Внутри русского модернизма эпохи Серебряного века сложились и развивались различные идейно-художественные направления и течения: символизм, акмеизм, футуризм. Направления и течения в искусстве – понятия, обозначающие принципиальную общность художественных явлений на протяжении определенного времени. Черты, объединяющие художников в том или ином направлении, течении или стиле, присущи идейно-эстетическому уровню. В современной эстетике нет единого взгляда на соотношение и объем понятий "направление" и "течение" . Направление рассматривается как более широкая категория, охватывающая единство мировосприятия, эстетических взглядов, способов отображения жизни и связанная со своеобразием художественных стилей (например, классицизм, реализм, романтизм, натурализм, символизм). Такое единство часто охватывает все или многие виды искусства. Под течением обычно понимается более тесная группировка в пределах направления или менее многочисленное (менее значимое, с точки зрения всей парадигмы культуры) объединение художников с общностью идей и эстетических установок. Принадлежность художников к одному направлению или течению не исключает глубоких различий их творческих индивидуальностей.
Самым широким направлением в литературе рубежа XIX–XX вв. стал символизм, к постсимволистским течениям относятся акмеизм, футуризм, во всех его разновидностях (кубофутуризм и эгофутуризм), имажинизм.
Декаданс
Термин "декаданс" (франц. decadence – упадок) охватывает кризисные явления духовной и общественной жизни, отмеченные настроениями неприятия окружающей реальности, индивидуализмом, чувством безнадежности, тоской по идеалам, обостренной чувствительностью к преходящим мгновениям бытия, эмоциональной напряженностью переживаний необратимости смерти. Для многих поэтов и художников Серебряного века было характерно особое умонастроение, связанное с "концом века", исчезновением четких ориентиров и правил в сфере морали, ощущением "конца" традиционного искусства и начала всеобщей деградации, упадка. Такой тип мирочувствования получил название "декаданс", или "декаденство". Понятием "декаденство" обозначаются различные течения в искусстве и литературе конца XIX – начала XX в., для которых были характерны отрицание общепринятой "мещанской" морали, культ красоты как самодовлеющей и самодостаточной ценности, сопровождающийся эстетизацией греха и порока, противоречивыми переживаниями отвращения к жизни и утонченного наслаждения ею.
Декаданс был эстетической программой и этической установкой в творчестве французских поэтов Ш. Бодлера, П. Верлена, А. Рембо. Во Франции издавался журнал "Декадент" (1886–1889), основанный Анатоль Байу, в котором понятие декаданса связывается с упадком вкуса и нравов, болезнью пессимизма, вырождением, психологически изощренным и искусственным, аномальным . Понятие "декаданс" стало одним из основных в критике культуры Ф. Ницше, связывавшего декаданс с возрастанием роли интеллекта и ослаблением изначальных жизненных инстинктов, "воли к власти". В русской поэзии рубежа XIX–XX вв. к декадентскому крылу относится поэзия С. Надсона, К. Фофанова, М. Лохвицкой, воплотившая некоторые предсимволистские тенденции. Д. Мережковский говорил о декадентстве как об эпохе разочарования и пересмотра эстетических норм. Тяготение к смерти, ее воспевание обнаруживаются в поэзии Ф. Сологуба, упоение собственной личностью – в раннем творчестве И. Северянина, воспевание "мимолетностей" – у К. Бальмонта.
Ф. Сологуб писал о принципиальном одиночестве человека, его "вечных" страхах: "Мы – пленные звери, / Голосим, как умеем. / Глухо заперты двери, / Мы открыть их не смеем". Ф. Гофман в статье "О религии искусства" создал негативный портрет русского декадентства, выявляя такие черты, как "пустословие", "бессодержательность", "мистический мир", "зачарованность смертью", "оторванность от всего мира", эстетизация ужаса, страха, одиночества. Н. Бердяев считал, что декадентство – симптом "душевной болезни" времени. "Декадентство, – писал философ, – есть отражение бытия <…> в нем есть тоска по бытию, но нет реальности бытия" .
