Эту неудачу можно, по крайней мере частично, объяснить континентальным влиянием, под воздействием которого готовилась армия. При составлении японского плана операций предполагалось, что оккупация Кореи и изоляция Порт-Артура были предварительными шагами перед концентрированным наступлением на Ляоян, "которое имелось в виду как первая цель операций на суше". Но определенно, по любой военной теории, первой целью японцев на суше был Сеул, где они ожидали первого большого сражения с войсками, шедшими из Ялу, а второй – Порт-Артур – арсенал и база флота, с которым они рассчитывали справиться, не встретив больших трудностей, как и десять лет назад в операции против китайцев. Такова действительная последовательность событий, и критика, рассматривающая операции такого размаха и предельной важности как случайности стратегического развертывания, может объясняться только доминированием наполеоновской идеи войны, против универсального применения которой активно возражал Клаузевиц. Это работа людей, которым сложно представить военный план, не увенчанный Йеной или Седаном. Этот взгляд – дитя теории, не имеющей отношения к действительным событиям рассматриваемой войны и не дающей объяснения ее полному успеху. Истина заключается в том, что, пока японцы действовали в соответствии с принципами ограниченной войны, сформулированными Клаузевицем и Жомини и просто выводимыми из богатого военного опыта, их успех превзошел все ожидания. Но, отойдя от этих принципов и позволив себе смешать их с континентальными теориями, можно отметить, что японцы неожиданно для самих себя оказались перед лицом серьезных трудностей.
Несомненно, выражение "ограниченная война" не слишком удачно. Но, увы, не было найдено другого, включавшего в себя идеи ограниченной цели и ограниченного интереса, которые являются характеристиками этого типа войны. Если же приведенный выше пример считать типичным случаем, смысл термина будет понят правильно. Остается только подчеркнуть один важный момент. Факт, что доктрина ограниченной войны отрицает широко распространенное мнение о том, что главной целью войны должны быть вооруженные силы противника, может нести с собой ложное представление, что он также отрицает вывод: война означает сражения. Но какова бы ни была форма войны, нет повода думать, что существует вероятность возврата к старой ошибочной попытке решить исход войны маневрами. Все формы требуют использования сражений. По нашей фундаментальной теории война есть продолжение политического общения, в котором сражения заменили написание дипломатических нот. Только борьбой мы можем достичь своей цели в войне.
Это тем более необходимо подчеркнуть, потому как идею сделать своей целью часть территории можно спутать со старым методом ведения войны, при котором армии ограничивались маневрированием на стратегические позиции, а собственно бой считался признаком плохого командования войсками. С такими почти парадными маршами ограниченная война не имеет ничего общего. Она отличается от неограниченной войны лишь тем, что вместо необходимости уничтожить всю мощь сопротивления противника следует уничтожить только такую часть его действующих сил, которую он может задействовать, чтобы не допустить или прекратить оккупацию территориальной цели.
Поэтому, планируя такую войну, прежде всего следует определить, о каких силах может идти речь. Это будет зависеть от важности, которую противник придает рассматриваемой территориальной цели, характеру и степени его занятости в других районах, а также от естественных трудностей его коммуникаций и степени, в которой можно эти трудности увеличить в процессе начальных операций. При благоприятных обстоятельствах (и в этом заключается большое преимущество ограниченной войны) можно получить возможность управлять количеством сил, с которыми нам предстоит столкнуться. Самые благоприятные обстоятельства, и единственные обстоятельства, из которых мы можем извлечь пользу, позволяют осуществить более или менее полную изоляцию действиями военно-морского флота, а такая изоляция не может быть достигнута, пока мы не уничтожим военно-морской флот противника.
И вот, наконец, мы подошли к области военно-морской стратегии. Теперь можно уделить все свое внимание теории войны на море.
Часть вторая
ТЕОРИЯ ВОЙНЫ С ИСПОЛЬЗОВАНИЕМ ВОЕННО-МОРСКИХ СИЛ
Глава 1
ТЕОРИЯ ЦЕЛИ – ГОСПОДСТВО НА МОРЕ
Целью военных действий с использованием военно-морских сил всегда прямо или косвенно является установление господства на море или недопущение установления господства на море противника.
