За этим занятием их застал комендант. В одной его руке сердито попыхивал чайник, в другой - громоздились кульки. Из-за них проглядывала встревоженная физиономия, она говорила о том, что угроза - сушить для себя сухари, была не пустым звуком. Торопливо сложив все на стол, комендант поспешил оправдаться:
- Извините, товарищ капитан, пришлось к Гончаренко сбегать. У него разжился сгущенкой.
- А наша, чем хуже? - удивился Рязанцев.
- Вчера закончилась.
- А ты тогда на что, если к Гончаренко за каждой мелочевкой бегаешь?
- Закрутился, забыл.
- Михаил Алексеевич, я тебе уже не раз говорил: нельзя жить одним днем, наперед думай! Намотай себе на ус: у нас не богадельня, а Особый отдел. Понял?
- Так точно! Исправлюсь, Павел Андреевич!
- Сейчас проверим, хорошее сало сможешь достать?
- Считайте, что оно на столе! - заверил комендант и ринулся к двери.
- Старательный парень, а организованности пока не хватает, за все дела разом берется, - бросил ему вслед Рязанцев и, разлив кипяток по кружкам, спросил у Петра: - Ты как - с заваркой или со смородиновым листом?
- Лучше со смородиной, - ответил Петр.
- Правильно, аромату больше и пользы, - поддержал Рязанцев и пододвинул к нему коробку из бересты.
В ней горкой лежали подсушенные листья смородины. Петр взял щепотку, опустил в кружку, и в кабинете запахло летним садом. Он глубоко вдохнул и закрыл глаза. Этот довоенный запах на мгновение заставил забыть о ненавистном Струке, Макееве, ужасах отступления и смерти, витавшей над ним до последнего времени.
- Ты сахар, сахар бери, не стесняйся, - напомнил о себе Рязанцев.
- Да, да, - встрепенулся Петр и потянулся к сахарнице.
Не успели они выпить по первой кружке, как в кабинет возвратился комендант и, выложив на стол здоровенный шмат сала, заявил:
- Лучшего сала, Павел Андреевич, не найти!
- Хороший был хряк, случайно не у Гончаренко разжился? - уколол его Рязанцев.
- Не, свои запасы имеем.
- Молодец!
- Разрешите идти? - повеселевшим тоном спросил комендант.
- Да, - отпустил его Рязанцев и, улыбнувшись Петру, заметил: - Под такую закуску грех не выпить.
Не дождавшись ответа, он открыл фляжку со спиртом и, разлив по кружкам, предупредил:
- Чистый, неразбавленный.
Они сдвинули кружки, их взгляды встретились, и на душе у Петра потеплело. Ему казалось, что он снова среди своих бойцов, объединенных бескорыстным духом боевого братства, истинную цену которого определяли дела и поступки.
- С возвращением, Петр Иванович, - буднично произнес Рязанцев и залпом выпил.
Петр кивнул и последовал его примеру. Спирт оказался медицинским - девяносто шесть градусов. Во рту заполыхало, а из глаз брызнули слезы. Он лихорадочно зашарил по столу в поисках кружки. Захлебываясь и расплескивая чай по гимнастерке, Петр выпил до дна, а когда пришел в себя, смахнув слезы, с трудом выдохнул:
- У-у-ух, и крепкий же чертяка, не то что шнапс у фрицев!
- Ты на сальцо, на сальцо налегай! - предложил Рязанцев и принялся кромсать его ножом.
Комендант не подвел: сало, действительно, оказалось отменным и таяло во рту. Под него вторая порция спирта пошла легче. Петр окончательно размяк и прочувственно произнес:
- Как будто и войны нет.
- Будь она трижды проклята! - с ожесточением произнес Рязанцев и поинтересовался: - Тебя она где застала?
- В Ковеле.
- А меня - в Раве-Русской. В первый же день пол-отдела потерял! Эх, какие ребята были! С Вадиком Лихачевым вместе всю финскую прошли, и ни царапины, а тут один осколок, и все - нет человека, - с болью в голосе произнес Рязанцев.
- То же самое в моем полку! Склад ГСМ сразу накрыло! Остались без горючки! Машины стали колом! Связи нет! Никто и ничего не знает, а тут еще командира с начальником штаба снарядом убило! - мучительно вспоминал Петр.
