Наглядный пример либеральной демократии давала французская революция 1848 г., о которой А. Герцен в работе "С того берега" писал: "Либералы долго играли, шутили с идеей революции и дошутились до 24 февраля. Народный ураган поставил их на вершину колокольни и указал им, куда они идут и куда ведут других; посмотревши на пропасть, открывшуюся перед их глазами, они побледнели; они увидели, что не только то падает, что они считали за предрассудок, но и все остальное, что они считали за вечное истинное; они до того перепугались, что одни уцепились за падающие стены, другие остановились кающимися на полдороге и стали клясться всем прохожим, что они этого не хотели. Вот отчего люди, провозгласившие республику, сделались палачами свободы, вот отчего либеральные имена, звучавшие в ушах наших двадцать лет, являются ретроградными депутатами, изменниками, инквизиторами.
Они хотят свободы, даже республики в известном круге, литературно образованном. За пределами своего круга они становятся консерваторами… Либералы всех стран, со времени Реставрации, звали народы на низвержение монархически-феодального устройства во имя равенства, во имя слез несчастного, во имя голода неимущего; они радовались, гоняя до упаду министров, от которых требовали неудобоисполнимого, они радовались, когда одна феодальная подставка падала за другой, и до того увлеклись наконец, что перешли собственные желания. Они опомнились, когда из-за полуразрушенных стен явился не в книгах, не в парламентской болтовне, не в филантропических разглагольствованиях, а на самом деле пролетарий, работник с топором и черными руками, голодный и едва одетый рубищем… Либералы удивились дерзости и неблагодарности работника, взяли приступом улицы Парижа, покрыли их трупами и спрятались от брата за штыками осадного положения, спасая цивилизацию и порядок!"
В России во время Первой русской революции ситуация повторилась почти в точности: "…Аристократический либерализм улетучился сейчас, как только встретился с либерализмом голодного желудка русского народа. Вообще, - отмечал С. Витте, - после демократического освобождения в 60-х годах русского народа <…> между высшим сословием Российской империи появился в большой дозе западный либерализм. Этот либерализм выражался в мечтах о конституции, т.е. ограничении прав самодержавного государя императора, но в ограничении для кого? для нас, господ дворян. Когда же увидели, что в России, кроме монарха и дворян, есть еще народ, который также мечтает об ограничении, но не столько монарха, как правящего класса, то дворянский либерализм сразу испарился".
Об одном из лидеров праволиберальной партии октябристов С. Витте писал: "г. Гучков… исповедовал те же идеи, был обуян теми же страстями <…>, а как только он увидал народного "зверя", как только почуял, что, мол, игру, затеянную в "свободы", народ поймет по-своему, и именно, прежде всего, пожелает свободы не умирать с голода, не быть битым плетьми и иметь равную для всех справедливость, то в нем, Гучкове, сейчас же заговорила "аршинная" душа, и он сейчас же начал проповедовать: государя ограничить надо не для народа, а для нас, ничтожной кучки русских дворян и буржуа-аршинников определенного колера".
Не имея естественных источников развития и поддержки, либералы могли существовать только за счет догматизации своего учения, не обращая при этом внимания на окружавшую их действительность. Не случайно Н. Бердяев указывал, что интеллигенция "была у нас идеологической, а не профессиональной и экономической". А. Керенский в этой связи замечал, что П. Милюков, "твердо веря в мудрость своих суждений <…>, не учитывал событий сегодняшнего и, что во многих случаях еще важнее, завтрашнего дня". Подобного мнения был и В. Чернов: "Милюков был кабинетным ученым, то есть доктринером". О последствиях подобного клерикального западничества М. Сперанский предупреждал еще в 1802 г.: "всякая страна имеет свою физиономию, природою и веками ей данную, что хотеть все переделать есть не знать человеческой природы, ни свойства привычки, ни местных положений; что часто и самые лучшие преобразования, не быв приспособлены к народному характеру, производят только насилие и сами собою сокрушаются; что, во всяком случае, не народ правлению, но правление к народу прилагать должно". Однако это насилие как раз и происходило, поскольку, по словам М. Туган-Барановского, "русский интеллигент оторван от своей исторической почвы".
