Просто достаточно представить катящуюся по колосящимся нивам разудалую охоту какого-нибудь "удалого Чурилы Пленковича" с дружиной - помнится, М.М. Плисецкий, советский исследователь былинного эпоса, как и положенно советскому учёному, страстный и безусловный сторонник "народного" его происхождения, искренне недоумевал, как могла "в крестьянской среде" родиться былина, так весело и без особого осуждения описывающая разорительные для крестьян "забавы" знатных удальцов.
А я вот думаю, что как раз в глазах селянина-общинника такое зрелище было сравнимо и со свирепой, с ливнем и градом, непогодой, и с налётом губительных для посевов кровопийц-стриг. Нет, я не собираюсь посягать на лавры Мартынова, доказывая, что как раз Стрибог - "злой" Бог. Собственно, невозможно по самому смыслу слова представить себе "злого Бога", будь то Даждьбог, Стрибог или хотя бы Чернобог балтийских славян- варягов. Определение "Бог" уже противоречит тому, что этого персонажа воспринимали как злого и вредоносного.
Не называли же Богами индийских демонов-асуров, не называл Заратустра Богом владыку зла Ангро Манью. "Злые боги" - персонажи дурного фэнтези, авторы которого не понимают человеческой психологии. Ведь даже сатанисты надеются, что их жуткий кумир как раз к ним-то и будет добр, что он-то и есть подлинный благодетель.
Человек не поклоняется, не обоготворяет то, что считает злом. И это, третье в киевском перечне, Божество - скорее опасное, гневное, но никак не злое.
Стрибог - Бог опасности и смертельного риска. Бог, летевший на буйных ветрах, Бог переменчивой, как ветер, ратной удачи, Бог самого ветра, наполнявшего паруса боевых ладей и опрокидывавшего их, направлявшего и сбивавшего стрелы, северного ветра, рождавшего викингов - ведь викингами называли скандинавы и варяжских, славянских удальцов-мореходов.
Бог летавших на его ветрах кровожадных духов-стриг и чёрных воронов, равно любивших поля кровопролитных сражений.
Мог ли быть более подходящий Бог для воинов - если уж Перун-Громовержец восседал во главе Пятибожия? И как нельзя более понятны тогда и сравнительно редкие упоминания о Нём в источниках - ведь именно воины первыми приняли новую веру, и, соответственно, постарались позабыть прежних Богов.
Семарьгл
Идёт удалый бог, Ярило-молодец,
И снежный саван рвёт по всей Руси широкой!
Идёт могучий бог, враг смерти тусклоокой,
Ярило, жизни царь и властелин сердец
Из мака алого сплетён его венец,
В руках - зелёной ржи трепещет сноп высокий,
Глаза как жар горят, румянцем пышут щёки,
Идёт весёлый бог, цветов и жатв отец!
Пётр Бутурлин, "Ярило"
Вслед за Богами правителей, жрецов и воинов логично должен быть упомянут Бог общинников, хозяев, земледельцев, скотоводов, торговцев. Попросту говоря - простонародья.
Как ни странно, именно на этом месте расположился в летописном перечне самый загадочный из Богов. Мы не знаем, повторюсь, об этом Боге совершенно ничего достоверного, кроме имени.
Оно не отозвалось в личных именах людей или названиях рек, лесов, гор, селений и городов. О Семарьгле не вспоминают предания, пословицы или поговорки, о Нём не поют песни - по крайней мере, так может показаться на первый, пусть и сколь угодно пристальный, взгляд. Поучения против Язычества лишь упоминают его в перечнях Богов - скорее всего, заимствованых из летописи.
Некоторые учёные даже эти упоминания считают позднейшими вставками.
Даже "Слово о полку Игореве", бесстрашно упоминающее Хорса Дажбога, Стрибога, Велеса, Трояна и прочих Богов и демонов русского Язычества, Семарьгла обошло молчанием. Зато какой простор открывается для воображения учёных!
Надо сказать, простором этим воспользовались на славу, и первыми, конечно же, были именно учёные, охотно усматривавшие в Божествах Киевского святилища "заимствования" или вообще книжное влияние - благо невнятно звучащее имя киевского Божества давало к тому прекрасный повод.
Так, например, в Ветхом Завете упоминается, что население Самарии, области Палестины, заселённой выходцами из разных провинций Ассирийского царства, принесло с собою своих прежних Богов, объединив их почитание с "Единым" иудеев. В частности, "кутийцы сделали Нергала, Емафяне - Ашиму" (Четвёртая книга Царств, глава 17, стих 30).