Участливый взгляд Рязанцева располагал к откровенности, и, поддавшись чувствам, Петр излил ему все, что бередило душу. Это была типичная история окруженца. Они - рядовые и командиры - в те первые, полные ужаса и кошмара, июньские дни сорок первого испытали настоящий шок и трепет перед невиданной мощью, казалось, не знающей сбоев военной машины вермахта. Огненно-свинцовый вал безжалостным катком прокатился по ним. Одни остались навечно в земле, другие попали в плен, но были третьи, кто продолжал отчаянно сопротивляться. И, о чудо! Гитлеровская машина начала давать сбой! Эти, пусть маленькие, добытые самой дорогой ценой победы над многократно превосходящим врагом вернули окруженцам веру в себя и дали надежду, что им удастся не только выжить, но и выстоять. Именно там, в гитлеровских котлах сорок первого, начал коваться тот удивительный сплав победителей, которые в ликующем мае сорок пятого поставили последнюю точку в самой кровопролитной и жестокой войне двадцатого века.
Опытный контрразведчик и тонкий психолог Рязанцев разглядел эти качества победителя в старшем лейтенанте Петре Прядко и окончательно утвердился в том, что перед ним - настоящая оперативная находка и прирожденный разведчик. В мирное время хваткий и пробивной интендант, он не потерялся и не сгорел бесследно в безжалостной топке войны. Петр проявил себя прирожденным командиром, за которым подчиненные готовы были идти в огонь и в воду. Война, этот безжалостный экзаменатор, отмеряла каждому его цену, она сметала шелуху повседневности и обнажала внутренний стержень - характер.
"Чего-чего, а характера, тебе не занимать, на двоих хватит. Не зря поговорили по душам. Не ошибся я в тебе - ты настоящий разведчик, но об этом позже", - решил Рязанцев, с теплотой посмотрел на захмелевшего Петра и спросил:
- Может, еще чайку?
- Спасибо, напился, - отказался Петр.
- А сало?
- Не, уже не лезет.
- Тогда отдыхать, а завтра на свежую голову поговорим о деле, - не стал настаивать Рязанцев, снял трубку телефона - ответил дежурный, и распорядился:
- Володя, значить так: определи, где квартировать Петру, на довольствие поставь во взводе охраны, а главное - организуй баньку, чтобы он смыл все "грехи" - те, что есть, и те, каких не было, - с добродушной улыбкой на лице закончил разговор Рязанцев.
- Есть, Павел Андреевич, сделаем все в лучшем виде! - заверил дежурный.
Из кабинета Петр вышел, не чувствуя под собой ног. Его переполняли радость и опьяняющее чувство свободы. Чудовищное обвинение в предательстве отпало. Он спускался по лестнице и не слышал телефона, надрывавшегося в дежурке, не замечал двух затравленных красноармейцев с кровоподтеками на лицах, очередной пары вражеских агентов - диверсантов, захваченных розыскной группой особистов.
"Мне поверили! Я чист!" - повторял про себя Петр. Выйдя во двор, он вдохнул полной грудью бодрящего морозного воздуха, и голова пошла кругом. В эти счастливые мгновения ему казалось, что он заново родился.
- Так как - сначала порубать или в баню, товарищ старший лейтенант? - вернул его к действительности голос дежурного.
- А-а-а? Что? - Петр не сразу понял, о чем идет речь.
- Я говорю: порубать или в баню?
- В баню! В баню!
- Хозяин - барин, - не стал настаивать дежурный и, повернувшись к гаражу, позвал: - Старшина?! Пилипчук?!
В ответ из распахнутых ворот надсадно фыркнул двигатель и снова заглох.
- Пилипчук?! Ну, где ты там?
- Че надо? - наконец отозвался тот, и из гаража появилась коренастая фигура. Хитрющая физиономия старшины говорила о том, что ее хозяин способен не только организовать баню, но и при желании найти в раю даже черта.
- Семеныч, сколько можно ждать? - ворчливо заметил дежурный.
- Та шо, мэни разирватыся?! Машину на колеса поставь! Караул с арэстантамы собери! Сэйф Бондарю достань? Шо, окроме мэни никого бильше нэма?
