила более ограниченный характер в силу примитивного состояния тогдашнего общества. Однако уже и тогда физическая немощь считалась позором для грека.
Вспомним, что Терсит – один из немногих отрицательных персонажей у Гомера, отличался не только умением мастерски поносить царей и героев, но и
Был косоглаз, хромоног; совершенно горбатые сзади
Плечи на персях сходились; глава у него подымалась
Вверх острием, и была лишь редким усеяна пухом.(Илиада. И, 217–219)
Это откровенно сатирический портрет человека, в котором Гомер сознательно свел воедино моральное и физическое уродство. Первое же, даже беглое сопоставление Терсита с любым героем "Илиады" или "Одиссеи" доводит до предела впечатление его ничтожества. Так Гомер намеренно "уничтожает" с помощью художественных средств труса, ругателя и потенциального изменника Терсита.
Несмотря на явно демократические тенденции, Гомер в определенной мере был идеологом родовой знати (А. Лосев, 1960; И. Тренчени-Вальдапфель, 1956; В. Рудольф, 1965). Но Терсита он осуждает не только как противника ахейских вождей, но и как плохого гражданина. "Терсит – разложившийся аристократ, не понимающий общенародного дела; и его не только бьет Одиссей, но над ним смеется и все войско", И менее всего следует усматривать в образе Терсита силы демоса, его волеизъявление.
Правда, есть основания считать Терсита своеобразным "козлом отпущения", связанным с древним ритуалом обязательного жертвоприношения.
Энциклопедия агонистики
Насколько же точно гомеровские поэмы и описанные в них состязания отражают программу наиболее знаменитых игр древности – Олимпийских?
Как известно, списки победителей и участников всех античных агонов велись отнюдь не с момента их возникновения, да и потом весьма нередко были пропуски. Это в полной мере относится и к Олимпийским играм.
До сих пор эталоном служит программа Оксиринхского папируса – списка победителей на Олимпийских играх. Этот документ, хотя он и содержит имена победителей 75–83 Олимпиад, был составлен, как доказано (К. Роберт, 1900; М. Кублаыов, 1954 и др.), уже в III веке н. э. То есть в Оксиринхском папирусе мог быть отражен более поздний порядок видов состязаний.
Действительно, ab ovo Олимпийские каталоги не велись. Составление этих списков было начато где-то на рубеже VI–V веков до н. э. софистом Гиппием из Элиды. До этого же никаких сводных списков победителей, вероятно, не существовало вообще.
Списки же победителей на Пифийских играх были составлены лишь во второй половине IV века до н. э. Аристотелем и Каллисфеном.Аристотель же упорядочил и продолжил и главный олимпийский каталог. Осуществлено это было на основании надписей на базах статуй победителей, частичных списков имен и даже устной традиции.
Что же касается принятого (канонизированного) порядка Олимпийских состязаний, то, судя по данным Оксиринхского папируса, он был таков:
1) σταδιος (простой бег); 2) διαυλος (двойной бег); 3) δολιχος(длинный бег); 4) πενταθλος (пятиборье); 5) παλη (борьба); 6) πυξ πυγμη (кулачный бой); 7) πανκρατιον (панкратий).
Классическая Олимпийская программа даже в римское время, по мере возможности, оставалась незыблемым эталоном всех агонов (хотя и была сокращена).
Естественно, состязания у могилы Патрокла и агоны, которые устроили в честь Одиссея феаки (Одиссея. VIII), нельзя отождествлять с Олимпийскими, Панафинейскими или еще какими-либо общегреческими играми. Однако и там фигурируют классические виды соревнований. Причем если в "Илиаде" первыми состязаниями являются конные ристания (что не соответствует общепринятому в историческую эпоху положению), то в "Одиссее" очередность агонов почти полностью соответствует тому порядку, который стал обычным на Олимпийских играх:
1) σταδιον (бег); 2) παλη (борьба); 3) αλμα (прыжок); 4) δισκημα (дискометание); 5) πυξ (кулачный бой) и т. д. Это тоже, между прочим, свидетельствует: "Одиссея" действительно была создана позже "Илиады" (что соответствует и последовательности описываемых в гомеровских поэмах событий).