Декаденты заменяют мистику мистификацией, трансформируют религиозные переживания в эстетические, используют неклассические способы познания мира, гипертрофически интересуются "дьявольским", сатанинским, магическим, колдовским, оккультным, воспевают грех во всех его проявлениях как наиболее очевидное проявление "слишком человеческого". Черты декаданса можно обнаружить во многих произведениях символистов. В. Розанов подчеркивает, что "декадентство – это ultra без того, к чему бы оно ни относилось; это утрировка без утрируемого; вычурность в форме при исчезнувшем содержании: без рифм, без размера, однако же и без смысла поэзии – вот decadence" . В. Брюсов писал: ""Декадентов" единит не стиль, но сходство и сродство мировоззрений" . Различные названия декадентского мироощущения – индивидуализм, эстетство, обреченность, душевная усталость, пессимизм – подчеркивают особый эмоционально-психологический склад представителей декаданса, кризисность сознания, ощущение общего неблагополучия, отсутствие четких ориентиров и связей с реальностью. Наиболее ощутимыми декадентскими настроениями были пронизаны 1910-е гг. Свидетельница собраний на "Башне" Вяч. Иванова – центра "нового искусства" символистов и образования "Цеха поэтов", куда вошли акмеисты, Е. Кузьмина-Караваева вспоминала: "В этот период смешалось все. Апатия, уныние, упадочничество – и чаяние новых катастроф и сдвигов. Мы жили среди огромной страны словно на необитаемом острове. Россия не знала грамоту, – в нашей среде сосредоточилась вся мировая культура – цитировали наизусть греков, увлекались французскими символистами, считали скандинавскую литературу своею, знали философию и богословие, поэзию и историю всего мира, в этом смысле были гражданами вселенной, хранителями великого культурного музея человечества. Это был Рим времен упадка. Мы не жили, мы созерцали все самое утонченное, что было в жизни, мы не боялись никаких слов, мы были в области духа циничны и нецеломудренны. <…> Глубина и смелость сочетались с неизбывным тленьем, с духом умирания, призрачности, эфемерности" .
Отвергая все общечеловеческие императивы, сомневаясь в общепризнанных правилах, в том числе и религиозных догматах, декаденты безбоязненно экспериментировали во всех областях человеческого духа. В некотором смысле своей радикальностью и смелостью культурная революция Серебряного века подготовила духовную почву революции социальной.
И. Бунин – противник декаданса и модернизма с возмущением писал: "Чего только не проделывали мы за последние годы с нашей литературой, чему только не подражали, каких только стилей и эпох не брали, каким богам ни поклонялись? <…> Мы пережили и декаданс, и символизм, и натурализм, и порнографию, и богоборчество, и мифотворчество, и какой-то мистический анархизм, и Диониса, и Аполлона, и "пролеты в вечность", и садизм, и приятие мира, и неприятие мира, и адамизм, и акмеизм… Это ли не Вальпургиева ночь" .
И в то же время декадентское искусство, принципиально отрицая возможность оптимистического взгляда на жизнь в целом, искало оригинальные творческие решения, яркую и парадоксальную образность, способную воплотить утонченные идеи, упадническое умонастроение при интересе к неординарным явлениям, архаике и современной мировой культуре. "Декадентское бытие формировало личности, обладавшие яркими, неординарными характерами и захватывающими судьбами", – отмечает современный исследователь Ю. Зобнин . Неправомерно отождествлять декаданс и символизм как литературное направление.
