22 декабря 1937. Много говорили с фюрером о России. Сталин и … (пропуск в тексте) больны. Сумасшедший! Иначе все это невозможно объяснить.
"Больной. Поврежденный мозг" (28.12.1937).
И в январе 1938-го без изменений.
Но впоследствии, когда его генералы будут проигрывать сражения на Востоке, отступать, Гитлер, горя к ним ненавистью, посчитает их предателями, тогда какие только слова одобрения задним числом не раздадутся в дневнике Геббельса по поводу сталинских процессов и самого Сталина, предусмотрительно истребившего своих генералов, заменившего их молодыми, народного происхождения полководцами.
Так они учатся друг у друга.
"НАМ НЕ НУЖНЫ ЭТИ НАРОДЫ, НАМ НУЖНЫ ИХ ЗЕМЛИ"
В 1936 году, как выясняется из записи от 22 октября, уже упоминавшийся глава концерна прессы Аманн покупает у Геббельса дневники.
"Я продал Аманну свои дневники. Опубликовать через 20 лет после моей смерти. 250 000 марок сейчас и 100 000 каждый год.
Магда и я счастливы". Это была крупная денежная сделка. Геббельс еще усерднее ведет дневник, политический, выхолащивая его почти от всего привходящего. "Эти записи - мое прибежище", - предваряет он девизом очередную тетрадь 7 ноября 1937-го. Но это совсем не так. Он не ищет укромности в дневнике. И раньше Геббельсу нужен был если не непосредственно тотчас читатель, то во всяком случае подразумеваемая им в дальнейшем некая внемлющая его дневнику аудитория. Теперь, когда дневники так счастливо пристроены, определилась на будущее их судьба, Геббельс ощущает себя посмертно закрепленным в истории и с оглядкой на нее корректирует записи и себя в них. Язык записей топорен, без оттенков. Учащаются языковые погрешности. Исследователи сходятся в том, что в статьях и особенно в устных речах язык Геббельса точнее и выразительнее.
Находясь часто подле Гитлера, наблюдая его, Геббельс подвержен нередко тревоге, когда тот решается предпринять дерзкие акции. Но с первыми наглядными успехами опасения отступают, победительность фюрера пленяет, завоевывает его, освобождая от страха. Он становится все более пламенным трибуном, неустанным творцом мифа о Гитлере.
6 марта 1937. Шесть зарубежных немецких поэтов пришли ко мне. Я обсуждал с ними проблему зарубежных немцев. Вопрос власти. Молчать и вооружаться!
15 марта 1937. Австрия и Чехословакия. Мы должны получить их, чтобы округлить свою территорию. И мы их получим. У этих маленьких государств какая-то примитивная мания величия.
На пути к развязке - отторжению Судетской области от Чехословакии и дальше, к захвату Чехословакии, - в дневнике раздаются выкрики, подобные этим:
29 января 1938. Чехия просто куча дерьма. Возбуждать против нее ненависть со всех сторон - в наших интересах.
Пикантно, что как раз в это время он состоит в длящемся уже два года жгучем тайном романе именно с чешкой. Повторяется в какой-то мере ситуация, когда его возлюбленной, нареченной невестой более четырех лет была полуеврейка Эльзе. Но это уже материал для психоаналитиков. "Хорти (диктатор Венгрии) полон дикой ненависти к чехам", - с удовлетворением отметит он. Венгрия притязала на часть территории Чехословакии.
4 июня 1938. С этим дерьмовым государством надо покончить. Чем раньше, тем лучше.
И если невзначай Геббельс задумается: "Ненависть между немцами и чехами непреодолима. Сложная проблема, что делать в будущем с чехами?" (30.7.1938) или, отметив "прекрасную организованность" чешской социал-демократической партии, снова задается вопросом: "Что произойдет с 6 млн. чехов, когда мы возьмем страну? Сложный, почти неразрешимый вопрос" - сам же на него по-гитлеровски ответит: "Мы не хотим вскармливать эти народы, чехов и прочий сброд, напротив, мы их однажды изгоним. Нам не нужны эти народы, нам нужны их земли" (22.8.1938).
"МЫ ДОЛЖНЫ СОГНУТЬ ЦЕРКОВЬ И ПРЕВРАТИТЬ ЕЕ В НАШЕГО СЛУГУ"
Гитлер, ускользающий, неожиданный, заботящийся о том, чтобы оставаться не познаваемым и своими политическими приспешниками, обьгчно предпочитающий проводить досуг в непритязательном обществе обслуживающего персонала - слуг, секретарш, диетической поварихи - и скрываемой от посторонних глаз своей подруги Евы Браун, - это все тоже Гитлер.
"Гитлер был виртуоз власти… - пишет М. Штюрмер. - Он умел сочетать ледяное отчуждение и экстатическое объединение. Эта двойственность была инструментом его власти. Он сохранял дистанцию со всеми: с собственной партией, с традицией, с политикой, с армией, с церковью и промышленностью. Никто из помощников и сообщников не знал, как он его встретит завтра: ни старые товарищи, ни черные паладины, ни дамы из общества, ни генералы. Но неотступна была угроза мучительной гибели в гестаповских застенках, как и соблазн власти, жестокости и алчности".
