За полкилометра до железной дороги Стрелков распорядился перейти на шаг, а последние метры по вырубке разведчикам-подрывникам пришлось ползти. Изрядно вспотев, они подобрались к насыпи и залегли в подлеске. В своих расчетах Стрелков ни на метр не ошибся. Прямо перед ним, как на ладони, лежали железная дорога и тот ее участок, что проходил над небольшой речушкой. Девственная чистота снега и особенная пронзительная тишина леса не могли ввести его в заблуждение. Участившиеся вылазки партизан и диверсии на железных дорогах вынуждали гитлеровцев принимать все более изощренные способы их защиты. На наиболее опасных направлениях устанавливались скрытые посты наблюдения, сигнальные ракеты, подходы к мостам и разъездам минировались, а по самой дороге курсировали на дрезинах вооруженные подвижные патрули.
Стрелков знал об этом и потому не ринулся очертя голову к мосту, а распорядился замаскироваться и установить наблюдение за дорогой. Его предосторожность, показавшаяся Миклашевскому излишней, вскоре оправдалась. Охотников первым уловил приближающуюся опасность и доложил:
– Командир, едут, со стороны Лиозно!
Стрелков прислушался и заключил:
– Дрезина.
– Она, – согласился Охотников.
– Внимание, засекаю время! – предупредил Стрелков и, сделав пометку в блокнот, приказал: – Смотреть в оба, как и где будут проводить осмотр!
Миклашевский наблюдал за действиями товарищей, запоминал и с нетерпением ждал появления патруля. Гул нарастал, через несколько минут из-за поворота показалась дрезина. На ней двое патрульных раскачивали маятник. Приблизившись к мосту, они затормозили, один взял автомат наизготовку, а второй спрыгнул землю, но к опоре не стал спускаться, а бегло осмотрел подходы.
– Ледачие попались, – оценил действия патруля Василий Кравченко.
– Значит, порожняк пойдет, – предположил Охотников.
– При литерном они бы каждую шпалу обнюхали, – согласился Стрелков и снова сделал пометку в блокнот.
– Та и хай нюхают, я сховаю так, шо николы не найдут, – заверил Кравченко.
– Ну если только сало, то не сомневаюсь, – поддел его Охотников.
– Та биз его, Пэтро, ни якы дило нэ зробышь, – с полоборота завелся Кравченко.
– А как же горилка, Вась?
– А шо, горилка цэ такэ…
– Хорош, хлопцы, а то мне уже захотелось выпить и закусить! – остановил пикировку старых друзей Стрелков и потребовал: – Все внимание на железку!
К этому времени патруль закончил осмотр, выставил вешку на мосту и продолжил движение. Не успела дрезина скрыться за поворотом, как со стороны Лиозно донесся бодрый перестук колес. Предположение Охотникова и Стрелкова, что едет порожняк, подтвердилось. За паровозом тащилась дюжина пустых пассажирских вагонов. Проводив эшелон взглядом, Миклашевский спросил Стрелкова.
– Не пора ли, Женя?
– Нет, Игорь, это же фрицы, у них шо обед, шо смерть, все по расписанию, подождем.
– И сколько еще валяться?
– Часа два, шоб вычислить график движения патрулей.
– Так шо, Игорек, залягай, як медведь в берлогу, – предложил Кравченко.
– Да что-то погодка не располагает, – посетовал Миклашевский.
Кравченко хмыкнул, многозначительно посмотрел на Охотникова, зябко повел плечами и пожаловался:
– Командир, шось стало холодать.
– Действительно, Жень, не пора ли нам поддать? – живо подхватил Охотников.
Стрелков нахмурился и строго заметил:
– Кончай разговорчики! – а затем, улыбнувшись, распорядился: – Ладно, Вася, тащи "взрывчатку", а ты, Петя, доставай "запал"!
– Есть! – дружно ответили они, расстелили на снегу плащ-накидку, из вещмешков извлекли аккуратно порезанный шмат сала с прожилками мяса, буханку ржаного хлеба и баклажку самогона-первача. Охотников, поигрывая в руках деревянными стаканами, обратился к Стрелкову:
– С чего начнем, командир, с пяти капель чи мерзавчика?
