Причина этих фантастических цифр проста. Для офицеров, готовивших подобные документы, это была рутинная работа "на архив", так как описываемые события уже канули в прошлое. Поэтому высокой точности и достоверности от них не требовалось. Цифры из документов нижестоящих штабов никто не проверял, хотя в них нередко встречаются просто ошибки и опечатки, показания пленных откровенно "притягивались за уши" и т. д. Однако большинство советских послевоенных исследований исходили из информации, почерпнутой именно в таких отчетах и докладах. В том числе и из–за того, что документов в архивах сохранилось очень мало. [288]
В целом идея упреждающего удара была интересной, и она не прошла незамеченной противником. Особенно ее вторая фаза - 5 июля. В журналах боевых действий всех соединений 4‑й ТА отмечается факт сильного упреждающего удара русской артиллерии, несмотря на то что в это же время, в частности по штурмовым группам 48‑го тк, и без того велся сосредоточенный огонь из "катюш" и гаубичной артиллерии. "В первой половине ночи, - донесли офицеры штаба 167‑й пд, - сильный артиллерийский огонь и обстрел из залповых систем, который главным образом наносился по центру дивизионного участка"{217}. В журнале боевых действий 48‑го тк отмечено: "Ночь проходит в основном спокойно. На всем участке корпуса сильный залповый огонь артиллерийских орудий и минометов противника"{218}.
В дивизии СС также донесли об обстреле русской артиллерии по местам сосредоточения войск. Так, был накрыт 2‑й усиленный батальон 2‑го грп СС "Лейбштандарт". Попал под обстрел и 1‑й батальон 1‑го грп СС этой же дивизии. Снаряды в основном попали в расположение пехоты, подразделения 13‑й тяжелой роты "тигров" и самоходок, стоявшие за ними, не пострадали. Из воспоминаний механика–водителя "тигра" штурмана В. Венда:
"…Утром стала бить русская артиллерия, в это время мы были еще не в танках, располагались немного дальше, чуть позади. Мы были, скажем так, за пределами досягаемости артиллерии противника… или они просто не знали, где мы в тот момент находились"{219}.
В докладах противника отмечалось, что потери есть, но они сравнительно невелики. В то же время телефонные линии связи полностью повреждены, поэтому связь будет осуществляться в основном через посыльных.
Архивные документы свидетельствуют, что через несколько минут после открытия огня с советской стороны, в 3.00, начальник штаба 48‑го тк лично начал прозванивать штабы дивизий, чтобы собрать информацию о положении и возможности соединений продолжать выполнять план операции "Цитадель". Лишь 11‑я тд и 167‑я пд сообщили, что не имеют никаких трудностей, так как их основные силы подошли на исходные позиции позже других. Тем не менее точных цифр потерь в документах соединений 48‑го тк обнаружить пока не удалось. Дивизии отчитывались о потерях за сутки боя, а урон, понесенный в отдельных боях, указывался очень редко. [289]
Поэтому выделить ущерб, нанесенный именно в ходе контрартподготовки, трудно.
Все вышеперечисленные обстоятельства позволяют авторам ряда западных изданий утверждать, что существенных результатов от упреждающего удара нашей артиллерии не было, а полбоекомплекта выпущено впустую. Это мнение разделяют и ряд российских исследователей. Нельзя не признать, что оснований для сомнений в эффективности этого важного и масштабного мероприятия есть. О том, что результат от контрартподготовки оказался не таким, на который рассчитывала и Ставка, и руководство фронтов, после войны достаточно откровенно признавал и являвшийся в ту пору заместителем Верховного Главнокомандующего, маршал Советского Союза Г. К. Жуков:
"Захваченные в ходе сражения пленные рассказывали, что наша контрподготовка для них была неожиданной, что сильно пострадала артиллерия и почти всюду была нарушена связь, система наблюдения и управления.
Следует, однако, сказать, что к началу действий противника в наших войсках план контрподготовки (в деталях) полностью еще не был отработан. Не были еще точно выявлены места сосредоточения войск в исходном положении и конкретное расположение целей в ночь на 5 июля. Ясно, что при тех разведывательных средствах, которые тогда имелись, нелегко точно установить местоположение целей, но все же можно было сделать значительно больше, чем сделали войска фронтов. В результате нашей артиллерии при контрподготовке пришлось вести огонь в основном не по конкретным целям, а по площадям. Это дало возможность противнику избежать массовых жертв. Нельзя сбрасывать со счетов и тот факт, что контрподготовка проводилась ночью, а поэтому участие авиации в ней было незначительным и, прямо скажем, малоэффективным"{220}.
