Грановский глубже Ранке раскрывает причины Крестьянской войны, понимая ее историческую обусловленность и рассматривая ее как направление Реформации. Он подчеркивает антагонизм между феодалами и крестьянами, с сочувствием говорит об их ужасной участи после поражения восстания, осуждает позицию Лютера, призывавшего немецких князей к жестокой расправе с восставшими.
Эти оценки характерны как для ранних, так и для поздних курсов Грановского. Но в курсах начала 40‑х годов Грановский, опираясь на материалы работы демократического историка Циммермана, более подробно раскрывал историю Крестьянского восстания, подчеркивая, что оно было "без сомнения, самым сильным, самым значительным в ряду крестьянских движений", и признавал большое влияние Мюнцера на массы. В последующую пору, в 1853–1854 гг., судя по дошедшим до нас материалам лекций, Грановский отчасти возвращается к тем проблемам, которых он мало касался в публикуемом нами курсе 1849/50 г., однако его суждения и оценки событий отличаются от первоначальных. Сопоставление курсов различных лет показывает, что это не объясняется лишь цензурными условиями.
В годы углублявшегося кризиса феодально–крепостнической системы в России Грановский опасался возможности революционного разрешения социальных конфликтов, что наложило отпечаток и на его лекции. Именно поэтому его смущали решительные действия крестьянства, восставшего в прошлом, радикализм идей Мюнцера и особенно опыт Мюнстерской коммуны, которую он оценивал отрицательно. Бегло касаясь ее деятельности, историк осуждает ее уравнительные тенденции (25‑я лекция).
В лекциях 22 - 27‑й рассматривается главным образом история Германии 30–40‑х годов XVI в., борьба католических князей и Карла V с распространением протестантизма, анализируется позиция папы в этих событиях. Столкновение различных сил в ходе Шмалькальденских войн имело, в изложении Грановского, не столько религиозный, сколько политический смысл.
Рассказывая о Реформации, историк показывает, что вначале ее исторические условия толкнули Лютера к открытому протесту против католицизма. Лютер без колебания произнес прозвучавшие на всю страну слова: "На этом стою". В 26‑й лекции критически оцениваются последние этапы деятельности Лютера: разрушив "единство католической Европы", реформатор не оправдал пробужденных им "тревожных ожиданий" современников. Он счел Реформацию законченной в тот исторический момент, когда "другие полагали, что ничего еще не сделано и что дело только начинается". Требования "более последовательных умов" не были удовлетворены (л. 85).
История Реформации в Швейцарии освещается в лекциях 27‑й и 28‑й, где характеризуется также и деятельность Кальвина. С негодованием говорит Грановский о нетерпимости кальвинистов, об учиненной ими жестокой расправе над идейными противниками (Жаном Грюйе и Серветом): "Католики могли… по праву сказать протестантам: зачем вы упрекаете нас в стеснении религиозной свободы, когда сами казните тех, кто ею пользуется?" (л. 98).
Немало места отведено в курсе истории контрреформации в Европе. В 33‑й лекции Грановский, рассказывая о зарождении ордена иезуитов, отмечает, что хорошо организованные, воинствующие иезуиты действовали против протестантизма подчас эффективнее инквизиции. Он показывает мораль иезуитов, их стремление поработить волю человека, превратить его в слепое орудие церкви. В этих же лекциях излагается деятельность Тридентского собора как важного этапа контрреформации.
История английской Реформации, начало которой Грановский связывает с личными и династическими интересами Генриха VIII, составляет основное содержание 29‑й лекции. Характеризуя деспотическое правление этого монарха, Грановский выясняет отношение королевской власти к парламенту. Не вскрывая основы антагонизма между различными социальными группировками в стране, Грановский подчеркивает лишь, что в Англии так же, как и в Германии, "религиозный вопрос сливался с национальным". То же положение о переплетении в Англии религиозных и политических разногласий Грановский повторяет в 43‑й лекции, посвященной времени Елизаветы; значительное место здесь занимает ее конфликт с Марией Стюарт. В то же время в лекции освещается, главным образом с фактической стороны, внешняя политика Англии XVI в. Грановский подчеркивает также значение этого периода английской истории в развитии мировой культуры. В 30‑й и 31‑й лекциях Грановский излагает историю скандинавских стран.