Предсимволизм
Владимир Соловьев
Сильнейшее влияние на философию русского символизма и его поэтику, русский культурный ренессанс, а также на формирование "нового религиозного сознания" оказал Владимир Сергеевич Соловьев (1853, Москва – 1900, с. Узкое под Москвой), русский философ-идеалист, поэт, критик и публицист. Философская система Вл. Соловьева – "великий синтез" христианства, платонизма, немецкого классического идеализма и научного эмпиризма – стремилась к "нравственному оправданию добра" (так называлась его отдельная работа), разрешению вечной проблемы "быть или не быть правде на земле". Правда – христианский идеал и нетленная Красота – София, Божественная Премудрость, предвечная гармония Истины и Любви стали доминантами его философско-поэтического мышления. Соловьев верил в возможность "теургического делания", а историю видел как постепенное возрастание духовного состояния человечества и достижение им богочеловечества. Эта идея легла в основу его знаменитых лекций "Чтения о Бого-человечестве" (1871–1881), которые взбудоражили общественное мнение открывавшейся грандиозной смысловой перспективой духовного и культурного совершенствования и создания цивилизации принципиально нового качества.
Космическая тема решалась у Соловьева нетрадиционно. Беря за основу платоновский миф об эротическом восхождении, философ-поэт в трактате "Смысл любви" (1884) доказывал, что совершенная любовь восстанавливает целостность человека и мира и способна даровать бессмертие.
"Философия всеединства", суть которой состоит в идее, что истина есть сущее всеединое, носит не только философский, но и мифопоэтический характер. Ее главная мысль заключалась в необходимости достижения "истинного всеединства", в котором "единое существует не за счет всех или в ущерб им, а в пользу всех". Отрицая вослед за славянофилами западную философию как отвлеченную рассудочность, Соловьев противопоставляет ей интуитивное, образно-символическое постижение мира, укорененное в религиозных, нравственных и эстетических чувствах личности. Философом-поэтом была предопределена цель русского символизма (достигаемая в любой форме – поэтической, публицистической, философско-религиозной, поведенческой, политической) – не познание, а преобразование мира, не жизнесозерцание или жизнеописание, а "жизнестроение", не приспособление личности к существующему миру, несовершенному и обыденному, но "преосуществление" и созидание реальности – в соответствии с предельными идеалами Божественной Истины, Добра и Красоты. "Метафизика всеединства" Соловьева, а также его поэтическое творчество послужили импульсом развития русского символизма. Но сам Соловьев критически относился к первым символистским опытам представителей новой поэзии, писал пародии на декадентов и брюсовские сборники "Русские символисты".
В философской лирике Соловьева важную роль играют темы двоемирия, поэтика намеков и недосказанностей, отсылки к вечным образам и темам:
Хоть мы навек незримыми цепями
Прикованы к нездешним берегам,
Но и в цепях должны свершить мы сами
Тот круг, что боги очертили нам .
Поэтика Соловьева – поэтика символов, той таинственной недосказанности, за которой скрывается тайна и глубина совершенной и одухотворенной жизни, божественное соприсутствие: "Новое что-то вдали начинается / Вместо погибшей весны"; "…Перед неведомым склоняются колени"; "…Что-то совершается, но – не здесь, не там"; "Ангел иль демон мне в сердце стучится, / Форму принять мое чувство боится" , – позволяла открыть многоплановость бытия, мистическую глубину жизни и личности. Соловьеву важно передать чувство соприсутствия в мире Бога и Софии. Он создает ряд образов – космических символов, которые призваны подчеркнуть полярность материального и духовного. Поэт наделяется властью выявлять "невидимое", "непостижное уму".
Милый друг, иль ты не видишь,
Что все видимое нами -
Только отблеск, только тени
От незримого очами?
В стихотворении "Зачем слова? В безбрежности лазурной…" земное трактуется как "сон", который необходимо "отряхнуть", чтобы увидеть нетленную Красоту и вечную Истину:
И в этот миг незримого свиданья
Нездешний свет вновь озарит тебя,
И тяжкий сон житейского сознанья
Ты отряхнешь, тоскуя и любя.
Поэма "Три свидания" (1899) и так называемый "Софийный цикл" открывают в русской поэзии тему Вечной Женственности, Подруги Вечной, мистическая любовь к которой дарует запредельное знание о мире и его законах. Соловьев, развивая идею Софии, определил многие искания Д. Мережковского, А. Блока и А. Белого, в творчестве которых присутствует идеал Вечной Женственности. Соловьев предвосхитил "дух" символизма, его надежды на обновление мира:
Знай же: Вечная Женственность ныне
В теле нетленном на землю идет.