Вряд ли является случайностью и то, что в обоих произведениях названо по шесть основных видов состязаний:
"Илиада":
1) ιπποδρομια (скачки); 2) πυγμη (кулачный бой); 3) παλη(борьба); 4) σταδιον (бег); 5) δισκημα (дискометание); 6) τοξεια(стрельба из лука).
"Одиссея":
1) σταδιος 2) παλη 3) αλμα 4) δισκημα 5) πυγμη 6) φαινινδα (вид игры в мяч).
Этика и эстетика состязаний у Гомера
Древние греки преклонялись перед лучшими атлетами не только в силу их быстроты, ловкости и выносливости. Как мы уже говорили (см. главу I), эллины – люди с высокоразвитым эстетическим чувством – всегда ценили красоту совершенного человеческого тела и его движений. Пластическая прелесть бега, могучее напряжение мышц в борьбе, непередаваемая красота проносящихся ипподромом коней, неудержимо приближающихся к мете, – все это радовало глаз эллина, в равной мере почитавшего и силу, и гармонию.
Поэтому вполне закономерно, что кулачный бой (яиург|) уже в древности имел гораздо меньше приверженцев, нежели все остальные виды античного спорта. Жестокие схватки кулачных бойцов нередко приводили к серьезным увечьям, а порою и к смерти одного из противников. Лица многих спортсменов носили следы страшных ударов, их черты были почти всегда обезображены.
О трагических последствиях этого тяжелейшего из состязаний писали многие авторы (Ф. Мезо, П. Гиро и др.). Во время кулачного боя головы атлетов защищались кожаными или бронзовыми шлемами (впрочем, не всегда), а кулаки обвивались ремнями с металлическими накладками.
Противника старались поставить лицом против солнца, чтобы с ним, полу ос лепленным, легче было расправиться. Бой длился до победы одного из бойцов. Искалеченными, изуродованными до неузнаваемости выходили порой атлеты из жестоких кулачных поединков. Естественно, что у многих зрителей уже во времена Гомера πυγμη вызывала отвращение, т. е. это состязание, равно как и панкратий, представляло резкий контраст со всеми остальными, поражая не только жестокостью, но и антиэстетизмом.
Доказательство этого – фигура кулачного бойца Эпея в "Илиаде". Все без исключения герои и атлеты описаны Гомером с явным сочувствием (а порой и восхищением). Они обладают бесчисленными положительными качествами, о чем свидетельствуют щедро приданные им хвалебные эпитеты и общий тон повествования.
И лишь кулачный боец Эпей на состязаниях, устроенных Ахиллом, явно не вызывает симпатий автора (а следовательно, и окружающих). Этот тип бойца – полная противоположность универсальным многоборцам Одиссею, Нестору, Ахиллу, Диомеду, Эанту и другим. В совершенстве он владеет лишь сокрушительным кулачным ударом и весьма этим гордится.
Уже в самом начале Эпей показан как неудержимый хвастун. После призыва Ахилла, пообещавшего в награду победителю мула, а за второе место – кубок,
…быстро восстал человек и огромный, и мощный
Славный кулачный боец, Панопеева отрасль, Эпеос.
Меска рукой жиловатой за гриву схватил и кричал он:
"Выступи тот, кто намерен кубок унесть двоедонный.
Меска ж, надеюсь я, не отвяжет никто из ахеян,
В битве кулачной победной, горжуся, боец я здесь первый!"(Илиада. XXIII, 664–669).
Далее Эпей хвастается тем, что уж никак не могло вызвать сочувствие даже в те времена жестоких межплеменных битв (а речь-то идет о соплеменнике!). Обратясь к присутствующим, уже заранее предвкушая победу, он кричит:
Что до битвы, объявляю при всех, и исполнено будет:
Плоть до костей прошибу я и кости врагу изломаю.
Пусть за моим сопротивником все попечители выйдут,
Чтоб из битвы унесть укрощенного силой моею.(Илиада. XXIII, 672–675)
Тут же, однако, читатель узнает, что не всегда Эпей столь храбр и дерзок. В тоне "первого кулачного бойца" слышны и досада, и явная зависть, когда он тут же нехотя признает:
Будет того, что меж вами я воин не лучший, – что делать:
Смертному в каждом деянии быть невозможно отличным.(Илиада. XXIII, 670–671)
Но последнее заявление не может служить оправданием для Эпея. Это лишь своего рода признание в слабости (пусть не физической – данное обстоятельство дела не меняет).
