Закусив праздничным пирогом и солдатскими щами, граф возвратился в цитадель. Во дворце паши, где жил Паскевич, уже накрыт был стол. Начался обед с бесконечными тостами. Невольно останавливался взор на картине, которая представлялась с той стороны, где сидел Паскевич: это было самое счастливое сочетание предметов, возбуждающих чувство восторга и величественные воспоминания. Граф сидел посредине длинного стола, в простенке между двумя большими азиатскими окнами; ширванские Георгиевские знамена, пробитые под Ахалцихе, были привязаны крест-накрест к оконным решеткам, и, тихо колеблемые ветром, они развевались над самой головой победоносного вождя. Вдали тянулись берега Ахалцихе-Чая, по которым русские войска, под его предводительством, пришли для покорения Ахалцихе. Это был путь многотрудный: громады крутых гор, непроходимые дороги... Но там, где с трудом проезжал одиночный всадник, русский солдат на своих плечах перетащил тяжелые осадные пушки. Ближе – развалины города, оживленные славными воспоминаниями. Там каждый шаг стоил потоков крови, и каждый шаг ознаменован подвигами русских, гибелью врагов. За городом, по возвышениям, виднеются остатки осадных укреплений, теперь никому не нужные, заброшенные; внизу, под скалою, на которой стоит дом паши,– веселые группы пирующих ширванцев... Чувство редкого, неповторяющегося счастья отражалось на лице полковника. И не забыли этого дня до гроба ни он, ни его ширванцы, которые с тех пор в длинной истории Кавказской войны так и стали известны под именем Графцев.
Через пять дней после этого празднества Паскевичу случилось быть в лагере. Это был царский день, и главнокомандующий слушал обедню в походной церкви, а потом заехал в Ширванский полк. Во время завтрака к палатке командующего полком полковника Кошкарева явились полковые песенники, и запевала поднес Паскевичу новую штурмовую песню, написанную одним солдатом на мотив "Ой, во поле липонька стояла",– той самой песни, с которой ширванцы пошли на штурм Ахалцихе.
Граф вышел к песенникам, и они, под аккомпанемент своих барабанов, запели.
Ой, между гор -
Ахалцих стоит,
А вокруг стена -
Ров широк лежит,
Там турецкая рать -
Стоит сила грозная,
Несметное числом -
Несметное воинство.
Палят пушки -
Палят пушки вражий,
Блестят ножи -
Блестят ножи острые,
Свистят пули -
Свистят пули меткие.
Возмутилися -
Возмутилися турки все,
Хотят отбить -
Хотят отбить русских.
Да наш-то граф -
Поди, зол на них,
Не любит он -
Не любит их он баловать;
Как возговорит он -
Своим громким голосом:
"Ой, храбрый мой -
Мой Ширванский полк,
Поди возьми -
Поди возьми Ахалцих".
Ой, тронулся -
Вот пошел Ширванский полк.
Он шаг ступил -
Шаг ступил – за ров махнул,
Другой ступил -
Свалил стену крепкую,
Рукой махнул -
Побил силу вражию,
Огнем дохнул -
И воспылал турецкий град.
Ой, солнышко -
За горы, горы спряталось,
И на стене -
Веет знамя русское,
А русский царь -
Хвалит храбрых воинов.
Ширванский полк -
Графу он пожаловал.
Дай Боже нам -
За царя костями лечь.
Служить весь век -
С нашим шефом храбрым,
Носить его -
Носить имя славное,
И покорить царю -
Всю землю турецкую.
Щедро одарив и автора и песенников, Паскевич уехал домой, а гости долго еще пировали, слушая эту штурмовую песню.
Такой радостью отразилось в походном мире Кавказского корпуса падение Ахалцихе. А немногими днями раньше Тифлис ликовал, торжественно празднуя тот же штурм, но уже не как простое взятие неприятельской крепости или удачный шаг в войне, а как гибель "разбойничьего гнезда", с падением которого разрушался и источник вековых бедствий Грузии. Когда ахалцихские трофеи, на другой день после штурма отправленные в Тифлис, прибыли туда 23 августа и торжественно возились по городу при колокольном звоне и пушечных выстрелах со стен старого Метехского замка, великая радость овладела всем населением. Тысячи народа сопровождали процессию. Падение Ахалцихе было народным празднеством для Грузии. Сколько веков страшное имя разбойничьего города было грозою для старого Тифлиса! И вот теперь его бунчуки, его знамена и самая луна, сорванная со знаменитой мечети,– все свидетельствовало воочию, что не грозит уже более ужасами набегов страшная крепость. А вместе с этим Грузия праздновала возвращение в свое лоно древнего достояния своих царственных венценосцев, так давно отторгнутого от нее и обращенного в вечно грозящий вражеский лагерь.
Прошли многие годы, но память о славном штурме Ахалцихе не умерла в потомстве. Простая солдатская песня, сложенная современниками, увековечивает это событие в памяти солдат, а история хранит о нем достойные его воспоминания.