– Та яки капли, Петро?! Та який мерзавчик?! По такому морозяке поллитры будэ мало! – шумно протестовал Кравченко.
– По сто с прицепом! – поставил последнюю точку Стрелков.
Охотников разлил самогон по стаканам, и они выпили.
Миклашевский даже не почувствовал градуса, давал о себе знать мороз, и навалился на закуску. Появление дрезины с патрулем заставило их отложить завтрак и снова сосредоточить внимание на железной дороге. На этот раз осмотр моста занял у гитлеровцев около пять минут, после чего в блокноте Стрелкова появилась еще одна пометка. Через сорок минут картина повторилась и окончательно прояснила график движения патрулей, по ним можно было сверять часы. Пропустив очередную смену и дождавшись наступления сумерек, Стрелков дал команду на минирование. Взвалив на спину рюкзаки с взрывчаткой и прихватив еловые ветки, чтобы заметать следы, они спустились к мосту.
Поручив Миклашевскому нести охрану и следить за временем, Стрелков занялся зарядом. Кравченко с Охотниковым, вооружившись тесаками, взялись долбить промерзшую землю. Она с трудом поддавалась, но не устояла перед их напором. Стрелка часов, как казалось Миклашевскому, стремительно ползла по циферблату. До появления патруля оставалось чуть больше десяти минут, когда наконец лунки под заряды были готовы. Стрелков заложил взрывчатку и потянул провод к укрытию. Охотников и Кравченко, замаскировав места закладок, принялись еловыми ветками заметать следы. К появлению патруля они успели закончить работу и присоединились к Миклашевскому и Стрелкову. Проверка прошла гладко, теперь им оставалось запастись терпением и ждать эшелона.
Мороз крепчал и все сильнее покусывал за щеки и нос. Единственным спасением от него служили самогон и сало. Время шло, закончился самогон в первой баклажке, а эшелона все не было. Стрелки часов приближались к полночи, когда на дороге снова произошло движение. Со стороны Витебска показалась дрезина. На этот раз патруль был в усиленном составе – из трех человек и осмотр моста и подходов к нему проводил со всей тщательностью. Один из патрульных не поленился, спустился к опорным быкам и, подсвечивая фонарем, заглядывал во все щели.
– Крупная рыбина, похоже, плывет, – сделал вывод Охотников.
– Як бы нашу сетку не побачили, – занервничал Кравченко.
– Сплюнь, Вася, а то сглазишь.
– Плюй, не плюй, Петро, а если…
– Да помолчите, вы, а то накаркаете! – цыкнул на них Стрелков и распорядился: – Если найдут, то открываем огонь!
– А че потом, командир? – спросил Охотников.
– Суп с котом! – отрезал Стрелков и сосредоточился на патруле.
Гитлеровцы закончили осмотр, не обнаружили следов минирования и забрались в дрезину. Лязг металла и мерный перестук колес прозвучали для разведчиков-подрывников самой желанной музыкой. Через несколько минут дрезина скрылась за поворотом, и над дорогой снова установилась гулкая тишина, но ненадолго. Со стороны Витебска послышался шум приближающегося эшелона. Яркий сноп света прорезал темноту и заискрился на усыпанных снегом елях. Черная, грохочущая гусеница выползла из леса.
– О це щука?! – воскликнул Кравченко.
– Если долго мучиться, то шо-нибудь получится! Вот это везуха! – торжествовал Охотников.
– Танки?! Орудия?! – не мог поверить в такую удачу Миклашевский.
– Тихо, хлопцы! Тихо! Не вспугните! – призывал их Стрелков, а у самого голос звенел от радости.
На открытых платформах под брезентовыми тентами угадывались грозные силуэты танков и самоходных орудий. Эшелон приближался к мосту. В эти последние секунды перед взрывом Миклашевский и его товарищи не видели ничего, кроме эшелона, везущего тысячи будущих смертей красноармейцев. Еще одно мгновение, еще десяток метров, и он перестанет существовать. Передние колеса второго вагона наехали на место закладки первого заряда. Здесь уже сдали нервы у Кравченко.