Первое имя по-гречески пишется, как Ергел, второе - как Асимаф.
Вот вам, заявляли исследователи "школы заимствований", и Сим с Ерглом или Реглом, как видоизменялось имя четвёртого из Пятибожия в позднейших поучениях. Некий Прейс видел в Ашиме - и, соотвественно, в Семарьгле - огненное Божество, на том, не слишком внятном основании, что "аши" по-персидски - чистый.
Заметим, кстати, что один из лидеров так называемых "русских ведистов" и горячий популяризатор "Велесовой книги" Александр Асов видит доказательство её подлинности в том, что Семарьгл в ней назван "Огнебогом" - мол, как раз такая гипотеза учёными не высказывалась.
А стало быть, её не мог употребить и вставить в своё сочинение фальсификатор (обыкновенно им считают Юрия Миролюбова).
Во-первых, конечно же, фальсификатор мог вставить в составленный им текст ту версию, которая взошла ему на ум, а вовсе не обязательно кем-то высказанную.
А во-вторых, Александру Игоревичу следует пенять исключительно на собственную начитанность - такая версия не только высказывалась, как видим, но и была опубликована в фундаментальном трёхтомнике Афанасьева "Поэтические воззрения древних славян на природу".
Так что любой всерьёз интересовавшийся славянским Язычеством человек - в том числе, конечно, и Юрий Петрович Миролюбов, сам упомянувший "Поэтические воззрения" в числе изученных им книг в работе "Материалы к предыстории русов" - про эту версию отлично знал. Разделял, кстати, эту версию и другой крайне известный в дореволюционной России исследователь, И.Е. Забелин, труды которого были вообще хорошо известны, а в силу своего патриотического пафоса мимо внимания того же Миролюбова вряд ли могли пройти.
Забелин даже наметил путь проникновения "ассирийских божеств" на Русь - через Тмуторокань, где якобы эти "божества" упомянуты в надписи Понтийской царицы Комосарии (III–II веков до н.х.л.).
Версии Прейса и Забелина, со ссылкой на работу Афанасьева, упомянуты в вышедшей в 1916 году книге Гальковского "Борьба христианства с остатками Язычества в древней Руси" - так что об их малоизвестное™ говорить не приходится.
Некто Великанов, издавший в 1878 году в Одессе книгу "Разведки о древнейшей Русь-славянской грамотности", попытался истолковать имя загадочного Божества при помощи санскрита. Симаргл, по его мнению, образовался из слов "сима" или "симан" - рубеж, граница - в самом широком смысле, от грани миров до пробора в причёске, "ракха" - страж (на самом деле произносилось как "ракшас"), и "кала" - Яма, Бог смерти.
Вообще-то Калой, тёмным, чаще именовали Рудру-Шиву. Но, так или иначе, Симарьгл у Великанова оказался "рубеж (очевидно, между жизнью и смертью, тем и этим светом) сторожащим Ямой".
Воплощением же этого грозного стража Великанов считал намогильных каменных баб, во множестве стоящих по украинским и донским степям. Несколько особняком стоят робкие попытки придать Киевскому Божеству всё же славянское происхождение.
Квашнин - Самарин увидел в нем "богиню молний" (от "си", якобы означающего "сивый, светлый" и "маргла" - моргающая).
А. Леже, к коему впоследствии присоединились - на некоторое время - и лингвисты В.Н. Топоров и В.В. Иванов, увидел в Семарьгле "Седмаруглава" - семиголового идола вроде рюгенского Руевита. Польский учёный А. Брюкнер, разделив имя Божества надвое, первую половину связал с "семьёй", вторую же превратил в "божество", ответственное за ферментацию - есть же слово "рыгать"! На любопытные ассоциации наводит иных учёных соприкосновение с древней славянской Верой и именами Богов.
Впрочем, ни одной из этих славянских и неславянских версий происхождения имени четвёртого из Пяти Богов с киевского холма не удалось догнать по популярности одну из теорий заимствования, самую разрекламированную, воплощённую во множестве научных, популярных и художественных книг, принятую и подавляющим большинством современных язычников-родноверов.
В 1876 году А.С.Петрушевич назвал Семарьгла "древним по своему названию из арийского (общеиндоевропейского. - Л.П.) периода уцелевшим Божеством". Хотя Божество это и "есть по свойствам его неизвестное", однако имя его "подобнозвучаще" "с древне- персидским Симургом, божеством с орлиной головою".
Сочинения Петрушевича прочно позабылись. Однако вот этой его догадке суждена была долгая жизнь.
