В целях дополнительной проверки надежности Прядко в декабре 1941 г. в качестве командира агентурно-боевой группы, куда входил агент Сыч, был направлен в расположение немецко-фашистских войск с разведывательным заданием. По его результатам представил ценные сведения, которые были использованы командованием 6-й армии.
В ходе выполнения задания Гальченко проявил себя как исключительно толковый работник, грамотный, сообразительный. Быстро и хорошо ориентируется в боевой обстановке. К заданию отнесся серьезно и выполнил его точно в соответствии с нашим указанием.
С учетом изложенного выше полагаю целесообразным задействовать Гальченко в операции "ЗЮД" по агентурному проникновению в немецко-фашистский разведорган вергруппу 102.
Начальник Особого отдела НКВД СССР
6-й армии Юго-Западного фронта
капитан П. Рязанцев
№ 167/ОА от 5.01.42 г.
Глава четвертая
Внедрение в абвер
Совершено секретно
Лично
Начальнику Особого отдела НКВД СССР
6-й армии Юго-Западного фронта
капитану тов. П. Рязанцеву
На № 167/ОА от 5.01.42 г.
Ваше предложение об участии зафронтового агента Гальченко в операции "ЗЮД" поддерживаю. После внедрения в состав абвергруппы 102 основное его внимание сосредоточить на получении и оперативной передаче сведений о составе и содержании заданий забрасываемых в расположение частей Красной армии разведывательно-диверсионных групп противника.
Дополнительно доложите легенду прикрытия, под которой Гальченко будет внедрен, а также способы связи с ним.
Начальник Особого отдела НКВД СССР
Юго-Западного фронта
комиссар госбезопасности 3-го ранга
Н. Селивановский
№ 4/2/123 от 7.01.42 г.
Прочитав шифровку, Рязанцев бросил взгляд на дверь: несколько минут назад она захлопнулась за спиной Прядко, но не стал его возвращать. Накануне Петр, приняв предложение внедриться в абвергрупу 102, спустя сутки усомнился в том, что сможет выполнить задание. Причиной тому являлся вовсе не страх. За прошедшие полтора месяца Рязанцев имел возможность убедиться в том, что это чувство Петру было неведомо.
Все оказалось гораздо сложнее и глубже. Коммунисту, вступившему в партию во время финской войны, человеку честному и бескомпромиссному - Прядко было поперек души обратиться в отъявленного мерзавца и предателя. Рязанцев это видел, понимал и потому не пытался любой ценой склонить Петра к участию в операции. Он посчитал: в сложившейся ситуации будет разумнее, если на время предоставить Прядко самому себе.
Пока же в душе Петра царило смятение. Он все еще не мог принять произошедший несколько дней назад этот невероятный и немыслимый поворот в своей судьбе и службе. Он - боевой командир, познавший на себе жестокость фашистов и мерзость предательства, пылавший лютой ненавистью к ним, готовый рвать их зубами, должен остаться в прошлом и превратиться в такую же мразь, как Струк. Но и этого было недостаточно, чтобы выполнить задание Рязанцева. Ему предстояло доказать прожженным, не верящим на слово вербовщикам абвера, что он, Петр Прядко, из всех предателей и мерзавцев - самый подходящий.
"Все! К чертовой матери фашистскую псарню! Завтра так и скажу Рязанцеву. Скажешь? Ты же согласился? В конце концов, ты мужик или нет? Ну, не могу я! Не могу!" - терзался Петр.
- Эй, в сторону! Жить надоело! - сердитый окрик заставил его встрепенуться и отпрыгнуть в сторону.
Обдав снегом с головы до ног, рядом пронеслась полуторка. Выбравшись из сугроба, Петр перешел на натоптанную тропку, ведущую к дому Зинаиды. Она к этому времени управилась со своим хлопотным хозяйством и теперь колдовала над плитой. Там, в чугунных казанках, доваривались картошка и каша из тыквы, а на столе в миске матово поблескивали бочками ядреные соленые огурцы. Петр, отряхнув от снега валенки, вошел в сени. В воздухе аппетитно пахло испеченным хлебом.