– Командир, та шо ты тянешь?!
– Жека, давай! Давай! Гаси гадов! – сорвался на крик Охотников.
Охваченный общим страстным желанием уничтожить врага, Миклашевский не замечал, как его руки рвали в клочья плащ-накидку. Стрелков сохранял терпение, дождался, когда платформа с танком оказалась на месте закладки второго заряда, и замкнул клеммы. Яркая вспышка разорвала ночную тьму. Ферма моста и железнодорожное полотно вздыбились, грохот взрыва слился со скрежетом металла. Гитлеровский эшелон пошел под откос. Вагоны рассыпались как костяшки домино. Раскатистое эхо взрыва еще долго сопровождало разведчиков-подрывников. Успех окрылил их, они не чувствовали усталости и шли без остановок. Перед рассветом Стрелков распорядился стать на привал и замаскироваться. Дальнейшее продвижение было опасно, гитлеровцы подняли в воздух авиацию. Над лесом, сменяя друг друга, кружили самолеты-разведчики, а со стороны Лиозно донеслись глухие разрывы тяжелых авиабомб. Фашисты вымещали свое зло на деревнях и ни в чем не повинных людях.
С наступлением сумерек, когда с неба исчезли самолеты, подрывники продолжили марш и поздним вечером добрались до базы РДР "Сокол", где их ждали жарко натопленная баня и торжественный ужин. Боевые товарищи поднимали тосты: за успех операции, за победу, за будущую мирную жизнь, за первый удачный выход Миклашевского на "железку". Он захмелел, голова закружилась, и кружилась она не столько от выпитого, сколько от переполнявшего его чувства, что он снова стал своим среди своих. Утром на стволе сосны около штабной землянки появилась еще одна зарубка, означавшая число пущенных под откос вражеских эшелонов. Право вырубить ее Стрелков, Кравченко и Охотников, не сговариваясь, предоставили Миклашевскому. В тот день он чувствовал себя именинником и рвался в новый бой – в Смоленск. Но это уже зависело от результатов разведки Дырмана и Немковича. Им же пришлось почти на неделю задержаться в Новых Батюках.
16 января они, получив на руки пропуска вместе со связником РДР Михеевым и его дочерью Галиной, загрузив сани картошкой и капустой, выехали в Смоленск. Дорога заняла немного времени и обошлась без нервотрепки. Проверка на постах заканчивалась одним и тем же – Михеев откупался от полицейских самогонкой и салом. В город они въехали перед обедом и сразу направились к городскому рынку.
Плотно укатанный снег задорно посвистывал под полозьями, и сани легко катились под горку. По сторонам мелькали развалины домов, почерневшие остовы сгоревших машин и бронетехники – следы прошедших ожесточенных боев. Ближе к рынку они были не столь заметны. Несмотря на поздний час, на стоянке было не протолкнуться. Наступила оттепель, и народ потянулся к рынку – единственному месту в городе, где еще теплилась жизнь и можно было узнать последние городские и фронтовые новости.
Храп лошадей и крики извозчиков, пытавшихся пробиться ближе к торговым рядам, заглушали галдеж воронья, слетевшегося на легкую поживу. Михеев не стал толкаться и остановил сани у ограды. Пока Галина искала свободный прилавок, они вместе с Дырманом и Немковичем перегрузили картошку с капустой на волокуши и перетащили к торговым рядам. Дальше их пути разошлись. Разведчики, прихватив с собой для конспирации по полмешка картошки и капусты, покрутились среди торговых рядов, для вида приценились к валенкам и направились к первой явочной квартире – Перлова. Там их ожидал тяжелый удар – на ее месте они нашли пожарище.