На вторую часть утверждения следует обратить особое внимание, чтобы исключить традиционное мышление, которое является одним из самых распространенных источников ошибок в размышлениях о морской войне. Главная ошибка – предположение, что, если одна из воюющих сторон теряет господство на море, оно автоматически переходит к другой стороне. Даже самого поверхностного изучения истории войны на море достаточно, чтобы установить ложность этого предположения. История показывает, что самой распространенной ситуацией в войне на море является та, в которой ни одна из сторон не обладает господством на море, поскольку нормальным является не господство на море, а море без господства. Само утверждение, которое никто не отрицает, что целью войны является установление господства на море, подразумевает вывод, что обычно вопрос господства является спорным. Этот спор самым непосредственным образом затрагивает военно-морскую стратегию, потому что, когда господство утрачено или завоевано, чисто морской стратегии приходит конец.
Эта истина настолько очевидна, что вряд ли о ней стоило бы упоминать, если бы столь часто не повторялись фразы вроде: "Если бы Англия лишилась господства на море, с ней было бы покончено". Ошибочность этой идеи заключается в том, что она игнорирует мощь стратегической обороны. Она предполагает, что, если перед лицом некой чрезвычайной враждебной коалиции или благодаря в высшей степени неблагоприятному стечению обстоятельств у Великобритании не окажется достаточно сил, чтобы удержать господство, она будет и слишком слабой, чтобы не дать противнику его установить. Таким образом, эта идея является отрицанием всей военной теории, которая, во всяком случае, требует большей поддержки, чем она когда-либо получала.
Такое предположение также отрицает практический опыт и мнение величайших полководцев. Англичане успешно использовали оборону на море при Вильгельме III и в американской Войне за независимость. А во время затяжных войн между Англией и Францией последняя имела обыкновение использовать оборону на море таким образом, что Англия, несмотря на значительное преимущество, иногда годами не могла установить свое господство и не имела возможности выполнить свой военный план без серьезных преград со стороны французского флота.
Оборона на море вовсе не является незначительным фактором. Она, конечно, свойственна всем войнам, и, как мы уже видели, главные вопросы стратегии и на суше, и на море сводятся к относительным возможностям наступления и обороны и относительным пропорциям, в которых они должны присутствовать в военных планах. На море самая могущественная и агрессивно настроенная воюющая сторона может не больше избежать периодического перехода к обороне, который следует из неизбежной приостановки наступательных операций, чем на суше. Таким образом, оборона должна рассматриваться, но, прежде чем мы сможем сделать это с выгодой для себя, следует проанализировать выражение "господство на море" и четко установить, что она подразумевает в войне.
Первым делом следует отметить, что понятие "господство на море" вовсе не идентично по своим стратегическим условиям завоеванию территории. В полемике невозможно свободно переходить от одного к другому, как это нередко делалось. Такие выражения, как "захват водной территории" и "превращение береговой линии противника в нашу границу", очевидно, имели глубокий смысл для тех, кто их использовал, но на самом деле они являются всего лишь риторическими разглагольствованиями, основанными на ложной аналогии, а она не может являться надежной основой для теории войны.
Аналогия неверна по двум причинам, и обе представляют собой материальное вмешательство в ведение войны на море. Невозможно завоевать море, потому что оно не допускает владения собой, во всяком случае за пределами территориальных вод. Вы не можете, как говорят юристы, обратить его в собственность, потому что не в состоянии не допускать туда нейтралов, как делаете это на суше при завоевании территории. Кроме того, ваши вооруженные силы не могут существовать на нем, как на вражеской территории. Из этого следует, что делать вывод об аналогии господства на море и захвата вражеской территории ненаучно и ошибочно.
Единственный безопасный метод – задать вопрос, что именно мы можем обеспечить для себя и не позволить другим, имея господство на море. Если мы исключим права рыболовства, которые не имеют отношения к рассматриваемому вопросу, единственное право, которое мы или наши противники можем иметь на море, – это право передвижения. Иными словами, единственное позитивное значение, которое море имеет для жизни страны, – это средство связи. Для активной жизни народа такое средство может значить много или мало, но в любом случае оно имеет значение для любого приморского государства. Следовательно, лишив противника этого средства, мы ограничиваем его передвижения по морю примерно так же, как при оккупации части сухопутной территории. Пока аналогия действует, но не далее.