- Перестань, не бухти! Вот видишь товарища?
- Бачу. И шо? - буркнул Пилипчук и стрельнул в Петра оценивающим взглядом.
- Так вот, Семеныч, тебе особое поручение от начальника: позаботься о нем как о родном сыне. Для начала - банька, потом - напоить, накормить и к хорошенькой вдовушке под бок положить.
- Може, ще свэчку подэржаты?
- Свечку? - хохотнул дежурный и язвительно заметил: - Еще чего, запусти козла в огород, так без капусты останешься.
- Сам ты такый, - огрызнулся Пилипчук и, не став вступать в перепалку, спросил у Прядко: - Рушнык, мыло, чиста нижняя одежка еэ?
- Нет, только воз грязи, - Петр шуткой попытался смягчить разговор.
Она не тронула сурового старшину. Насупившись, он буркнул:
- И дэ я цэ визьму? Я шо, фокусник?
- Семеныч, кончай волынить! Ты старшина или кто? Тебе, че, непонятна задача начальника: старший лейтенант должен сверкать как новая копейка! - надоело сквалыжничать дежурному, и он повысил голос: - Кончай разговорчики и выполняй приказ!
- Развэлось начальникив, сховаться никуды, - огрызнулся Пилипчук и, кивнув Петру, позвал: - Пишлы!
Утопая по колено в грязи, по разбитой грузовиками и артиллерийскими тягачами дороге они добрались до края села и вошли во двор. В нем еще теплилась хрупкая и недолговечная на войне мирная жизнь. В хлеву тяжело ворочался скот, а за тонкой дощатой перегородкой сарая кудахтали невесть как уцелевшие куры. Небольшая, сложенная из самана, хатка с веселыми синими ставенками выглядела беззащитно и одиноко на фоне мрачных развалин.
Пилипчук, отряхнув с сапог комья грязи, поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Никто не ответил, он осмотрелся и, не заметив живой души, позвал:
- Зинаида, дэ ты?
- А хтось туточки? - откликнулись из хлева.
- Цэ я, Пылыпчук. Принимай на постой.
- Так куды ж мэни его? У мэни миста бильшэ нэма!
- И че, мы такичкэ будемо размовлятым? Выходь! - потребовал Пилипчук.
Из хлева показалась закутанная в платок по самые глаза бабенка неопределенных лет. Причитая на ходу, она засеменила к ним. Весь ее разнесчастный вид, кроме жалости, ничего другого не вызывал. Пилипчук смягчил тон и утешил:
- Та нэ вбывайся ж так, Зинаида, вин тильки на пару ночей. Харч будэ наш.
- И куды ж мэни его ложить? - все сокрушалась та.
- Замисто Васыля, его нэ будэ.
- Ладно, заходьтэ, - пригласила Зинаида.
- Та ни, я пишов, у мэни дил по самэ горло, - отказался Пилипчук и напомнил: - Баньку, Пэтро, сам истопышь, вона в сусиднем огороде. Зинаида усэ знае, а чисту одежку я з хлопцем пришлю. Ну, бывай.
- Спасибо, - поблагодарил Петр и вслед за хозяйкой прошел в горницу.
Простенько убранная, она отличалась чистотой и порядком. Зинаида распахнула штору, закрывавшую проход в соседнюю комнату, и пригласила:
- Проходьтэ, оцэ будэ ваше мисто. Звиняйте, бильше ничего нэма. В другой вже живуть два вашых хлопця.
- Все нормально! А как с банькой? - поинтересовался Петр.
- Вона тутэчки, недолэчэ, пишлы, - позвала за собой Зинаида и вышла во двор.
Петр последовал за ней. Баня располагалась на соседнем участке и оказалась единственным строением, которое уцелело после бомбежки. Сложена она была добротно и внутри имела вполне приличный вид. Кадушка с водой, парочка измочаленных дубовых веников, висевших под потолком, десяток поленьев, лежавших у печки, и тепло, исходившее из парилки, говорили о том, что баня не простаивала.
- А как с мылом и полотенцем? - спросил Петр.
- Вертайся в хату, там визмэшь, - ответила Зинаида.
- Потом, а пока я растоплю печку.