Более подробно о том, что же не "сделали войска фронтов" и их руководства, пишет Н. С. Фомин:
"В 13‑й А Центрального фронта момент начала контрподготовки был избран в общем правильно. Однако решение командования этой армии о сокращении наполовину количества привлекаемой артиллерии и времени для нанесения первого удара снижало, по нашему мнению, эффективность огневого поражения противника. Трудно также признать целесообразным нанесение повторного удара по противнику всей артиллерии, когда его войска начали артподготовку атаки, в [290] результате чего огонь нашей артиллерии оказался в ряде случаев нецелесообразным.
В 70‑й А того же фронта контрподготовку вообще начали через 10 минут после начала артиллерийской подготовки противника. Выбор момента ее проведения был не из удачных.
В 6‑й гв. А Воронежского фронта контрподготовку начали вечером 4 июля, накануне предполагавшегося наступления противника, ограничившись пятиминутным огневым налетом. Ровно в 3 часа утра 5 июля контрподготовка была продолжена в полном объеме.
Артиллерия 7‑й гв. А начала контрподготовку в 3 часа утра 5 июля одновременно по трем вариантам. При этом за 10 минут до ее окончания противник открыл ответный огонь, начав артиллерийскую подготовку. В обоих фронтах авиация бомбила аэродромы.
Можно заключить, что как в выборе момента начала контрподготовки, так и в ожидаемых ее результатах в армиях, повидимому, чувствовалась некоторая неуверенность. И это естественно, так как выбор момента открытия огня в контрподготовке является едва ли не самым трудным решением, которое должно принять командование. Лишь при тщательной разведке можно избежать закономерную в этом случае неуверенность. Несомненно, во всяком случае, одно: если уж принято решение, то при отсутствии данных, меняющих обстановку, его надо доводить до конца. Дробление же контрподготовки на две части лишь ослабляет силу удара и ожидаемые результаты. Результаты в обоих фронтах, надо полагать, были бы выше, если бы не имели место отмеченные нами слабости. Следует признать, что проблема контрподготовки в современных условиях требует серьезного изучения, поисков лучших форм и способов ее проведения"{221}.
В то же время авторы отдельных публикаций, возлагая ответственность за просчет на командование фронта, высказывают и ошибочные предположения.
"Допрошенный в присутствии члена Военного совета Воронежского фронта Н. С. Хрущева пленный заявил, что "наступление начнется в 3.00 с началом рассвета". Пленный не врал: он, как и все в немецкой армии, жил и воевал по берлинскому времени. То есть начало операции намечалось на 5.00 (3.00 по среднеевропейскому времени) 5 июля. Трудно представить, что на третьем году войны наше командование (особенно переводчики) не знало о разнице во времени. Скорее боялись опоздать с открытием огня, боялись, что противник упредит с началом артподготовки. Тем более [291] стало известно, что войска Центрального фронта уже провели огневой налет в 2.20. В результате артиллерийская контрподготовка началась преждевременно"{222}.
Действительно, руководство Воронежского фронта торопилось. Однако не из–за страха опоздать, а из–за того, что знало ситуацию значительно лучше, чем кто–либо, даже сегодня. Дело в том, что в приведенной цитате правильно указано время по часовым поясам, но Советский Союз в этот период жил по так называемому "декретному времени". В целях более рационального использования светлого времени суток Постановлением СНК СССР 16 июня 1930 г. поясное время на территории нашей страны было переведено на один час вперед. Соответственно разница между берлинским и московским временем сократилась на час. И такое превышение сохранялось весь год, в том числе и в 1943 г., в отличие от так называемого "летнего времени". В этом можно легко убедиться, сравнив описание одних и тех же событий в оперативных документах немецких и советских войск. Таким образом, трудно говорить о просчете советской стороны при принятии решения на открытие огня. Ведь контрартподготовка началась за час до наступления врага.
Если о результатах утренней артподготовки можно спорить, то налет нашей авиации утром 5 июля на районы базирования 8‑го авиакорпуса противника и Харьковский аэроузел был откровенно неудачным и, мало того, принес советской стороне существенные потери. По плану, утвержденному Ставкой ВГК, для нанесения удара по вражеским авиасоединениям, которые предположительно готовились поддержать войска ГА "Ю", выделялись значительные силы. Помимо 2‑й ВА Воронежского фронта под командованием генерала С. А. Красовского, к нему привлекались соединения 17‑й ВА Юго - Западного фронта генерала В. А. Судца.