Море для жизни страны имеет не только позитивное, но и негативное значение. Оно является не только средством связи, но и, в отличие от средств связи на берегу, барьером. Завоевав господство на море, мы устраняем этот барьер со своего пути, тем самым поставив себя в положение, позволяющее нам оказывать прямое военное давление на национальную жизнь противника на берегу. В то же время мы "упрочняем" его против врага, не позволяя оказывать прямое военное давление на нас.
Таким образом, господство на море есть не более чем контроль над морскими коммуникациями, используемыми для коммерческих или военных целей. Цель войны на море – контроль над коммуникациями, а не захват территории, как в сухопутной войне. Разница является колоссальной. Правильно говорят, что стратегия на суше – это главным образом вопрос коммуникаций, но это коммуникации в ином смысле. Выражение относится к коммуникациям одной только армии, а не к коммуникациям в более широком смысле, являющимся частью жизни народа.
Но и на земле существуют коммуникации, жизненно важные для народа, – внутренние коммуникации, соединяющие пункты распределения. Здесь мы снова коснемся аналогии между двумя видами войны. Сухопутная война, как признают самые активные сторонники современных взглядов, не может достичь своей цели только посредством военных побед. Уничтожение сил противника не принесет большой пользы, если у вас в резерве не хватает сил, чтобы завершить захват внутренних коммуникаций и главных пунктов распределения. Власть – истинный плод победы, ведь она способна подавить всю жизнь народа. Это заставит мужественный народ, всем сердцем стремящийся к победе в войне, пойти на мир и согласиться исполнить волю победителя. В точности таким же образом господство на море помогает достичь мира, хотя, конечно, принуждение не является столь явным. Перекрыв морские пути и заняв пункты распределения, в которых они заканчиваются, мы уничтожаем "жизнь на воде", тем самым ограничивая жизнеспособность нации на суше, поскольку они взаимозависимы. Таким образом, представляется очевидным, что, пока мы обладаем властью и правом прекратить морские сообщения, действует аналогия между господством на море и завоеванием территории. Она имеет большую практическую важность, поскольку к ней сводится чрезвычайно важный вопрос морской войны, который представляется уместным рассмотреть далее.
Очевидно, что если цель морской войны – установление контроля над коммуникациями, значит, она должна нести с собой право запрещать, если это возможно, передвижение по морю государственной личной собственности. Единственное средство для навязывания такого контроля морских торговых путей заключается в захвате или уничтожении находящейся на море собственности. Такой захват или уничтожение является наказанием, которое мы накладываем на противника за попытку использовать морские пути при нашем господстве на море. Иначе говоря, это решающий аргумент запрета, который мы стремимся наложить. Действующий термин "уничтожение торговли" на самом деле не является логичным выражением стратегической идеи. Точнее было бы сказать "предотвращение торговли".
Методы этого предотвращения имеют не больше связи со старой варварской идеей грабежа, чем реквизиции на берегу – со старой идеей разграбления и уничтожения. На деле ни одна форма войны не несет людям меньше страданий, чем захват собственности на море. Такие действия ближе к законным процессам, таким как арест имущества в обеспечение арендной платы, арест имущества судебным исполнителем и арест судна, чем военные операции. Хотя, конечно, раньше все было не так. Во времена каперства они слишком часто сопровождались жестокостью и беззаконием, особенно в Средиземноморье и Вест-Индии, и эта жестокость стала главной причиной всеобщего согласия на подписание Парижской декларации, благодаря которой каперство было уничтожено.