При рассмотрении истории Испании и Португалии (34–37‑я лекции) Грановский обращает внимание на социально–экономические проблемы. Он подчеркивает, что развитие торговли в Португалии, связанное с захватами новых земель, лишь ухудшило положение народных масс: "Во второй половине XVI столетия является здесь общее обеднение народа, именно низшего класса; богатства скопляются в руках немногих купцов и аристократии, принимавшей участие в торговых оборотах. К довершению несчастья к этим крайностям присоединилось то, что… иезуиты получили в Португалии великое влияние" (л. 146). Говоря о хозяйственном развитии Испании, Грановский отмечает, что в середине XVI в. в ряде ее провинций "процветало земледелие и скотоводство… Испания "…отпускала за границу на огромные суммы хлеб … вино и шерсть. Ее мануфактурная промышленность ставила ее наряду с первыми промышленными народами того времени" (л. 130).
Крупнейшей в промышленном и торговом отношении страной, входившей тогда в состав Испанской монархии, Грановский считал Нидерланды, которые были, подчеркивал он, "перлом в венце испанского короля" (л. 130 об.).
Хозяйство Испании к концу XVI в. переживает упадок. Причину этого историк видит не только в истощавшей экономику Испании борьбе с Нидерландами, но и в том, что большая часть доходов из американских рудников "шла в частные руки" (л. 145 об.).
Нидерландская революция, которую Грановский рассматривает в тесной связи с историей Испании XVI в. (лекции 34–36‑я), представляется ему прежде всего как освободительное движение. Религиозная окраска этого движения не заслоняет главной его задачи, с точки зрения Грановского, - патриотической, национальной. Грановский лишь вскользь затрагивает возникшие в ходе освободительного движения в Нидерландах социальные проблемы, отмечает расхождение интересов знати и народа, рассказывает о выступлении гезов и иконоборчестве. Он обращает внимание на карательную политику герцога Альбы, который "казнил, можно сказать, весь народ, обложив его… налогами" (л. 137 об.). Деспотизм и жестокость Альбы встретили сопротивление народа. Ярко, с увлечением рассказывал Грановский студентам об осаде Лейдена, об отваге и героизме его защитников, изнемогавших в кольце осады, но не сдавшихся врагу.
В ранее прочитанных лекциях (16‑й и 17‑й) Грановский говорил об усилении монархии во Франции в первой половине XVI в. Он отмечал своеобразие французского гуманизма, рассказывал о реформационном движении, о галликанизме. В лекциях 38–40‑й Грановский показал Францию времен религиозных войн, переросших в многолетние гугенотские войны. Не вдаваясь в детальный анализ расстановки общественных сил во время этих войн, Грановский подчеркивал, что для оскудевшего французского дворянства протестантизм оказался политическим знаменем. Он показывал позицию горожан в ходе религиозных войн, отмечая безучастность основных масс крестьянства к тогдашним религиозным разногласиям, к гугенотской оппозиции. С возмущением рассказывает он о Варфоломеевской ночи, расценивая ее как "бесполезное преступление" (л. 165).
Рисуя реалистические образы политических деятелей этой эпохи, Грановский подчеркивает безразличие Генриха IV как к католической, так и к протестантской религии, отмечая, что его переходы от одной религии к другой диктовались изменениями политической ситуации. Признавая общую прогрессивную направленность деятельности Генриха IV, Грановский, однако, отмечает его жестокость и политическое вероломство.
Грановский сумел создать стройный, насыщенный богатым фактическим материалом курс истории позднего западноевропейского средневековья. Историчность в подходе к прошлому, стремление не ограничиваться освещением истории одних только европейских народов, глубина и самостоятельность истолкования многих узловых проблем истории этого периода, что в значительной степени объясняется демократичностью идейных позиций Грановского, делало курс выдающимся явлением в университетской жизни и исторической науке того времени.
В первой лекции, открывавшей этот курс, Грановский определяет место и значение "новой истории" в общем процессе исторического развития. Он подчеркивает связь эпох и периодов, борьбу между наследием ушедших времен и вновь возникающими требованиями общественного развития. Именно поэтому "явления новой истории так разнообразны и так обусловлены, что обозреть их можно, только став на вершину науки современной". Грановский и являлся тем ученым, который стоял вполне на уровне тогдашней прогрессивной науки. Он был, как отмечал Н. Г. Чернышевский, просветителем своей нации, "одним из первых историков нашего века, ученым, который был не ниже знаменитейших европейских историков".
* * *
В отделе письменных источников Исторического музея хранится толстая переплетенная тетрадь (206 л.) студента Петра Бессонова, содержащая записи курса Грановского, прочитанного студентам третьего курса историко–филологического факультета в 1849/50 учебном году. Текст записи Бессонова и публикуется в этой книге. Однако запись Бессонова - не единственный дошедший до нас текст курса 1849/50 учебного года. Этот курс Грановского по "новой истории", дошел до нас в нескольких параллельных студенческих записях.