Отличительной чертой кадетов являлась их крайняя агрессивность в преследовании своих целей. На это обращали внимание практически все современники. Используя определение С. Франка, это была: "Кучка чуждых миру и презирающих мир монахов, (которая) объявляет миру войну, чтобы насильственно облагодетельствовать его…" Генерал-прокурор в правительстве Колчака Г. Гинс отмечал, что "интеллигенты, оторванные от народа, не понимающие его души", всегда навязывали ему то, "что самим больше нравится…". П. Вяземский еще в I860 г. дал либералам следующее определение:
...
…Свободных мыслей коноводы
Восточным деспотам сродни.
У них два веса, два мерила,
Двоякий взгляд, двоякий суд:
Себе дается власть и сила,
Своих наверх, других под спуд.
У них на все есть лозунг строгой
Под либеральным их клеймом:
Не смей идти своей дорогой,
Не смей ты жить своим умом.
Скажу с сознанием печальным:
Не вижу разницы большой
Между холопством либеральным
И всякой барщиной другой.
Задолго до революции М. Бакунин писал: "Особенно страшен деспотизм интеллигентного и потому привилегированного меньшинства, будто бы лучше разумеющего настоящие интересы народа, чем сам народ". М. Сперанский в этой связи предупреждал: "Одно из главных правил лиц управляющих, должно быть знать свой народ, знать время… Теории редко полезны для практики. Они объемлют одну часть и невычисляют трения всей системы, а после жалуются на род человеческий". Однако народ для либералов, как и для крепостников, был понятием отвлеченным - "чернью" призванной обеспечивать только их собственные интересы и представления. Такое отношение либералов к народу С. Булгаков связывал с крайним индивидуализмом, эгоизмом российской интеллигенции, либеральную часть которой он называл "интеллигентщиной", отмечая при этом, что сосредоточена она только на самой себе.
Не случайно российские либералы не только не знали, не понимали народ, но и презирали его, "чувство к мужику в них доходило зачастую до гадливости", - отмечал Ф. Достоевский. Но даже при этом недоумевал Ф. Достоевский: "Почему наш европейский либерал так часто враг народа русского? Почему в Европе называющие себя демократами всегда стоят за народ, по крайней мере, на него опираются, а наш демократ зачастую аристократ и в конце концов всегда почти служит в руку всему тому, что подавляет народную силу, и кончает господчиной?" Поиску ответа на этот вопрос посвящены последние дневниковые записи Ф. Достоевского. Он находил причину этого явления и в наследии крепостничества, и тем, что для либерала "пусть всякая перемена, только чтоб без труда и готовая… все-таки лучше мне будет с внешней-то переменой, с какой бы там ни было, чем теперь, потому, что наверное найду, чем поживиться на первых порах". Ф. Достоевский называл в этой связи российского либерала "лжелибералом", у которого "неутомимо развит аппетит, а поэтому он опасен".
Всю свою деятельность кадеты концентрировали на борьбе за власть, на свержении самодержавия, при этом, по словам М. Горького, "Оппозиция Его Величества" не брезговала ничем для того, чтобы пробраться к власти". С. Витте в 1905 г. описывая методы действия союзов, организованных Тучковыми, Львовыми, Милюковыми и т.д., отмечал: "Все эти союзы различных оттенков, различных стремлений, были единодушны в поставленной задаче - свалить существующий режим во что бы то ни стало, и для этого многие из этих союзов признали в своей тактике, что цель оправдывает средства, а потому для достижения поставленной цели не брезговали никакими приемами, в особенности же заведомой ложью, распускаемой в прессе". Позже С. Витте в письме министру юстиции подчеркивал "тот огромный государственный вред, который порождается наблюдаемым ныне в современной печати непрестанным извращением фактов, распространением самых разнообразных слухов - можно сказать, целой системой воспитания общественной мысли в дебрях, частью - преднамеренной, частью - бессознательной лжи".