В свете немеркнувшем новой богини
Небо слилося с пучиною вод.
Продолжая традиции Ф. Тютчева, А. Фета и А. К. Толстого, Соловьев ввел в русскую поэзию не свойственную ей ранее мистико-философскую и исповедально-интимную ноту, открыл возможности специфически символистской образности, которая позволяла охватить земное и небесное, личное и надличное, мгновение и вечность. Строфа из стихотворения Соловьева "Бедный друг! Истомил тебя путь.".." воспринималась современниками-поэтами как программная:
Смерть и время царят на земле -
Ты владыками их не зови.
Все, кружась, исчезает во мгле,
Неподвижно лишь солнце любви.
В поэме "Три свидания" поэт описывает свои мистические встречи с Вечной Подругой. Они, по признанию автора, произошли в Москве в 1862 г. за воскресной обедней, когда ему было всего девять лет; в Британском музее осенью 1875 г., когда Соловьев был уже магистром философии и доцентом Московского университета; в пустыне возле Каира в начале 1876 г. Чтобы скрыть всю серьезность этих мистических и в то же время реальных судьбоносных встреч, поэт прибегает к шутливому тону и использует прием самоиронии, которые исчезают, когда говорится о внутреннем просветлении, возможности духовного "прорыва" и "прозрения":
Еще невольник суетному миру,
Под грубою корою вещества,
Так я прозрел нетленную порфиру
И ощутил сиянье божества.
В поэме "Три свидания" внешний мир подчиняется внутренней идее, поиску сокровенной сущности – Души мира, светоносной и софийной. Путь поэта-пророка и поэта-мыслителя осмысливается как верность интуиции и духовным порывам, как восхождение к "заветному храму" (стихотворение "В тумане утреннем неверными шагами…"). Основным в творчестве Соловьева является желание правды и бессмертия, победы над грехом и смертью, противодействие мировой бессмыслице, пересоздание мира по законам Истины. Это возможно, считает поэт, если признавать всю действительность в целом, в ее единстве материального и духовного, человеческого и божественного, помнить, что "И над живой водой в таинственной долине / Святая лилия нетленна и чиста". Как автор богословских работ ("История и будущность теократии", "Россия и вселенская церковь") и христианский мыслитель, который публично в 1881 г. призвал помиловать убийц Александра II, Соловьев был уверен в необходимости христианского всепрощения. В этом контексте им рассматривается проблема исторического и вселенского призвания России:
О Русь! В предвидении высоком
Ты мыслью гордой занята,
Каким ты хочешь быть Востоком,
Востоком Ксеркса иль Христа?
Русские символисты восприняли как откровение поэзию и философию Соловьева. Масштаб поставленных задач, система взглядов Соловьева определили теургию Вяч. Иванова, поэтику А. Белого, поэзию А. Блока. В статье "Рыцарь-монах" (1910) А. Блок говорит о решающем влиянии Соловьева на символизм. Он увидел в земном облике Соловьева "невидимый образ" рыцаря, отрекшегося от земных благ ради постижения и утверждения вечных божественных истин. Блок подчеркивал, что Соловьев как монах боролся с хаосом, а как философ – "с безумием и изменчивостью жизни" . В духе соловьевского учения "метафизики всеединства", Софии как Вечной Женственности Блок определял общую цель символистского искусства: "Все мы, насколько хватит сил, должны принять участие в освобождении пленной Хаосом Царевны – Мировой и своей души. Наши души – причастны Мировой. Сегодня многие из нас пребывают в усталости и самоубийственном отчаянии; новый мир уже стоит при дверях; завтра мы вспомним золотой свет, сверкнувший на границе двух, столь несхожих веков. <…> Это знамение явил нам, русским, еще неразгаданный и двоящийся перед нами – Владимир Соловьев" .