Но эта причина была не единственной. Идея каперства была пережитком примитивной и ненаучной концепции войны, которая определялась главным образом стремлением нанести противнику как можно больший ущерб и наказать за все совершенные им правонарушения в отношении вас. К этому же классу относится идея грабежей и разрушений на берегу. Правда, следует отметить, что ни один из этих методов войны не был упразднен по причине гуманизма. Они повсеместно исчезли еще до того, как мир заговорил о гуманизме. Право на грабеж и разорение никем не отрицалось. Но только стало ясно, что грабеж деморализует ваши войска и делает их неспособными к продолжению войны, а разорение – менее эффективный способ принуждения врага, чем использование оккупированной страны для регулярного снабжения своей собственной армии и увеличения ее наступательных возможностей. Короче говоря, реформа произошла благодаря желанию разумно использовать ресурсы противника, а не бессмысленно растрачивать их.
Аналогичным образом каперство оказывало ослабляющий эффект на регулярные силы использующей его страны. Оно значительно увеличивало трудности набора людей на флот, а периодические огромные доходы имели деморализующее влияние на прикомандированных командиров кораблей. Оно поддерживало жизнь в средневековом духе корсарства, ослабляя современный военный дух, который требовал действий, направленных на вооруженные силы врага. Формировалось общественное мнение, которое неизбежно должно было определить, что для операций против морской торговли спорадические нападения не могут быть так же эффективны, как организованная система операций, обеспечивающая действительный стратегический контроль морских коммуникаций противника. Более зрелый и широкий взгляд на войну выявил, что тактическая торговая блокада – то есть блокада портов – может быть расширена и дополнена стратегической блокадой главных торговых путей. Что касается моральных принципов, между двумя видами блокады нет существенной разницы. Признавая принцип тактической, или ближней, блокады, невозможно отрицать принцип стратегической, или удаленной, блокады. Разница между ними заключается только в их влиянии на нейтралов, больше ни в чем.
Да и с какой стати отдельные аспекты войны должны отрицаться на море, если же аналогичные вещи позволительны на суше? Если на земле позволительны контрибуции и реквизиции, если можно оккупировать города, порты и захватывать внутренние коммуникации, без чего захват не может считаться полным, а война эффективной, почему следует отказываться от тех же процедур на море, где они имеют значительно меньшее воздействие на человека? Если вы отрицаете право контроля над коммуникациями в море, логично сделать то же самое на земле. Если вы признаете право контрибуций на суше, то должны признать и право захвата на море. Иначе вы дадите сухопутным военным державам экстремальные военные права и не оставите морским державам вообще никаких прав. Разве это справедливо?
Поскольку идея уничтожения частных захватов на море является гуманной и опирается на уверенность, что это укрепит положение морского торгового государства, давайте относиться к ней с уважением. Судя по тому, как ее выражают самые активные сторонники, она основывается на двух заблуждениях. Первое заключается в том, что вы можете избежать нападения, лишив себя наступательной силы и перейдя только к обороне, второе – что война целиком состоит только из сражений между армиями или флотами. При этом игнорируется фундаментальный факт, который говорит о том, что сражения – лишь средства, позволяющие вам делать то, что действительно может завершить войну, – то есть оказывать давление на жителей и их коллективную жизнь. "После разгрома главной армии противника, – утверждает фон дер Гольц, – мы все еще стоим перед проблемой установления мира, как отдельной и в определенных обстоятельствах более трудной задачей… Мы должны заставить вражескую страну настолько полно ощутить тяготы войны, чтобы стремление к миру стало преобладающим. Это не удалось Наполеону. Возможно, будет необходимо захватить гавани, коммерческие центры, важные транспортные артерии, фортификационные сооружения и арсеналы, иными словами, всю важную собственность, необходимую для существования народа и армии".
Но если тогда мы будем лишены права использовать аналогичные средства на море, цель, ради которой мы сражаемся, практически перестает существовать. Конечно, можно разгромить вражеский флот, но противнику от этого будет не намного хуже. Можно открыть путь для вторжения, но любая великая континентальная держава лишь посмеется над нашими попытками совершить это вторжение самостоятельно. Если нельзя собрать урожай своего успеха, прекратив национальную деятельность противника на море, это означает лишение нас единственного законного способа оказания давления, который есть в нашем распоряжении. Флот будет вынужден перейти к таким варварским средствам, как обстрел портовых городов и разрушительные рейды на вражеское побережье.