Для курсов 1841/42, 1843/44, 1850/61, 1853/54 годов пока найдено только по одной - единственной записи или сохранились лишь фрагменты второй записи за один и тот же год. Таким образом, публикация именно курса 1849/50 учебного года продиктована не только тем, что он создавался в пору зрелости ученого, но и тем, что он сохранился в нескольких записях студентов.
Запись Бессонова - наиболее полная из всех имеющихся за этот год. Она особенно ценна, так как на большей части этой рукописи имеется правка самого Грановского, на полях многих страниц есть пометы - "1849 г.", "1850" и указания на день, когда читалась лекция. Часть рукописи (лл. 1–74, 191–206) представляет собой черновую запись Бессонова, сделанную непосредственно на лекциях: слова подчас сокращены и расшифровывались Бессоновым впоследствии. Другая часть (лл. 75–190) содержит перебеленный Бессоновым текст записей лекций 22–49‑й. Именно на этой беловой части имеется правка Грановского. Очевидно, впоследствии Бессонов переплел вместе две разные тетради.
Вторая запись принадлежит Петру Бартеневу. Она представляет собой в основном черновой, необработанный текст и потому точнее всего воспроизводит живую речь Грановского. В черновой записи, сделанной рукой Бартенева, в середине и в конце текста содержатся переписанные разными почерками и даже литографированные записи отдельных лекций.
Третья запись - студента второго курса юридического факультета Дмитрия Наумова. Это - текст лекций Грановского, переписанный набело, частично писарем, частично - Наумовым. Часть лекций в записи Бессонова, исправленная Грановским, в записи Наумова уже учитывает правку лектора.
Это дает нам право предположить, что и первая часть записей (черновая и неправленая в тетради Бессонова) правилась Грановским по другому, не дошедшему до нас беловому экземпляру, и эта правка тоже учтена в первой части рукописи Наумова. К сожалению, студенческие записи лекций не могут передать, конечно, всю красочность изложения материала. Живое, горячее устное слово Грановского порой становится тусклым и бесцветным в этих беглых записях.
Из трех студентов, записи которых используются в настоящем издании, двое - П. А. Бессонов и П. И. Бартенев - сыграли впоследствии выдающуюся роль в истории русской науки и литературы. Бартенев с 1863 г. издавал "Русский архив", журнал, на страницах которого публиковались ценнейшие материалы по истории науки, культуры, важные для отечественной истории архивные документы XVIII–XIX вв. Примыкая, как и Бессонов, к славянофилам, Бартенев в то же время, как теперь установлено, был одним из тайных корреспондентов "Полярной звезды". С опасностью для жизни ездил он в Лондон к Герцену. П. А. Бессонов, в будущем известный славист и литературовед, с 1879 г. профессор Харьковского университета по кафедре славянских наречий, со студенческих лет собирал русские, белорусские песни, позднее он издал собрание болгарских и сербских песен, снабдив их комментариями. Известен своей деятельностью и Д. А. Наумов, ставший с 1865 г. председателем Московской губернской земской управы.
Поэтому значение записей этих студентов выходит даже за пределы интереса к научному и педагогическому наследию Грановского. Это также страницы биографии двух других ученых, материалы для истории русского студенчества и Московского университета в переломную эпоху русской жизни. С этой точки зрения не могут не привлечь внимания интересы этих студентов, их духовный облик.
Сохранился достаточно широкий круг источников для знакомства с этим вопросом: переписка Петра Бессонова, Александра Прейса, Алексея Казановича, Владимира Собчакова и других студентов с Петром Бартеневым. Любопытные сведения об их жизни дают дневник П. И. Бартенева и воспоминания студента Александра Северцова.
Известно, как велико было влияние Грановского на студентов и их увлечение его лекциями. Тесное общение студентов с Грановским прививало им интерес не только к большим проблемам истории, но и к жгучим вопросам современности. Переписка и дневник содержат свидетельства о встречах и беседах студентов с Грановским, об их отношении к бурным событиям этого времени. "…Был поутру у Грановского, - записывает в своем дневнике Бартенев, - говорили о подлостях современной и особенно французской внутренней политики, о донашиваемой цивилизации…". Сходные вопросы обсуждаются Грановским, возмущенным наступлением реакции во Франции после подавления революции 1848 г., и в беседах с Северцовым.