- Петро Иваныч, цэ ты? - окликнула Зинаида.
- Я, - обронил он и, повесив тулуп на гвоздь, направился к в комнату.
- А обидать? У мэни уси готово! - встала на его пути Зинаида.
- Спасибо, Зина, я не голодный.
- Ничего нэ знаю, сидай! - потребовала она и, подхватив под руку, усадила к столу.
Петр отсутствующим взглядом смотрел на то, как она сняла с плиты казанок с картошкой, слила воду и принялась раскладывать по мискам.
- Та шо з тобой, Петро Иваныч? Так смотришь, шо кусок в горло не лэзе. Може, сто грамив? - пыталась растормошить его Зинаида и, достав бутыль с самогонкой, разлила по кружкам.
Он мотнул головой, достал из миски картошку, повертел, но не стал есть, извинился и прошел в свою комнату. Там, свалившись на кровать, уставился в потолок и, продолжая разговор с Рязанцевым, старался найти достаточные аргументы, которые бы убедили того искать другого кандидата для выполнения задания.
Появление в доме Кулагина оживило атмосферу. Богатырская фигура лейтенанта, казалось, заполнила собой все свободное пространство. Перебросившись парочкой шуточек с Зинаидой, он прошел в комнату к Петру и, пробежавшись взглядом по его хмурому лицу, спросил:
- Скучаешь, разведчик?
- Не то слово, - буркнул тот.
- Счастливый. А я как белка в колесе.
- Какое тут, к черту, счастье - одна маета!
- Значит, я вовремя! - бодро заявил Кулагин и положил на стол папку.
- Что это? - вяло отреагировал Петр.
- Материалы по абвергруппе 102.
- Думаю, они уже не к чему.
- Это ж почему? - удивился Кулагин.
- Понимаешь… - и Петр замялся.
- Понимаю, не густо, но если надо, организуем встречу со Струком, чтобы, как говориться, лицом к лицу…
- Чего-о-о?! С этой сволочью?
- Да ладно тебе! Я их подлые рожи вижу каждый день, и ничего.
- Одно - видеть, а другое - жить.
- Согласен. Однако человек ко всему привыкает.
- Легко сказать. А если сорвусь, то задание насмарку.
- Перестань! Лучше тебя его никто не выполнит!
- И все-таки как представлю, что с гадами жить и из одной миски хлебать, так колотить начинает, - продолжал терзаться Петр.
- Зря себя накручиваешь, смотри на это проще.
- Стараюсь, ни черта не получается. Башка скоро расколется.
- Ты вот что, - Кулагин понизил голос, - лучше подумай о Зинаиде, ведь мается бедная баба.
- Что-о-о?
- А чего такого сказал? Все при ней. А попка? Как орех, так и проситься на грех.
- Да иди ты! - вспыхнул Петр.
- Все-все, ухожу, а ты присмотрись, глядишь, голове легче станет, - хмыкнул Кулагин и вышел в горницу.
В сенях еще какое-то время звучали их голоса, затем скрипнула петлями входная дверь, и в доме воцарилась тишина. Петр проводил взглядом мелькнувшую за окном внушительную фигуру Кулагина и посмотрел на папку. В нем проснулось любопытство, рука потянулась к ней, и под пальцами зашелестели протоколы допросов гитлеровских агентов, захваченных особистами, схемы расположения зданий и сооружений абвергруппы 102 в городе Славянске. На глаза попались листы со знакомым почерком - Струка, и кровь прихлынула к лицу Петра. Перед ним как наяву возникла с поразительной точностью картина боя у моста.
Отряд, зажатый между дорогой и рекой, пытался вырваться из кольца. Но гитлеровцы, подтянув минометную батарею, принялись бить прямой наводкой и отсекли все отходы к лесу. Спасение было за рекой, и те, кто уцелел, решились на отчаянный шаг - прорываться к мосту. Петр поднял бойцов в атаку. Смяв первую цепь гитлеровцев, они вырвались на мост: впереди, в десятке метров, начинался спасительный берег, и тут с обеих сторон на них обрушился кинжальный огонь пулеметов. Западня, устроенная Струком, захлопнулась. После этого гитлеровцы бросили в бой полицаев.