В 1916 году предположение "не представляет ли слово Симаргл переделку слова Симург, название фантастической птицы иранских сказаний", повторил независимо от канувшего в лету Петрушевича Н.М. Гальковский.
Подробно и обстоятельно - и, по-видимому, независимо и от Петрушевича, и от Гальковского - разработала эту тему в 1933 году знаток иранской мифологии К.Н. Тревер.
Скрупулезно изучив корни образа Симурга, она указала на его глубинные индоарийские истоки.
"Саена-Мрига" - "собако-птица" - описана ещё в священном писании древних персов-зороастрийцев, "Авесте" ("Яшт", XIV, 41).
Кроме чисто птичьего облика ("Увидишь ты гору, главою до туч, / Там - птицу, чей облик суров и могуч./ Симургом зовут её. Полного сил, // Его бы с крылатой горой ты сравнил" - описывает это дивное существо персидский поэт Фирдоуси в "Шахнамэ"), это волшебное существо воплотилось для иранцев в облике "сенмурва" - существа с головою и лапами пса, крыльями орла и чешуей рыбы.
"Саена - не единой природы, а о трёх естествах, трех образов".
Вот к этому существу, которому Единый Господь зороастрийцев, Ахурамазда, поручил защиту ростков и посевов, более того - мифического "дерева всех семян", древа Жизни, от злых сил, и возвела К.Н. Тревер "родословную" самого загадочного из Богов 980 года.
В шестидесятых годах двадцатого столетия эту идею решительно поддержал Борис Александрович Рыбаков. В памятниках русского прикладного искусства XI–XIII веков - в переплетениях узорочья обрядовых створчатых браслетов, на пластинах царского венца из болгарской Преславы, на рязанских и черниговских височных украшениях-колтах, на новгородских подвесках, даже на церковной утвари - пластине врат собора из Суздаля и напрестольной сени, накрывавшей когда-то церковный алтарь в городке Черниговского княжества Вщиж, сожжённом монгольской ордой, академик видел фигурки странных крылатых существ - зверей, головой и передними лапами похожих на собаку и с мощными орлиными крыльями.
Иногда даже чешуя на боках просматривалась - как на упомянутой пластине с церковных дверей Суздаля.
Всё, казалось бы, говорило о том, что загадочный Бог наконец-то найден. Изображения птиц с собачьими головами и лапами обычно соседствовали с растительными узорами, переплетаясь с корнями и стеблями, даже крылья и острые уши украшали изображения проросших ростков. Эти волшебные существа часто изображались на ритуальной утвари, связанной с весенне-летними обрядами плодородия, Русалиями.
Их окружали символы воды, Солнца, растительности, семян (вспомните, читатель - "древо всех семян"), плодородной земли.
Рядом с ними изображали пирующих, пляшущих под игру гусляров юношей и девушек.
Этих псов академик Рыбаков сближал с собаками, сторожившими ростки и колосья ещё на глинянной расписной посуде древней Трипольской культуры, на заре медного века.
Возводя образ Киевского Божества к такой древности, Борис Александрович, конечно, отводил мысль о "заимствовании" его у иранцев: "Перед нами не столько заимствование, сколько одинаковость образа (возможно, речь об общем индоевропейском происхождении? - Л.П .).
В пользу этого говорит и то, что ни один из многочисленных иранских вариантов имени Сэнмурва не совпадает с русской формой". Далее учёный прямо отсылает читателя к эпохе земледельцев медного века (трипольцев) и общим предкам "индоиранцев, славян, греков и фракийцев".
В те времена, писал он, собака, охранявшая первые поля первых земледельцев от многочисленного зверья - косуль, серн, коз - и птиц, стала "олицетворением вооружённого добра".
Эта версия своей красотой и убедительностью покорила многих. Те же Топоров и Иванов впоследствии отказались от своего "Семероглава" и склонились именно к этой версии. Даже рьяные противники Рыбакова - хотя те-то постарались как раз в очередной раз стащить всё к очередному "заимствованию".
Правда, каким-то загадочным образом у них в одной статье оказывались утверждения, что о славянах нельзя говорить ранее VI века (какое-то прямо-таки ритуальное убеждение наших "объективистов", по обыкновению имеющее мало общего и со здравым смыслом, и с сообщениями источников), и что Семарьгл заимствован славянами от …скифов, сошедших с исторической арены ещё до начала христианского летосчисления. Вот такие вот строго научные методы…
Столь же охотно, хоть, конечно, и по другим причинам, восприняли идею о птице-псе Семарьгле учёные - наследники и единомышленники Бориса Александровича, а также те, кто популяризировал, а то и возрождал Веру предков. Охотно принял бы её и я, благо такой Семарьгл как раз прекрасно укладывается в схему Пятибожия.