20 февраля 1938-го в рейхстаге, подводя итоги пятилетнего правления нацистов, Гитлер сказал: "Нет учреждения в этом государстве, которое не являлось бы сейчас национал-социалистическим… Никто из занимающих ответственные посты в этом государстве не сомневается, что я - облеченный властью лидер империи".
На вопрос о ближайших сотрудниках Гитлера Геринг в Нюрнберге ответил: "Ближайшим сотрудником был в первую очередь я. Затем ближайшим сотрудником - это слово не совсем правильно - был доктор Геббельс; Гитлер просто больше говорил с ним, чем с другими".
Тяготение фюрера к разговорам с ним и потом записи Геббельса в дневнике о состоявшемся общении, перекладывание в тетрадь высказанных фюрером намерений тренируют прилежного Геббельса в еще большем прилежании к начинаниям фюрера, к предугадыванию их. К тому же он - посвященный.
23 января 1937. Тайное соглашение о заключении германояпонского договора. Я тоже в этом участвую. Теперь будем зондировать и в других странах.
28 января 1937. Собрание у фюрера: он объясняет напряженность, указывает на силу России, рассматривает наши возможности… надеется, что у нас будет еще 6 лет, но, если подвернется очень хороший случай, мы его не упустим. Россия изо всех сил стремится к мировой революции. Это значит, что мы с каждым годом становимся сильнее. Ее истерические вопли склоняют к нам новых союзников.
Но: "У Парижа нет собственной линии. Диктует Сталин". Антибольшевизм был постоянным демагогическим прикрытием нацизма, политической игрой на страхе буржуазнодемократических стран перед экспансией большевизма и извлечением выгод из этого страха.
Самый рьяный создатель мифа Гитлера, всегда на страже его непоколебимости, целостности, постоянно выступая и вызывая энтузиазм ("Как хорошо выступать перед легко воспламеняемой публикой!"), Геббельс сам попадает в это заряженное, наэлектризованное им же поле. Утверждая культ фюрера, воспламеняясь от воспламененных им слушателей, он сам все очевиднее становится добровольным пленником мцфа фюрера.
Если прежде, трезвея - от личной ли досады или от невысказанных вслух сомнений, несогласий с "шефом", - он бывал критичен в дневнике, то теперь критика почти изгнана. Геббельс во власти самовнушений. В эту пору нарастающих решительных активных действий Гитлера ослепленность, восторженность умеряют тревогу Геббельса, страх, укрепляют уверенность в могуществе Гитлера.
"Арабы чтут фюрера, как святого". Посетив могилу родителей Гитлера в Линце, полон трепета: "Потрясающее чувство оттого, что здесь покоятся родители столь великого исторического гения". И как лестно быть вблизи божества. Но помеха величию Гитлера - конкурирующая католическая церковь.
5 января 1937. Католические епископы вновь выпустили против нас пастырское послание. Боги ослепляют того, кого хотят погубить. - Но погубить их желает лично Гитлер, и Геббельс как всегда на подхвате. - Фюрер считает, что христианство созрело для гибели.
6 февраля 1937. Фюрер мощно обрушился на церковь. Он прав! Они испортили нашу мораль и обычаи. Прежде всего обратили смерть в отвратительный ужас. В античности этого не было.
23 февраля 1937. Не партия против христианства, а объявить себя единственно подлинными христианами, - примеривается Геббельс к формуле борьбы. - И затем всей мощью партии против саботажа.
Но Геббельс попадает впросак. Гитлер идет куда дальше, он отрекается от христианства, пусть до поры не демонстративно. Христианство фашизму обременительно, враждебно, противопоказано. Культ фюрера - это идолопоклонство. Фашизм отступает в варварство, там ищет опору, культивируя варварство первобытных германцев в противовес христианству с его цивилизацией. Религией стал миф о расе, миф о фюрере. "Антисемитизм Гитлера был еще и плохо скрытой формой разрыва с христианством" (Норман Бирнбаум).
11 марта 1937. Католики всегда противники государственной власти. Они должны ими быть в силу своей религии. Но почему же Ватикан так открыто блокируется с большевизмом? Загадка? Нет, тут тот же корень.
Возмутившись преследованием церкви, министр Эльц вышел из партии, из кабинета. "Все просто поражены этой бестактностью. У этих людей есть авторитет выше авторитета Родины: единоблаженная церковь". Добавлю, что фон Эльц отказался принять наивысшую награду - золотой значок нацистской партии - жест и вовсе немыслимый.
Наконец Ватикан издает энциклику против большевизма, то, чего добивался Гитлер.
27 марта 1937. Наконец-то они поступили решительно. Наглость высочайших, высоких и малых святош совершенно невыносима… Скоро мы с ними покончим.
2 апреля 1937. Звонок фюрера: он идет в атаку на Ватикан. Теперь начнутся процессы в Кобленце. Как пролог - ужасное убийство мальчика на сексуальной почве в бельгийском монастыре.