Подобные методы, может быть, и могли бы получить оправдание в борьбе против глухой стены самодержавия, консервировавшего развитие российского общества, если бы за ними стояли какие-то созидательные идеи. Но вся проблема заключалась в том, что этих идей, которые были бы направлены на решение самых жгучих проблем страны: аграрной, национальной, экономической, социальной и т.п., либералы как раз и не имели. Предвыборные программы кадетов основывались на демагогии, в использовании которой признавался сам лидер партии П. Милюков: "в самом деле - грешны", и на популистских обещаниях, которые кадеты были "не в состоянии осуществить", - отмечали современники.
Например, аграрные программы для кадетов писали такие бывшие легальные марксисты и известные экономисты, как А. Кауфман, М. Туган-Барановский, П.Струве… Их отношение к решению аграрной проблемы давал пример М. Туган-Барановского: "Наш крестьянин требует земли. Землю ему нужно дать", за счет национализации земли путем принудительного выкупа земли сверх нормы", а затем через "создание национального земельного фонда" передать земли "малоземельным крестьянам, на началах вечно-наследственного арендного пользования".
М. Вебер приходил к выводу, что предложенная кадетами аграрная реформа "по всей вероятности мощно усилит в экономической практике, как и в экономическом сознании масс, архаический, по своей сущности, коммунизм крестьян". П. Столыпин в 1907 г. с трибуны Думы заявлял: "…с этой кафедры, господа, была брошена фраза: "Мы пришли сюда не покупать землю, а ее взять". (Голоса: "верно, правильно".) <…> Насилия допущены не будут. Национализация земли представляется правительству гибельною для страны, а проект партии народной свободы (кадетов), то есть полуэкспроприация, полунационализация, в конечном выводе, по нашему мнению, приведет к тем же результатам, как и предложения левых партий".
Выполнить такую "левую" аграрную программу кадеты не могли и сами, поскольку она вступала в непримиримый конфликт с их собственными либеральными убеждениями и интересами. Не случайно, придя к власти в феврале 1917 г., кадеты не смогли представить вообще никакой реальной аграрной программы для крестьянской страны!
Не менее показательным было отношение либералов к национальному вопросу, который, по словам кадета М. Славинского (1910), приобретал все большую остроту: "мы живем под знаком чрезвычайного оживления национальных и националистических чувств у всех народов, населяющих Российскую империю… бродят, наливаются и зреют все оттенки, и разновидности национальных движений… Ближайшее будущее явит картину перехода этого движения из экстенсивности в стадию интенсивного напряжения". Что же предлагали кадеты для решения национального вопроса в многонациональном государстве? По их мнению, решение лежало на поверхности: сменить принудительное единство свободным самоопределением национальностей ибо "у личности нет более ценных и дорогих прав, чем права национальные". Государственное единство кадеты собирались сохранить, за счет "общих политических идеалов, созданных творческой мыслью первенствующей (русской) национальности". В качестве образцового примера они приводили Австро-Венгрию. Однако как подтвердит опыт, подобное решение национального вопроса было чистейшей утопией.
Принцип индивидуализма, лежащий в основе либерализма, возведенный в абсолют, неизбежно приводит к национализму, как к своему высшему выражению. А это в свою очередь ведет к появлению национальных государств, примером тому может служить Европа, и та же Австро-Венгрия, которая рассыпалась на национальные государства, едва столкнувшись с потерей возможности осуществлять "принудительное единство". Либерализация России по кадетскому образцу неизбежно вела к распаду страны на мелкие экономически несамодостаточные, завистливые национальные и территориальные государства, обреченные на ведение непрерывной войны друг с другом.
Этот результат подтвердит итог и краткого нахождения самих российских либералов у власти в 1917 г, приведший к национальному развалу страны: "Окончательно самоопределялись окраины. - вспоминал о результатах деятельности Временного правительства А. Деникин, - Туркестан пребывал в состоянии постоянной дикой анархии. В Гельсингфорсе открывался явочным порядком финляндский сейм… Украинская центральная рада приступила к организации суверенного учредительного собрания, требовала отдельного представительства на международной конференции <…>, формировала "вольное казачество" (не то опричнину, не то просто разбойные банды), угрожавшее окончательно затопить Юго-западный край".