Пьяная орава в черных бушлатах, сотрясая воздух отборным матом, высыпала из перелеска и устроила безжалостную охоту на измотанных боем и голодом красноармейцев. Они, израсходовав все патроны и гранаты, не собирались сдаваться и бросились в рукопашную. Клубок человеческих тел, изрыгающий проклятия и стоны, скатился в болото. Зловонная жижа отбирала последние силы у раненых и слабых, на другой берег вместе с Петром выбралось всего девять человек.
Все это и истязания, которым подверглись попавшие в плен красноармейцы, излагал Струк в своих показаниях. У Петра уже не оставалось сил читать дальше. Он швырнул на стол эти, казалось, сочащиеся кровью его бойцов листки и заметался по комнате. В нем все клокотало от ненависти к предателю. Отбросив штору в сторону, он закричал:
- Зина, самогону!
Голос, а больше вид Петра напугал ее. Всплеснув руками, она воскликнула:
- Божечка, та шо ж случилось? Петро, на тебе лица нэма!
- Самогон! Самогон давай! - твердил он и молотил кружкой по столу.
- Щас, щас! - запинаясь, повторяла она, трясущимися руками достала из кладовки бутыль и плеснула в кружку.
- Себе тоже! - потребовал Петр.
- Лью! Лью! Только успокойся, милок.
Бутыль в руках Зинаиды ходила ходуном. Струя самогона лилась мимо рюмки, падала на стол и руку Петра. Он не замечал и не чувствовал этого. Боль о погибших, растерзанных в застенках гитлеровцев товарищах, и лютая ненависть к предателю Струку терзали ему душу. После второй кружки самогона стены, мебель и Зинаида поплыли перед глазами: калейдоскоп лиц живых и мертвых стремительно набирал скорость и закручивался в огромную бездонную воронку - он провалился в нее.
Очнулся Петр от боли - спазмы перехватили горло, и открыл глаза. Полоска света, сочившегося через неплотно задернутую штору, упала на лицо - это Зинаида спозаранку растопила печку и разогревала мешанку для теленка. Тряхнув головой, он, нетвердый на ногах, вышел в горницу. Его вид говорил сам за себя.
- Выпей рассольчика, Петро Иваныч. Выпей, сразу полегчает, - отложив кочергу в сторону, захлопотала вокруг него Зинаида.
Петр пил до тех пор, пока не прошли сухость в горле и дрожь в пальцах, а затем возвратился к себе в комнату. Отлежавшись, принялся приводить себя в порядок: выбрился до синевы, поменял подворотничок на гимнастерке и после завтрака, полный решимости, он направился в Особый отдел. Дежурный - им оказался Семенов - без задержек проводил в кабинет Рязанцева. Тот, несмотря на ночную поездку к линии фронта, как всегда, был подтянут и, крепко пожав руку, предложил:
- Проходи, Петр Иванович, присаживайся, почаевничаем!
- Спасибо, Павел Андреевич, я позавтракал, - отказался Петр.
- Присаживайся, присаживайся! По тебе вижу, разговор предстоит серьезный.
Петр промолчал, присел на табурет, положил на стол папку и замялся, не зная с чего начать. Рязанцева пододвинул ее к себе и, стрельнув в него испытующим взглядом, спросил:
- Изучил?
- Лучше бы не читал! До их пор тот бой у моста стоит перед глазами.
- Да-а-а, попали вы в мясорубку, - посочувствовал Рязанцев.
- Не то слово.
- А все из-за одного мерзавца. Но этого могло и не быть, если бы…
- Павел Андреевич, я не пацан! Я все понимаю! - перебил Петр и, потупив взгляд, обронил: - Извините за вчерашнее, вел себя, как последняя…
- Перестань!
- Обещаю, заднего хода не будет! Я пойду на задание!