"Силы, выделявшиеся для удара, были весьма значительными, - отмечают российские исследователи Д. Хазанов и А. Горбач. - От каждой армии привлекалось по 66 Ил‑2, не считая крупных сил истребителей сопровождения. Летчики С. А. Красовского должны были атаковать аэродромы в окрестностях Белгорода (Сокольники, Померки и Микояновка), тогда как подчиненные В. А. Судца - Харьковский аэроузел (Рогань и Основа). Предполагая, что некоторые авиагруппы противника могут "отсиживаться" на аэродромах Барвенкова и Краматорска, командование 17‑й ВА отдало приказ частью сил обрушиться и на них. Всего ранним утром 5 июля планировалось задействовать 417 штурмовиков и истребителей. Из этого количества [292] не менее 60 "Яковлевых" и "лавочкиных" из состава 2‑й воздушной армии командование выделяло для отсечения немецких истребителей, о чем накануне, в частности, поступил приказ"{223}.
Однако эффективно использовать столь значительные силы командованию обоих фронтов не удалось. Проблемы возникли уже на стадии формирования авиагрупп в полках для нанесения ударов. Абсолютное большинство летного состава наших соединений не имело боевого опыта, тем более не летало в ночных условиях. Пополнение, прибывшее из авиашкол весной 1943 г., имело очень слабую подготовку. Ветераны вспоминали, что "подавляющее большинство из них умели только с горем пополам взлетать и совершать полеты по кругу над собственным аэродромом". Так, в 237‑м штурмовом авиаполку (шап) 305‑й штурмовой авиадивизии (шад) 17‑й ВА, который получил приказ двумя восьмерками Ил‑2 нанести удар по аэродрому Основа (6 км южнее Харькова), лишь два летчика имели достаточный опыт боевых действий: командир одной из эскадрилий и заместитель командира полка. Еще два пилота до этого летали на бомбардировщике Пе‑2 и самолете–разведчике По‑2. Остальные ни разу не были на боевых заданиях, не говоря о том, чтобы летать ночью. Точно такая же ситуация была и в истребительных полках, которые выделялись для прикрытия штурмовиков. За месяц–полтора тренировок в полках они приобрели определенные навыки пилотирования, "привыкли к самолетам". Но этого было мало для успешной борьбы с опытным противником.
Это была большая проблема, и она негативным образом повлияла на исход операции. Из–за отсутствия опыта и навыков в некоторых полках утром 5 июля произошли аварии со штурмовиками уже на взлете, на подлетах к аэродромам, где располагались истребители сопровождения. Неопытные летчики рубили винтами оперение впередиидущих машин своих товарищей, таранили друг друга и разбивались. Часть самолетов уже по пути к цели отставала, пилоты сбивались с курса. Так, из запланированных 24 Ил‑2 266‑й шад 2‑й ВА в сторону противника ушли 18 самолетов, а до цели дошли лишь 14{224}. На некоторые аэродромы, в частности по Барвенковскому, из–за погодных условий вылетало значительно меньше штурмовиков 17‑й ВА, чем планировалось. В то же время штурмовка расположенного в районе Белгорода аэродрома Бессоновка частями 2‑й ВА не удалась в силу его сильного прикрытия. [293]
Всего же, по данным Д. Хазанова и В. Горбача, в налетах на вражеские аэродромы приняли участие около 250 самолетов обоих советских воздушных армий, то есть примерно 60 % от запланированной цифры.
Но, к сожалению, это была не единственная проблема. Главными оказались - недооценка неприятеля и неправильно выбранное время для массированного налета. По плану советского командования штурмовикам предстояло выйти к аэродромам в 4.30 5 июля. Расчет строился на неожиданность и массированность удара. Именно эти две составляющие повлияли на успех при налетах на вражеские объекты, в том числе и аэродромы соединений 2‑й ВА, в мае 1943 г. Но в данном случае они не сработали. На рассвете 5 июля основные силы авиации уже были в воздухе. Командование противника своевременно получило данные о приближении значительных сил русских от расчетов радиолокационных станций, которыми немцы уже комплектовали части ПВО, станции раннего оповещения "Фрейя" и "Вюрцбург", позволявшие четко фиксировать одиночные цели на расстоянии до 80–90 км и групповые до 130–150 км. Наша разведка докладывала об этих новинках, но командование не приняло их в расчет. Кроме того, значительная часть немецких истребителей уже поднялась в воздух для сопровождения своих бомбардировщиков, которые направлялись бомбить позиции войск Воронежского фронта.
Благодаря этим обстоятельствам противник сумел быстро и четко выстроить эшелонированную систему прикрытия своих аэродромов. Уже на подходе к линии фронта наших летчиков ждали вражеские истребители, экипажи которых имели задачу связать боем группы сопровождения. Большинство штурмовиков прошли эту завесу, но почти полностью лишились прикрытия. Поэтому когда они вышли на расстояние 3–5 км до цели, то попали под удар самолетов, непосредственно охранявших аэродромы. А те экипажи, которым удалось прорваться непосредственно к взлетным полосам, были встречены мощным огнем зенитных средств ПВО.