- Ну, як знаеш. Мыло и рушнык у сэби в горнице визьмешь, а я пишла. Скотына мэни ждэ, - заторопилась Зинаида по своим делам.
Петр остался один, осмотревшись, нашел под лавкой топор, вышел во двор, из валявшихся у стены бани чурбаков нарубил дров и растопил печку. Тяга в ней была отменная, и через несколько минут огонь жадно облизывал поленья. Поставив на плиту бак с водой, он, подхватив ведра, отправился к колодцу, натаскал в бочку воды и снова возвратился в дом. Там его застал красноармеец, присланный Пилипчуком, за его спиной болтался увесистый вещмешок. Прижимистый старшина вдруг ни с того ни с сего расщедрился. Эта щедрость стала понятна Петру, когда красноармеец полез в карман ватника, достал пачку папирос "Казбек" и, положив на стол, объявил:
- Это вам, товарищ старший лейтенант, от начальника!
- Мне?!! - опешил Петр и удивленными глазами наблюдал за тем гастрономическим парадом, который демонстрировал красноармеец.
Из вещмешка одна за другой появились: банка рижских шпрот, банка костромской сгущенки, три банки тушенки, пачка сахара-рафинада, свежеиспеченная буханка ржаного хлеба, сверток нижнего белья и настоящее туалетное мыло "Москва".
- Откуда все это?!! - поразился Петр.
- Наш старшина еже ли схочет, так и танк може достать, - не без гордости ответил красноармеец.
- А с виду не скажешь.
- Это так кажется. Еже ли надо, так он в лепешку расшибется.
- Лепешек мне не надо, а старшине передай спасибо, - поблагодарил Петр и отпустил красноармейца.
Все это продуктовое богатство он отнес на стол хозяйке, а сам, прихватив полотенце, белье и мыло, возвратился в баню. Она еще не успела, как следует прогреться, но его охватил зуд нетерпения. Стащив с себя обветшавшую, пропахшую запахом костра и потом одежду, Петр, подхватив ведро с водой и дубовый веник, нырнул в парилку и погрузился во влажный полумрак. Освоившись, отыскал взглядом лавку, камни, от которых отдавало жаром, и плеснул водой. Они сердито зашипели, и теплая, расслабляющая волна окатила тело. Нащупав лавку, Петр в изнеможении растянулся, время от времени усилием воли заставлял себя приподняться и лениво охаживал живот и спину дубовым веником. Из этой полудремы его вывел стук в дверь и голос Зинаиды:
- Солдатик, ты ще жывый?
- Живой-живой, хозяйка, - откликнулся Петр.
- Пора исты! У мэни усэ готово, - позвала она к столу.
- Сейчас буду! - заверил ее Петр и, окатив себя водой, стал собираться.
По возвращении в хату, в горнице его ждали щедро накрытый стол и сама хозяйка. Он ее не узнал. Зинаида преобразилась на глазах. На вид ей было не больше сорока. Тонкие правильные черты лица ничуть не портил слегка курносый, задорно торчащий носик, черные как воронье крыло волосы пышными волнами ниспадали на плечи, крепко сбитая, с развитыми формами фигурка не поддалась возрасту. Изумление, написанное на лицо Петра, не укрылось от проницательного женского взгляда. Лукаво улыбнувшись, Зинаида певуче, с ударением на "г" произнесла:
- Та, чего ж вы стоите? Сидайте!
Петр перевел взгляд на стол. Над казанком с вареной картошкой вился ароматный парок. Рядом с ним на блюде лежала запеченная в духовке курица. Среди мисок с солеными огурцами и помидорами тускло отсвечивала бутыль самогона.
- Зинаида, ну зачем?! - воскликнул он.
- Хорошего человика зразу видно.
- Спасибо, но война же.
- Так шо ж типерича нэ жыты?
- Оно-то так, и все-таки… - замялся Петр, пробежался взглядом по горнице и, не заметив продуктов из загашников Пилипчука, потребовал:
- Зинаида, то, что принесли, выставляй на стол!
- Цэ же военнэ?
- Мы все военные: что на передовой, что в тылу. Забирай!
- Ни, як жэ можно?
- Можно! - отрезал Петр.