Последняя надежда оставалась на явочную квартиру Осадчего. Савелий Харлампиевич до войны работал мастером-закройщиком в швейной артели "Игла" и был хорошо известен городским модникам и модницам. Но мало кто знал, что в далеких 20-х годах он служил в особом отделе ВЧК Западного фронта и проявил себя как способный оперативник. Но, к сожалению, военная карьера у него не сложилась. В 1922 году по состоянию здоровья Осадчий уволился, возвратился в родной Смоленск и нашел себя в гражданской жизни. Война вновь вернула его в боевой строй. Он без колебаний принял предложение сотрудников НКВД использовать свою квартиру как явочную. Профессия портного служила хорошим прикрытием, даже во время оккупации Смоленска у него не переводились клиенты. В их числе были не только полицейские, но даже чины из гестапо, и никому из них не приходило в голову, что под самым носом действует конспиративная квартира советской разведки.
На подходе к ней Дырман и Немкович разделились. Дырман направился ко двору Осадчего, а Немкович остался на подстраховке. Впереди показались хорошо знакомые по описанию забор и калитка. Над калиткой, на столбах, покачивались на ветру выполненные из жести ножницы. Еще одним напоминанием, что в доме живет портной, являлся простенький портрет мастера, нарисованный на воротах. В нем угадывались черты самого Савелия Харлампиевича.
Дырман сбавил шаг, пробежался взглядом по аккуратной дорожке, прокопанной в сугробах, от калитки она веером расходилась к крыльцу дома, колодцу, сараю, и задержался на печной трубе. Над ней вился сиреневый дым, и в воздухе носился запах березы. Все это говорило Дырману – хозяева находятся дома и пусть трудная, но жизнь продолжается. Побывавший не один раз в самых сложных переделках, он не обманывался на этот счет, за кажущимся спокойствием могла таиться смертельная опасность, грозившая в любую секунду взорваться отрывистыми командами и лязгом затворов. Его опасения развеял условный сигнал о ее отсутствии – коромысло висело на своем месте – на южной стене сарая.
Страхуясь, Дырман подал знак Немковичу – приготовиться и шагнул к калитке, она была не заперта, поднялся на крыльцо и постучал в дверь. На окне дернулась занавеска, в нем мелькнуло женское лицо, прошла секунда, другая, и в сенцах раздались шаги. Дырман напрягся, правая рука сжала рукоять пистолета. Лязг засова ударил по напряженным нервам, и его тело сжалось, как пружина, готовая нанести удар по затаившемуся врагу. Дверь открылась, и перед ним предстал пожилой, но еще крепкий мужчина, прихрамывающий на правую ногу. От его вида: старомодных очков, местами потертой телогрейки, с левой стороны, словно еж, топорщившейся иголками, и брюк, обсыпанных мелом, на Дырмана повеяло уже позабытым домашним уютом. Поправив очки, Осадчий цепким взглядом, словно снимал с клиента мерку, прошелся по нему и остановился на правой руке. Дырман отпустил рукоять пистолета и поздоровался.
Осадчий в ответ кивнул и поинтересовался:
– Молодой человек, у вас ко мне заказ?
– Да, – подтвердил Дырман и, отчетливо проговаривая каждое слово, произнес первую часть пароля: – Я бы хотел заказать у вас брюки из коричневого драпа.
Осадчий изменился в лице и, прокашлявшись, назвал отзыв:
– Э-э, а из какого материала будем шить: моего или вашего?
– Вашего, – назвал последнюю часть пароля Дырман и, не в силах сдержать радость, воскликнул: – Слава богу, хоть вы на месте, Савелий Харлампиевич!
– Фу, – с облегчением выдохнул Осадчий и, отступив в сторону, пригласил: – Чего ж мы тут стоим, заходьте в дом, там и поговорим.