Круг студенческих интересов широк: наука и политика, музыка, литература, театр. Тонкие замечания о Шуберте, сближающие его романтику с настроениями поэзии Лермонтова, делает в своем письме к Бартеневу студент Прейс. Казанович и Бартенев обмениваются мнениями о повести "Кто виноват?". Интересно письмо Казановича Бартеневу о "Мертвых душах": роман Гоголя дает ему повод для большого разговора о тяжелом положении крестьянства, особенно белорусского. В письмах Бессонова, Казановича, Собчакова и других студентов к Бартеневу, в которых, естественно, много места занимают университетские новости, неизменно вторгается бурлящая вокруг них жизнь.
В университетские годы Бартенев, Бессонов, Собчаков, Прейс были заняты не только учебой. Порой они нуждались, поэтому давали уроки, рано начали заниматься литературной работой и трудились много и упорно. Студенты составляли указатели к древнерусским памятникам, к "Лаврентьевской летописи", к "Русской правде".
В своих письмах Бессонов упрекает Бартенева за нерадивость в подготовке примечаний к летописи: "Умоляю тебя, - пишет он, - ради бога, ради науки, ради России, для которой ты пишешь, не портить твоего и нашего дела".
Этих студентов никак нельзя отнести к кругу молодых бездельников, которых сам Бартенев называет представителями "золотого тельца, без мозгу, без чувства". Однако они не принадлежали, видимо, и к той части молодежи, которая проникалась материалистическими и революционными идеями и, по словам Герцена, была в идейном отношении ближе к нему, чем к Грановскому.
С первых курсов Бартенев сблизился с Бессоновым и другими студентами: "Мы сходились в университете, где поочередно клали фуражки на первой скамейке от кафедры, чтобы лучше слышать слова профессора и записывать лекции", в частности, и по "новой истории".
Они интересовались записями друг друга, обменивались ими, а также сверяли тексты. В письмах Бессонов неоднократно просит Бартенева прислать лекции: "Хорошо, если бы привез мне лекцию…, которую составлял. Ужли она до сих пор не составлена?" В другой раз он пишет о лекциях по новой истории, "поправленных" Грановским, и просит друга положить "во шляпу Грановского" для последующей его правки одну из этих лекций: "другие же две лекции возьми себе списывать". В рукописи Бартенева мы действительно находим эти списанные лекции.
Тщательная работа над лекциями любимых профессоров, и прежде всего над лекциями Грановского, была для студентов общим делом. Они сохранили в своих записях содержание лекций ученого, его мысли, идеи.
* * *
Лекции Грановского (1–43) публикуются в соответствии с правилами издания исторических документов. Как уже говорилось, в качестве основного текста принята запись Бессонова, воспроизводимая как в черновой своей части, так и в беловой, исправленной Грановским. Правка Грановского выделена полужирным шрифтом. Сопоставление разных записей одних и тех же лекций дает возможность выявить разночтения. Поэтому мысль, выраженная неясно или неточно в записи Бессонова, уточняется и поясняется приведенным в подстрочных текстологических примечаниях текстом другой записи за тот же год. В подстрочных примечаниях отмечены и вообще все важные расхождения в текстах различных записей. Примеры иного изложения фактов или иной их оценки в курсах лекций за другие годы (1841/42, 1843/44, 1850/51 и 1853/54), отражающие эволюцию взглядов Грановского, приводятся в конце книги в примечаниях справочного характера. Они обозначены цифрами, подстрочные примечания - буквами. Подстроку вынесены также примечания Бессонова, в подлиннике сделанные на полях и не являющиеся частью текста. Они обозначаются звездочками.
Иноязычные транскрипции имен, терминов, выражений, дат, в подлиннике помещенные на полях, а также многочисленные вставки в черновой части записи Бессонова при публикации внесены в текст без оговорок.
Недописанные слова восстановлены путем сличения с другими записями курса. Искаженные слова исправлены в публикации и даны в квадратных скобках, явные описки исправлены без оговорок. Зачеркнутый текст, имеющий какое–либо смысловое значение, приведен в подстрочных примечаниях. Утраченный текст обозначен многоточием.
Текст публикуется по правилам современной орфографии.
Собственные имена и географические названия за редким исключением даются в написании подлинника.
Примечания к лекциям 1–5, 7–14, 18–23, 26–27, 30–33, 37–42 составлены С. А. Асиновской; 6, 15–17, 24–25, 28–29, 34–36, 43 - Л. А. Никитиной.