"Подлетая к линии фронта, - докладывал лейтенант Шакурский, единственный вернувшийся в 237‑й шап на своем "ильюшине", - мы видели, что с запада на нашу территорию под прикрытием истребителей шли группы бомбардировщиков противника. К моменту подлета к аэродрому Основа, - в воздух поднялись истребители Me‑109, которые атаковали наши самолеты парами и четверками. Атака велась по отставшим самолетам с задней полусферы одновременно сверху и снизу. На стоянках аэродрома мы застали только одну группу [294] на северо–восточной окраине аэродрома да несколько взлетавших самолетов"{225}.
Результаты ударов по всем намеченным объектам оказались далеки от ожидавшихся. Даже руководство Воронежского фронта, которое редко проявляло скромность в оценке потерь врага, в официальном документе на имя И. В. Сталина, в итоговом донесении за 5 июля, приводит незначительные цифры нанесенного урона врагу:
"2‑я ВА. Действиями с утра 5.7 штурмовиков на аэродромах в Микояновке, Угрим, Померки уничтожено 34 самолета противника"{226}.
В то же время потери в самолетах советской стороны оказались очень тяжелыми, в отдельных полках - катастрофические. Из 14 Ил‑2 266‑й шад, работавших по аэродрому Померки, было потеряно 11. Из 18 штурмовиков 291‑й шад, наносивших удар по Микояновскому аэродрому, где, кстати, находился и штаб 8‑го авиакорпуса 4‑го воздушного флота противника, вернулось только три самолета, еще два "ила" сели на вынужденную на своей территории. Как вспоминал ветеран 237‑м шап 305‑й шад генерал–майор Б. Г. Кандыбин, из 16 машин, вылетевших к Основе и Рогани, вернулся лишь один экипаж. Потери в летном составе оказались меньше, части пилотам удалось перетянуть через линию фронта, часть вывели к своим местные жители, некоторым удалось сесть вынужденно на аэродромах советских авиачастей.
Следует отметить, что столь значительный урон противник нанес в том числе и из–за отсутствия слаженности и взаимодействия экипажей штурмовиков с прикрывавшими их истребителями. В ряде случаев летчики–истребители при появлении противника попросту бросали на произвол судьбы своих товарищей и уходили, прекращая прикрывать экипажи "илов". Так, к примеру, произошло со штурмовиками 241‑го шап 291‑й шад, которые над районом Микояновки оставили без прикрытия группу истребителей 737‑го иап той же дивизии.
Вполне объективную оценку этой неудавшейся операции наших авиаторов дал офицер Генштаба при штабе Воронежского фронта полковник М. Н. Костин, он считал, что наиболее целесообразно было бы использовать всю авиацию фронта против частей и соединений противника, находившихся на выжидательных позициях перед передним краем его обороны. Он подчеркнул, что
"авиационный удар наших ВВС по аэродромам противника не принес желаемых результатов, так как в это время авиация противника была уже в воздухе и на [295] аэродромах у противника были лишь испорченные самолеты и несколько запасных самолетов для восполнения потерь"{227}.
Таким образом, намеченные командованием Воронежского фронта и утвержденные Ставкой два крупномасштабных мероприятия, которыми Н. Ф. Ватутин рассчитывал ослабить ударную группировку ГА "Юг", - нанести ее соединениям существенный урон еще на исходных рубежах - не дали ожидаемого эффекта.
Оборона Черкасского - забытый подвиг
После захвата позиций БО и ПО гвардейских дивизий подготовка к утреннему наступлению соединений 48‑го тк продолжалась согласно намеченному графику. В его журнале боевых действий отмечается:
"Корпус разворачивается ночью и намерен, согласно оперативного приказу, приступить к наступлению на вражеские позиции. Точное время будет сообщено дополнительно исходя из обстановки, так как из–за прошедшего дождя надо рассчитывать на появление тумана, который, вероятно, ухудшит видимость для артиллеристов.
8‑й авиакорпус дает согласие на поддержку всех вводимых соединений с 7.00. Центр авиаударов на северо–западном фланге. В случае, если положение во 2‑м тк СС потребует привлечения дополнительных соединений люфтваффе, то они согласны нанести особенно сильные удары перед дивизией "Великая Германия".
Полк "пантер" полностью подошел и ночью выдвинется к отрогу оврага севернее Мощеное. "Великая Германия" задействовала для этого штаб 10‑й бригады, и он уже получил приказ. Полк "пантер" пока остается в подчинении корпуса, он введет его в бой в зависимости от ситуации.
22.30. 3‑я тд докладывает, что полностью взять Герцовку, вероятно, удастся лишь утром"{228}.