- Другого ответа я от тебя не ожидал, - в голосе Рязанцева зазвучали теплые нотки, и суровые складки, залегшие у губ, разгладилась. Он деловито зашелестел документами, нашел лист со списком сотрудников абвергруппы 102 и данными, которые удалось собрать контрразведчикам, и, потрясая им в воздухе, спросил:
- Что скажешь об этом зверинце?
- Клейма негде ставить! Ненавижу! Попадись мне, убил бы на месте! - заявил Петр и грозно сверкнул глазами.
- А вот это для разведчика уже плохо. Ненависть - плохой советчик. Запрячь ее подальше!
- Как? Понимать - понимаю, а сделать… - и Петр развел руками.
- Надо, Петр Иванович! Абверовцы - они, как те собаки: чужака за версту чуют.
- Ну вот, а мне с ними в одной стае бегать, да еще подвывать. На этом и боюсь сорваться.
- С таким настроем - да, но… - Рязанцев задумался, а затем огорошил: - Помнишь, в сороковом тебя вызывали в Особый отдел по недостаче на складе ГСМ? - и, не услышав ответа, спросил: - Что тогда было на душе?
Петр помрачнел и глухо обронил:
- Не хочу даже вспоминать.
- А все-таки?
- Честно?
- Конечно!
- Я бы таких, как Рохлис, и близко к органам не подпускал!
- Всяко бывает, как говориться, в семье не без урода. Но дело не в нем, а в тебе. Так все-таки, что думал? - возвратился к своему вопросу Рязанцев.
Петр замялся.
- Ну, говори-говори, дело-то прошлое, - мягко, но настойчиво подталкивал его к ответу Рязанцев.
- Враги пробрались в советскую власть, чтобы веру в нее у народа подорвать.
- Та-а-ак, с врагами понятно, а как с властью?
- В каком смысле?
- В прямом. Что о ней думал?
- Э-э-э, - не знал, что сказать Петр.
- Наверно, обида была? Ты ей верно служил, а она тебя под трибунал.
- Не, Павел Андреевич, я ее с Рохлисом не путал.
- Оставь его в покое! Если думаешь, я старое решил ворошить, то ошибаешься.
- Павел Андреевич, о чем вы? У меня этого и в мыслях нет! Вы меня, можно сказать, с того света вытащили. Я вам по гроб обязан! Я…
- Перестань! Речь не обо мне, а о том, как тебе выполнить задание и живым вернуться. А для это надо с одним важным вопросом разобраться.
- Каким?
- Скажу, но сначала ответь: как ты относишься - нет, не к Рохлису - с ним все понятно, а в целом к органам?
- Н-у-у, как и все.
- Это не ответ. Боялся? Ненавидел? Ну, уж точно, не любил, - продолжал допытываться Рязанцев.
Петр смешался и, опустив глаза, невнятно пробормотал:
- А за что вас любить. Я…
- Давай-давай, дальше.
- По правде говоря, ничего хорошего я от вас не видел. Не успело заглохнуть дело по ГСМ, так меня с другого конца зацепили. Бойцы на складе языками чесали, а опер им антисоветскую агитацию начал шить. Я уж не говорю про Макеева. Этот меня с ходу в шпионы записал! Если бы не вы, то червей бы уже кормил!
- Выходит, тебе не за что нас любить? - заключил Рязанцев и следующей фразой снова поставил Петра в тупик: - А уж ненавидеть нас и советскую власть причин было более чем достаточно.
- Как?! Вы что?!
- Вот тебе и решение проблемы с абвером.
- То есть… - Петр осекся и в следующее мгновение, просветлев лицом, воскликнул: - Павел Андреевич, я все понял! На этом строить легенду!
- Совершенно верно! Ничего не надо накручивать, только боком выйдет! Будем идти от жизни.
- А если сюда еще Макеева приплести, то точно поверят.
- Плети-плети. И не стесняйся костерить нас на чем свет стоит, - с улыбкой произнес Рязанцев и предложил: - А теперь чайком побалуемся.