Выйти против Эпея решается Эвриал – сын героя Мекистея, "некогда в Фивы ходившего к играм надгробным Эдипу" (Илиада. XXIII, 679). Симпатия автора на стороне Эвриала, который и моложе, и красивее Эпея. Но исход битвы предрешен. Вот ее описание (кстати, сделанное с почти не свойственной Гомеру лаконичностью):
Так опоясавшись оба, выходят бойцы на средину,
Разом один на другого могучие руки заносят,
Сшиблись; смешалися быстро подвижников тяжкие руки.
Стук кулаков раздается по челюстям; пот по их телу
Льется ручьями; как вдруг приподнялся могучий Эпеос,
Резко врага оглянувшегося грянул в лицо, – и не мог он
Больше стоять; подломившися, рухнулись крепкие члены.(Илиада. XXIII, 685–691)
Впрочем, Эпей не одержим особой "спортивной" яростью. Это могучий увалень, который, как и все люди, наделенные большой физической силой, традиционно добродушен и отходчив. Эвриал почти без чувств лежит на земле, а Эпей тут же помогает его поднять.
Но даже такое (повторяем, весьма скупое для Гомера) описание кулачного боя и его последствий дает нам исчерпывающее представление о жестокости подобных поединков. Вероятно, автор умышленно избегал тут излишней детализации, щадя эстетические чувства слушателей (а теперь – читателей).
Далее Эпей как атлет показан Гомером в самом неприглядном свете. Ограниченный, неловкий силач знает лишь одно: кулачный бой. Когда же дело касается иных видов состязаний, он терпит поражение.
Вот герои начинают соревноваться в метании огромного железного диска:
…первый тот круг подымает Эпеос;
Долго махал он и бросил; и хохот раздался по сонму.(Илиада. XXIII, 839–840)
Здесь мы встретились с исключительным для древнегреческого эпоса явлением: осмеивается атлет, осмеивается определенно и недвусмысленно. И этот атлет – кулачный боец.
Кстати, уместно вспомнить, что в Спарте многие столетия не культивировались ни кулачный бой, ни панкратий (Павсаний, Плутарх). Кроме всего прочего, спартанцы не могли допустить, чтобы их соотечественник лежал на земле побежденный и жалкий.
Б. Билинский пишет: "На кулачном бое стояло нечто вроде клейма плебейских состязаний. В "Илиаде" Гомер откровенно высмеивает Эпеоса". Но на наш взгляд, от кулачного боя отталкивало не только "клеймо плебейства", но и упомянутый антиэстетизм. И не случайно в греческом фольклоре незадачливый Эпей на протяжении многих веков выступал как фигура сугубо комическая. Уместно тут вспомнить, что эта литературная традиция и впоследствии не раз получала фактическое подтверждение. Кулачного бойца – труса, фессалийца Войска осмеял Ксенофонт. Этот воин "…сражался так, словно он по болезни не может нести щита, а сейчас, как я слышу, он ограбил многих котиоритов". А уж в I веке н. э. в своих блестящих эпиграммах едко высмеял кулачных бойцов Лукиллий.Таким образом, в данном случае мы встречаемся не с чем-то случайным, а с системой взглядов.
Тем более что высмеивались не столько сами кулачные бойцы (и, разумеется, далеко не каждый из них), сколько обстановка варварской и бездумной жестокости, царившая порой на античных рингах. Вот одна из наиболее хлестких эпиграмм Лукиллия, обращенная к некоему Авлу:
Авл, кулачный боец, посвящает Зевсу свой череп,
Бережно все до одной косточки вместе собрав.
Коль из Немей вернется живым, посвятит Громовержцу
Шейные все позвонки (те, что остались пока ),
Культ красоты развивался в Греции постепенно и достиг апогея в "золотой век" Перикла. Обучаясь гимнастике с детских лет, думали не только о том, чтобы тело стало сильным, но также и об определенной красоте, гармонии линий. В Афинах калокагатия царила почти безраздельно. Вспомним хотя бы случай, когда афиняне, восхищенные "Антигоной" Софокла, в знак признательности единодушно выбрали поэта… полководцем в войне против Хиоса. Он же получил особый приз за игру в мяч, когда исполнял роль Навсикаи в своей одноименной трагедии (Плутарх, Павсаний).