- Дякую! Дякую! - повторяла Зинаида и, от смущения, не зная, куда девать руки, затеребила пальцами поясок на кофте.
Петр приобнял ее за плечи и, усадив на табурет, сел напротив. Зинаида, оправившись от смущения, принялась хлопотать за столом, подкладывая ему в миску то картошку, то куски курицы, и при этом не забывала подливать в рюмки. То ли от усталости, то ли от крепкой самогонки Петр вскоре опьянел и уже с трудом помнил, как добрался до кровати, и, едва коснувшись головой подушки, уснул мертвецким сном. Не разбудили его ни грохот далекой бомбежки, ни голоса постояльцев Зинаиды. Впервые за последние пять месяцев он безмятежно провел ночь. Ранним утром его поднял на ноги помощник дежурного по Особому отделу. Быстро умывшись, побрившись и перекусив на ходу, Петр отправился на встречу с Рязанцевым.
Тот уже был в кабинете. На этот раз он был немногословен и деловит, коротко поздоровавшись, пригласил пройти к столу, на котором была развернута карта. Петр бросил на нее взгляд: в полосе обороны 6-й армии, по тылам гитлеровцев, замысловато петляла жирно прочерченная зеленая линия и выходила к расположению 417-го стрелкового полка. Она повторяла путь его отряда. Он вопросительно посмотрел на Рязанцева.
- Ты правильно понял, Петр Иванович, - подтвердил тот его догадку и затем спросил: - Хорошо помнишь маршрут?
- Какие-то участки - да, а какие-то - нет. Двигаться приходилось ночью.
- Понятно. Но зато прошли своими ножками и все видели своими глазами. Меня, а точнее командование армии, интересуют два участка, - и карандаш Рязанцева остановился на зеленом пятне - дубраве, а потом проследовал к голубому "блюдцу" - озеру.
- К сожалению, Павел Андреевич, - Петр развел руками и с горечью обронил, - я мало что могу сообщить. Но одно точно скажу: в дубраве фрицы стоят. Мои разведчики туда сунулись, напоролись на посты и еле ноги унесли.
- Что там?
- Гадать не стану. Дорога в дубраву свежая, хорошо накатана. И еще. Мои хлопцы слышали работу мощных моторов - танки или самоходки.
- О, уже кое-что! - оживился Рязанцев, и карандаш в его руке переместился к озеру.
- Там, на бывшей центральной усадьбе колхоза, румыны, пехота, - не дожидаясь вопроса, пояснил Петр.
- Румыны?! Пехота?
- Разведчики по форме и разговору догадались.
- М-да, дела! Теперь у меня появилось больше вопросов, чем ответов, - был озадачен Рязанцев. Описав круг по кабинету, он остановился перед Петром и спросил в лоб: - В разведку сходишь?
- Я-я-я?.. - Петр не нашелся что ответить.
Предложение Рязанцева стало для него полной неожиданностью. Всем своим существом Петр противился возвращению в тот бесконечный кошмар, что преследовал его последние пять месяцев. Он, встретившись взглядом с Рязанцевым, опустил голову.
- Надо, Петр Иванович! Фрицы что-то затевают, а мы толком ничего не знаем. Ты те места знаешь. Ну, так как? - мягко, но настойчиво добивался ответа Рязанцев.
- Я ж не разведчик. Я… - замялся Петр.
- Не разведчик? Ты им родился! Лучше тебя это задание никто не выполнит, а это - тысячи спасенных жизней.
- Понимаю, Павел Андреевич.
- Итак, решено!
- Раз надо, так надо.
- Другого ответа, Петр, я от тебя не ожидал! Молодец! - потеплевшим голосом произнес Рязанцев, снял трубку телефона - ответил дежурный, и потребовал: - Володя, ко мне в кабинет Кулагина вместе с Сычевым и Новиченко!
- Есть! - принял тот к исполнению.
- Сычев? Серега?! Он здесь? - удивился Петр.
- Да, а второй, Новиченко, тоже обстрелянный боец. С боями вышел из окружения. Так что притираться вам не придется.
- Им известна цель задания?
- В общих чертах.
- Как держать связь?
- По рации. Частоту и шифр получишь у Кулагина.
Стук в дверь прервал разговор.
- Войдите! - разрешил Рязанцев.