В тот день к обсуждению операции они больше не возвращались. Рязанцев дал Петру время отдохнуть и как следует осмыслить ситуацию. Но гибкий и изобретательный ум разведчика не знал покоя: утром он предложил Рязанцеву легенду внедрения в абвер. Опытному контрразведчику в ней почти ничего не пришлось исправлять. В оставшееся до заброски время Петр с Кулагиным занялись изучением маршрута выхода в расположение гитлеровцев и доработкой способов связи.
12 января Рязанцев доложил в Особый отдел фронта о готовности зафронтового агента Гальченко к участию в операции "ЗЮД" и уже вечером получил разрешение на ее проведение. В ночь с 14 на 15 января Петр под видом дезертира-перебежчика перешел линию фронта. Его появление в блиндаже гитлеровцев вызвало переполох. Мордастый фельдфебель схватился за автомат, остальные застыли свечками и таращились, как на страшное приведение, обросшее густой щетиной и оттого имевшего еще более зловещий вид, русского старшего лейтенанта.
- Сталин капут! - произнесен Петр и, появившаяся в его руках листовка-пропуск, которые с самолетов разбрасывались над позициями 6-й армии, вывела гитлеровцев из ступора. Фельдфебель опустил автомат и тупо уставился на него - живые советские офицеры не каждый день появлялись в блиндаже. В следующее мгновение чужие руки обшарили карманы Петра, а затем развернули лицом к керосиновой лампе.
- Сталин капут! - снова повторил он и с напряжением ждал, что последует дальше. Фельдфебель наклонился к прыщеватому щуплому солдату и что-то сказал тому. Солдат подался к оружейной пирамиде, выдернул автомат и, ткнув стволом в спину Петра, приказал:
- Шнель!
Они выбрались из блиндажа, прошли по лабиринту траншей, затем долго продирались через густой кустарник, когда, наконец, впереди, в призрачном лунном свете, не показались нахохлившиеся под снежными шапками строения - контора бывшего шахтоуправления "Славянскуголь". В ней размещался штаб. Цепь постов на подступах, дзот на въезде во двор, несколько машин и самоходка, стоявшие под маскировочным покрытием, подтвердили догадку Петра. Здесь, в одном из кабинетов, должна была решиться дальнейшая судьба его и операции.
Шло время, а его продолжали держать в коморке подвала. Холод безжалостно терзал окоченевшее тело. Спасаясь от него, Петр энергично тер руками лицо и приплясывал на месте, но это не спасало. Мороз усиливался, и, казалось, начала стыть не только кровь в жилах, но и мысли.
"Скорее бы все закончилось! Скорее!" - думал Петр и прислушивался к тому, что происходило в подвале. Как сквозь вату, до него донесся лязг засова, скрип двери: в проеме возник часовой и повел стволом автомата. Петр подчинился, на непослушных ногах протащился по длинному коридору и поднялся на этаж. В лицо ударила струя теплого воздуха, и он жадно вдохнул. Холод, тисками сжимавший горло и грудь, отпустил, туманная пелена, застилавшая глаза, рассеялась, и перед ним возникла обитая железом дверь. Он перешагнул порог и оказался в просторном кабинете, когда-то принадлежавшем директору шахтоуправления. Об этом напоминали настенные часы и массивная настольная подставка с шахтерской символикой. В кабинете находилось трое: майор, капитан и невзрачный субъект в гражданском костюме - переводчик.
Петр повернулся к старшему - майору. Тот, вальяжно развалясь на диване, смерил его равнодушным взглядом. Замызганный, в изодранной шинели советский офицер, похоже, не вызывал у него интереса, он брезгливо поморщился и, что-то сказав капитану, вышел из кабинета.
"Абвер? Тайная полевая полиция?" - пытался определить Петр принадлежность капитана, но никак не мог сосредоточиться - его бил озноб.
- Фамилия, имя? - заученно произнес переводчик.
- П-прядко Петр Иванович, - с трудом выговорил Петр.
- Звание, часть, должность?
- Старший лейтенант. Начальник Головного склада горючего 5-й армии Юго-Западного фронта.
- С какой целью перешел линию фронта?
- Не хочу воевать за Сталина и большевиков.
- Почему?
- Они мне всю жизнь изговняли!
- И что дальше? - задал вопрос капитан.