Нужно сказать, что песня на покорение Ахалцихе сочинена рядовым Херсонского гренадерского полка Любимовым, человеком совершенно безграмотным. Любопытен способ, к которому прибегал этот Любимов для возбуждения в себе поэтического вдохновения: он обыкновенно сочинял свои песни на полке жарко натопленной бани, и по мере того, как у него складывались строфы, их записывал полковой каптенармус. Вот эта песня, истинный образчик бесхитростной поэзии русского солдата.
Ночь ужасна наступала,
Канонада замолчала.
Вдруг приказ – весь лагерь снять,
Чтоб Ахалцих-город взять.
Мы в году двадцать восьмом
Ахалцих-город возьмем.
Генералы тут спешили,
Подчиненным говорили:
"Дети, время турок бить,
Время в городе нам быть;
Пойдем драться с врагом гордым,
Он довольно был упорным;
Пора гордость наказать,
Пора город штурмом брать".
Недалеко войска стали;
Турки все еще молчали;
Их паша не помышлял,
Чтоб Паскевич город взял.
Как увидели злодеи
Со высокой батареи -
Громко начали кричать:
"Идет русский город брать!"
Тут саперы подбежали,
Палисадник подрубали.
Жужжат пули, гремят пики,
Летят камни, гром великий,
А картечи, равно град,-
Русски ж идут город брать.
Смерть нам вьется над главами;
Турки суются толпами;
А ширванцы наши в славе -
Были первые в канаве,
Влезли прежде всех на вал,
Как враг храбро ни стоял.
Предводители все смело
Исполняли свое дело.
Турок крепко защищался,
Долго в руки не давался;
Но что может против стать? -
Русски лезут город брать.
Несмотря на огонь жестокий,
И на ямы, рвы глубоки,
И на крепкий палисад -
Русски лезут город брать.
Неприятель устрашился,
Он от валу отступился,
И рассыпался по граду,
Чтоб сыскать ину ограду.
А херсонцы там стоят,
Во все стороны палят.
Враг опять начал стрелять,
Чтобы русских отгонять;
Но не стало в нем уж силы -
Егеря его там сбили.
С кровлей турки вниз летят,
Как снопы везде валят.
Они скрыться хотят в поле
От своей несчастной доли,
Но пока войска бежат.
Русски всюду их разят.
А Касо-паша ужасный.
При своем часе несчастном,
Не умел он, что творить,
Не знал русских как отбить.
Он в отчаянье приходит,
Всех чиновников выводит,
Велит ружья все бросать
И знамена преклонять.
Русски градом овладели,
Туркам в плен идти велели.
В изумленье те стоят,
С озлоблением глядят.
Трепещите ж вы, аджарцы,
Не спасли вас ваши шанцы,
Не защита вам и лес,
Если русский сюда влез.
Покоритесь же державе,
Процветает коя в славе.
Наш Паскевич вас простит,
Вы должны лишь верны быть.
Песня эта, теперь уже забытая, пелась еще в пятидесятых годах во многих полках старого Кавказского корпуса.
Любопытный путешественник, который посетит нынешний город Ахалцихе, невольно остановит внимание на православной церкви, носящей следы глубокой древности. История расскажет ему, что храм этот и есть знаменитая Ахмедиева мечеть, с которой связывалось в Ахалцихе столько славных преданий. Мечеть представляла собой довольно странное явление в этой чисто разбойничьей общине. Среди лабиринта нескладных азиатских строений и среди древних зубчатых стен цитадели возвышались позолоченные купола ее, напоминавшие о правильном европейском зодчестве,– и действительно, она построена была, как говорят, по образцу Св. Софии в Константинополе. Основание ее относят к 114 году магометанской эры и приписывают Ахмед-паше, память которого, сохраняющаяся в самом названии мечети, и поныне чтится местными жителями. Мечеть выстроена из тесаного камня; толстые столбы, окружающие и поддерживающие обширное здание, скреплены широкими медными обручами, а на весьма высоком куполе, покрытом снаружи свинцовыми листами, водружены были, как символы мусульманской религии, золотые полумесяцы. Внутри здание было украшено множеством люстр и паникадил, которые могли считаться образцом восточного вкуса; но стены его, кроме нескольких изречений из Корана, не имели никаких посторонних украшений. Спереди был род небольшого алтаря, обложенного зеленой яшмой; налево – возвышенное место, поддерживаемое колоннами. Несчастная мысль поставить это возвышение стоила, по преданию, жизни самому строителю мечети Рассказывают, что, когда храм был готов, строитель его, визирь Ахмед-паша, приказал устроить в нем для себя особое возвышенное место. Подобное право принадлежало, между тем, только султанам, и Константинопольский диван взглянул на это дело, как на оскорбление верховных прав падишаха. Несчастный строитель храма был признан виновным в оскорблении величества и приговорен к смертной казни через задушение. Благочестивый Ахмед-паша принял с благоговением присланный ему священный шнур и сам лишил себя жизни. Местные жители отдали праху его необыкновенные почести. На обширном дворе, в который ведут широкие красивые ворота, стоят и теперь два скромные памятника, обнесенные решеткой. На одном из них вырезана надпись: "Здесь покоится прах богоугодного визиря Ахмед-паши, скончавшегося в 1173 году Еджры"; другой памятник указывает могилу его жены Айше-ханум. На втором, внутреннем дворе мечети, примыкая глаголем к самому храму, стояло прежде большое каменное двухэтажное здание, служившее для помещения мулл, ахундов и прочего духовного причта. Здесь же помещался известный ахалцихский лицей, при котором находилась одна из богатейших восточных библиотек. Лицей и библиотека – лучшие памятники деятельности Ахмед-паши, и в них объяснение, почему имя этого визиря благоговением передается из поколения в поколение Ахмедиева мечеть обращена русскими в православный храм, посвященный Успению Пресвятой Богородицы, которое празднуется, в день Ахалцихского штурма. И ныне крест, воздвигнутый над нею, говорит воображению о новой жизни, наставшей для города, бывшего источником бедствия и ставшего источником благосостояния народного.