На отсутствие каких-либо созидательных идей у российских либералов указывал и К. Победоносцев: "интеллигенция - часть русского общества, восторженно воспринимающая всякую идею, всякий факт, даже слух, направленный к дискредитированию государственной власти; ко всему же остальному в жизни страны она равнодушна". Подобное мнение, говоря о либералах, высказывал и М. Салтыков-Щедрин: "Они не презирают в будущее, а преследуют лишь ближайшие и непосредственные цели! Поэтому их даже не пугает мысль, что "тогда" они должны будут очутиться лицом к лицу с пустотой и бессилием". С. Булгаков объяснял эту особенность российских либералов их ".примитивной некультурностью, отсутствием воспитания в культуре понимаемой, как трудовой созидательный процесс". В свою очередь И. Бунин, хорошо знавший своего брата либерала, находил причины данной их особенности в какой-то старой русской болезни "это томление, эта скука, эта разбалованность - вечная надежда, что придет какая-то лягушка с волшебным кольцом и все за тебя сделает".
"Длительным будничным трудом мы брезговали, белоручки были, в сущности страшные, - дополнял И. Бунин. - А отсюда, между прочим, и идеализм наш, в сущности, очень барский, наша вечная оппозиционность, критика всего и всех: критиковать-то гораздо легче, чем работать". Действительно, отмечал В. Розанов, "весь тон "господ Родичевых" (имеется в виду один из главных кадетских лидеров. - В.К.) вышел в "господа России"… Так в этом тоне всегда и говорили… У них не было России-Матери… а была - служанка Россия, обязанная бегать у них на побегушках, а когда она не торопилась, они выходили из себя и даже вредительствовали ей".
Единственную реальную несоциалистическую альтернативу либералам представляли правоконсервативные силы, озабоченные только и исключительно сохранением любой ценой своего привилегированного положения. Они еще со времен Первой русской революции все больше связывали свои надежды с появлением "сильной руки". Они обвиняли С. Витте, что "мало расстреливал", а П. Столыпин, по словам М. Меньшикова, обладал явным недостатком "тех грозных свойств, которые необходимы для победы… Он был слишком культурен и мягок для металлических импульсов сильной власти". "Нужен сильный человек", - писал в 1911 г. М. Меньшиков. Но самый корень зла, с точки зрения правых, - по словам А. Бородина, - заключался в царе. Для правых, замечал Д. Ливен, "Николай II был основной частью проблемы". П. Дурново надеялся, что, в конце концов, "потребность в мощной руке" все же "выведет сильного человека из мрака неизвестности".
При этом правые так же, как и либералы, не имели никаких созидательных идей для решения ключевых задач. Вся их "творческая мысль" сводилась к консервации существующего порядка любыми средствами. Не случайно в аграрной проблеме мужик ими "воспринимался как враг", с которым, по словам П. Дурново, "любые политические уступки бессмысленны, компромисс невозможен, а удовлетворение требований - немыслимо, остается одно "усмирение"". В национальном вопросе тот же П. Дурново лишь констатировал факт "растущего сепаратизма", но опять же не выдвигал никаких практических идей по сохранению государственного единства. Вся надежда консерваторов была только на силу: "Землевладельцы требовали устранить всякие сомнения относительно (их) дальнейшей судьбы… и настаивали на бескомпромиссных репрессиях".
Первая русская революция была ими успешно подавлена, однако, отмечал М. Вебер, "русское самодержавие, в том виде, в каком оно сохранялось до сих пор, т.е. в виде централизованной полицейской бюрократии, как раз теперь, когда оно побеждает ненавистного врага, по всем очевидным признакам не имеет никакого другого выбора, кроме как рыть самому себе могилу. Так называемый "просвещенный" деспотизм противоречил бы интересам своего же самосохранения… Самодержавие при этом смертельно ранит само себя". Тем не менее, полагал М. Вебер в 1905 г.: "Только неудачная война могла бы окончательно покончить с самодержавием". Пока же у "Думы нет права утверждать бюджет, что должен иметь в виду германский рынок капиталов", - предупреждал своих немецких читателей М. Вебер.