Оставив мешки с картошкой и капустой в сенцах, Дырман и присоединившийся к нему Немкович прошли вслед за Осадчим в горницу. Печь, мирно потрескивавшая березовыми поленьями, самовар на столе, тускло поблескивавший надраенными боками, выкройки из ткани, развешанные на спинках стульев, и сама хозяйка – Клавдия Ивановна, лучившаяся добротой и покоем, заставили Дырмана и Немковича на время забыть о войне и тех ужасах, что она несла. Они безоглядно погрузились в атмосферу тепла и уюта, которой их окружила семья Осадчих. Хозяева тоже оттаяли душой. Дырман и Немкович стали для них первыми за время оккупации посланцами из бесконечно далекого мирного прошлого. Они с жадным интересом слушали их рассказы о победе над фашистами под Москвой, успешном наступлении под Сталинградом, и в их глазах оживала надежда, что победа не за горами.
Пробыв два дня в Смоленске, Дырман с Немковичем не только убедились в надежности явочной квартиры Осадчего, но и нашли подтверждение информации о существовании в городе разведывательно-диверсионной школы абвера и возвратились на базу РДР "Сокол". О результатах их вылазки Лаубэ радиограммой доложил в Центр.
Его сообщение добавило настроения Маклярскому и Зеленскому. Они еще на один шаг приблизились к основной цели операции "Ринг". Она могла стать в один ряд с такими как "Монастырь" и "Курьеры". С недавнего времени их взял на личный контроль сам Сталин и затребовал отдельную докладную записку.
Прежде чем представить ее проект Судоплатову, Маклярский еще раз внимательно перечитал каждый абзац, выверяя предложения и даже слова. Со дня начала операции "Монастырь" – подставы на вербовку гитлеровской разведке агента Макса-Гейне не прошло и года, а он уже стал одним из ценнейших источников информации в тайной армии абвера. Подтверждением тому служили не только крупные денежные суммы, доставляемые курьерами из Берлина, но и личные благодарности высших руководителей германской разведки. Особо отмечался вклад Макса в операции вермахта на Восточном фронте осенью 1942 года. Его "особо ценная информация" от 4 ноября, в которой сообщалось, что "…15 ноября Красной армией планируется крупное наступление в районе Ржева", позволила вермахту отразить его, зато сокрушительный удар советских войск под Сталинградом стал для гитлеровцев громом среди ясного неба.
С каждой новой радиограммой Макса поток "важной разведывательной информации" искусно, готовившейся подчиненными Судоплатова и офицерами Генштаба Красной армии, стремительно рос. В абвере, не желая подвергать опасности своего ценного агента, решили разгрузить его и направили в помощь курьеров – Станкова и Шалова. Контрразведчики дали им "погулять" по Москве и, убедившись в отсутствии у гитлеровской разведки другой шпионской сети, задержали, перевербовали и включили в радиоигру.
Через два месяца перед контрразведчиками Судоплатова засветилась очередная пара агентов абвера – Злобин и Алаев. С собой они принесли 20 тысяч рублей, запасную радиостанцию для группы Макса и новые фиктивные документы, изготовленные на имя Станкова и Шалова. На этот раз гитлеровским агентам не дали погулять и взяли тепленькими, рассчитывая на их моментальную перевербовку. Расчет оправдался: первым "поплыл" Злобин и дал согласие на сотрудничество.
Взвесив все "за" и "против", Судоплатов и его подчиненные приняли решение начать еще одну оперативную игру с гитлеровской разведкой. Она получила кодовое название "Курьеры". Теперь радиоигра с абвером одновременно велась по двум направлениям: от имени организации "Престол" по радиостанции Макса и группы Злобина-Алаева по радиостанции Злобина. Такая "успешная" легализация курьеров и последующая их "результативная работа" укрепили веру руководства абвера в безграничных возможностях своего особо ценного разведывательного источника Макса. Оно продолжало с завидным постоянством посылать к нему и Злобину новых агентов, деньги, радиостанции.
В Берлине тешили себя иллюзией о существовании в самом сердце большевистской России мощной разведсети, получившей кодовое название группа "Иосиф". О ее эффективной деятельности глава германской разведки адмирал Вильгельм Канарис неоднократно докладывал Гитлеру. При этом ни он сам, ни его подчиненные не могли даже подумать, что уже давно и успешно работают на совсем другого Иосифа – Сталина.