А знаменитая библиотека, с ее драгоценными рукописями, в качестве трофея вывезена в Петербург и ныне на пользу науки хранится в императорской публичной библиотеке. В числе ее манускриптов найдены были такие, которые тщетно разыскивались учеными любителями восточной литературы по всей Персии и в Ардебиле. Рассказывают, что когда в Ахалцихе разбирались рукописи, русский чиновник поднял с пола ядро, залетевшее в библиотеку во время бомбардирования, и спросил в шутку присутствовавшего здесь эфенди: "К какому же разряду мы отнесем вот это послание?" – "Запишите его,– сказал старик с глубоким вздохом,– в разряд памятников о превратностях здешнего мира".
При самом въезде в Ахалцихе, на почтовой дороге, стоит скромный монумент, на котором начертан год покорения крепости и имена храбрых офицеров, павших при штурме ее. Это – след пребывания покойного императора Николая Павловича на Кавказе. Проезжая через Ахалцихе в 1837 году, государь посетил могилу, где были зарыты павшие воины, и повелел тогда же на месте ее воздвигнуть памятник. Царская мысль осуществлена была, однако, спустя лишь двадцать четыре года, уже в новое царствование, во время наместничества князя Барятинского. Памятник в византийском вкусе поставлен в 1861 году, и на нем скромная надпись: "В память воинам, павшим при осаде и взятии войсками в 1828 году Ахалцихской крепости".
Немногосложна эта надпись, но как много говорят простые слова ее тому, кто знает, сколько невероятных подвигов и жертв стоила эта кровавая победа над упорным и сильным Ахалцихе.
XI. АЦХУР И АРДАГАН
Завоевание Ахалцихе, по самой логике вещей, предполагало сложный ряд второстепенных действий, которые должны были упрочить за нами это завоевание. Пал главный город пашалыка, но самый пашалык еще предстояло подчинить русской власти разумной политикой, а где нужно – и силой оружия. Население было враждебно или, по крайней мере, не знало чего держаться, а в руках неприятеля были еще два сильно укрепленные пункта – это Ардаган на юге, и Ацхур на северо-востоке. В то же время, чтобы стать прочной ногой в покоренном крае, необходимо было поспешить с разработкой удобных сообщений с русскими землями, а Ацхур именно и лежал на одном из обычных путей и враждебных и мирных сношений Ахалцихского пашалыка с Грузией, Этими обстоятельствами вполне определялись задачи, предстоявшие Паскевичу.
Первой заботой главнокомандующего было восстановить внутренний порядок в Ахалцихе и тем привлечь на свою сторону жестоко пострадавшее от войны население. На другой же день по занятии крепости учреждено было областное правление, и начальником пашалыка назначен генерал-майор князь Василий Осипович Бебутов – человек хорошо образованный, гуманный, большой знаток восточных языков, нравов и обычаев. Умиротворение разоренного и обнищавшего края было тяжелой задачей, требовавшей с его стороны большого политического такта и энергии. Город лежал под пеплом или в развалинах, множество жителей его скиталось без всякого пристанища и, в буквальном смысле, без куска хлеба. И вот немедленно были собраны сведения о наиболее пострадавших, и каждому оказана посильная помощь, не разбирая степени участия его в делах против русских войск; на первый же раз было роздано более трехсот восьмидесяти шести червонцев. Великодушие победителей, молва о котором быстро облетела окрестности, поразило не привычное к нему население и сразу принесло богатые плоды. Еще Ахалцихе дымился под пеплом, на его развалинах еще валялись обгоревшие тела защитников, а в ближайших деревнях уже закипала обычная жизнь мирного времени, народ принимался за промыслы, торговлю и сельские работы. Такое доверие к русским было столь необыкновенным проявлением в крае, что император Николай впоследствии отметил его особым вниманием.