Нет, в самом деле, обрисованное Рыбаковым Божество словно напрашивается на нишу покровителя-заступника касты земледельцев-общинников, их полей, их главного богатства - хлеба. Однако же есть, читатель, ряд обстоятельств, которые в данном случае препятствуют мне согласиться с мнением уважаемого учёного.
Первое указал сам же Борис Александрович со ссылкой на работы выдающегося языковеда Измаила Ивановича Срезневского. Словом "кумир" на Руси никогда не называли изображение животного, будь то реального или сказочного, мифического.
Лишь человекоподобные изваяния могли называться "кумирами", а значит, и изваяние Семарьгла на Киевском холме, в летописи названное "кумиром", должно было иметь человеческий облик, а никак не звериный. Предположение Рыбакова о Семарьгле, изображённом в качестве барельефа на кумире Мокоши, - домысел исследователя, никак не подкреплённый источниками.
Во-вторых, приходит на ум то же возражение, которым сам Борис Александрович разрушал построения тех исследователей, что желали видеть в Роде, Боге Богов древней Руси, обычного…домового.
Учёный справедливо возражал им - какой же это "домовой", если он во всех памятниках упомянут всегда и только в единственном числе? Разве может быть на весь мир - да ладно, даже хотя бы и на всю Русь - единственный домовой? Совершенно то же самое можно спросить и у самого Рыбакова - какие могут быть "симарглы", по две-три штуки изображающиеся на каком-нибудь браслете, если Бог Семарьгл везде и всюду упомянут в единственном числе?
Ну и в-третьих, и, пожалуй, в главных - совершенно непонятно такое бесследное исчезновение этого Божества из народной памяти. Об угрюмом и опасном Стрибоге остались памятки в местных преданиях, в названиях мест, в однокоренном названии нежити, наконец.
Где же память о Семарьгле? Как мог "затеряться" настолько древний - восходящий к мотыжным земледельцам Триполья! - и столь популярный культ? Если изображения Семарьгла столь щедро покрывали украшения и обрядовую утварь, проникая даже в храмы новой религии, если с ним было связано самое важное для земледельцев (бывших, напомню, подавляющим большинством русского народа ещё в XX веке) - плодородие Земли, урожай, если его образ освящал один из самых живучих и устойчивых Языческих обрядов на Руси, весенне-летние Русалии - как понять столь полное забвение?
Почему уже в трудах книжников-обличителей Язычества в XII–XIV веках возникают вместо него какие-то невнятные Сим и Регл (к концу XV века "эволюционировавший" до совершенно неузнаваемого "Раклея", которого наряду с Перуном, "Гурсом"-Хорсом и Магометом призывает Мамай в "Сказании о Мамаевом побоище")?
Нельзя сказать, что Рыбаков совершенно не замечал этих вопросов. Он старался ответить на них в книге "Язычество древней Руси", но эти его ответы, увы, не выглядят вполне убедительными.
Борис Александрович утверждал, что в XII–XIII веках имя Семарьгла уже оказалось…забыто, как книжниками, так и большинством русских людей, как непонятное и заимствованное, а сменил древнего Бога Переплут, которого в одном из списков "Слова об идолах" упоминают на месте, где в других списках фигурирует Семарьгл.
Переплута Борис Александрович сопоставил с литовским и прусским божеством растительности Пергрубием, которому, по словам автора XVI века Менеция, в день святого Георгия (23 апреля) литовские племена приносили жертву несколько акробатическим образом. Именно - жрец-вуршкайт, держа в правой руке полную пива чашу, воспевал прогоняющего зиму Пергрубия, а затем ухватывал чашу зубами и выпивал её, не прикасаясь руками, и перебрасывал (любопытно - тоже зубами?) опустошённую чашу назад через голову.
Переплуту же, согласно сообщению составителя того же "Слова об идолах", "вертячеся ему пиют в розех, забывши Бога". Некоторую аналогию здесь действительно можно усмотреть.
Рыбаков также проводит параллель между заключительным слогом имени Переплута и греческим "плутос" - богатство (сравните "плутократия" - власть богатых).
Если выводы учёного касательно Переплута верны, то вхождение его в "Слове об идолах" в триаду со Стрибогом и Даждьбогом в качестве "замыкающего" можно рассмотреть не только в космическом плане (Небо и ветры, Солнце, плодородная Земля), как то делал сам Рыбаков, но и в кастовом - все Божества оказываются покровителями трёх основных каст - воинов, жрецов и земледельцев соответственно.