11 апреля 1937. Процесс Россента (капеллана) открыл наконец связь КПГ с католицизмом. Тем хуже для церкви. Мы без оглядки пойдем на все.
12 мая 1937. Долгий разговор с фюрером о проблеме церкви. Он приветствует радикальный поворот процесса против священников. Он не собирается превращать партию в церковь. И сам не собирается возноситься до Бога. В этом серьезные разногласия с Гиммлером. Мы должны согнуть церковь и превратить ее в нашего слугу. Целибат отменить. Экспроприировать церковное имущество. Запретить изучать теологию до 24 лет. Этим мы отнимем у них лучшую смену. Монастыри распустить, воспитание у церкви изъять… Тогда они будут есть у нас из рук. Но первоочередное - процессы. Они идут по плану и вызывают огромное внимание. Все, как мы хотели.
3 июля 1937. Пастор Нимёллер (евангелический священник берлинской церкви) наконец посажен. Получит такой приговор, что у него в глазах потемнеет. Больше он не выйдет… Только так можно его угомонить. Только без сантиментов, - варьирует он эту установку Гитлера из "Майн кампф".
Мартин Нимёллер вместе с большинством протестантского духовенства поддерживал нацистов и приветствовал вступление Гитлера на пост рейхсканцлера. Но вскоре разочаровался в Гитлере, отказался признать духовную власть нацизма. Он возглавил часть разделившейся протестантской церкви - "исповедальную церковь", осудил антихристианскую суть режима, антисемитизм. Сотни пасторов "исповедальной церкви" и приверженных к ней мирян подверглись гонению, арестам. Только в 1937-м их было арестовано 807 человек. В этот же год Нимёллер стал узником Моабита. Из тюрьмы пастор Нимёллер был доставлен в концлагерь Заксенхаузен и позже переведен в Дахау. В последний раз в дневнике упоминается Нимёллер 22 декабря 1940-го: "Нимёллер просит о помиловании. Не может быть и речи". Он был освобожден из концлагеря англо-американскими войсками. Имя Нимёллера прозвучало на Нюрнбергском процессе в обвинительном заключении.
"Папство открыто высказалось против расового манифеста фашистов (в Италии). Это замечательно. Теперь и в этой области итальянцы наши союзники. Но как наглы эти попы". И наконец, дождавшись, записывает, торжествуя: "Муссолини издал новые расовые законы. Против евреев. Ага, он тоже отведал крови".
Глава пятая "Настал черед Австрии"
Через год после ремилитаризации Рейнской зоны "настал черед Австрии", как сказал на совещании Гитлер. Перевооружение армии и создание офицерских кадров фактически закончено.
"В Австрии фюрер однажды начнет с чистого листа" - так уведомил свой дневник Геббельс еще 3 августа 1937-го.
Гитлер заверял Австрию, что ни на что не притязает. И чтобы скрыть свои намерения, готовясь к "молниеносному" на нее нападению, заключил в 1936 году соглашение о ненападении, признавая независимость Австрии. Вечером 11 марта 1938 года Гитлер подписал приказ о вторжении. Военные угрозы, ультиматумы предшествовали этому дню. 12 марта 1938 года гитлеровские войска вторглись в Австрию, преодолев пограничные пункты с применением вооруженной силы. На другой день Гитлер триумфально въехал в Вену. Австрия была присоединена к Германии.
Солдаты-австрийцы, воевавшие в составе гитлеровской армии, во всяком случае те из них, с кем мне доводилось говорить, не признавали себя германскоподданными и отделяли себя от немцев.
Записей, хронологически совпадающих с событиями аншлюса, нет в дневнике - пробел. Выпали записи и со 2 сентября до 18 октября 1938 года - те полтора месяца, в которые состоялось Мюнхенское соглашение (29–30 сентября 1938): Англия и Франция умиротворяли Гитлера за счет Чехословакии, потребовав от нее согласиться с уступкой Судетской области. Но попустительство агрессору снова обернулось подстрекательством его к дальнейшим захватам: Гитлер не удовлетворился Судетами. Еще годом ранее протокол секретного совещания (5.11.1937) зафиксировал его высказывание: "Лично фюрер считает, что, по всей вероятности, Англия и, возможно, Франция молча уже отказались от Чехословакии и что они уже привыкли к мысли о том, что в один прекрасный день этот вопрос будет разрешен Германией".
Но, как следует из другого сугубо секретного протокола, совещание Гитлера с Кейтелем вынесло заключение, что стратегическая неожиданность нападения на Чехословакию, под которое публично не подведено основания, чревато критической ситуацией, может вызвать остро враждебную реакцию мирового общественного мнения. На этот раз "молниеносные действия" должны начаться "в результате инцидента (как, например, убийство германского посла в связи с антигерманской демонстрацией)". В этом предусмотренном "инциденте" - характерный почерк Гитлера, не останавливающегося ни перед какими средствами для достижения своих целей. Через полгода после Мюнхенского соглашения, нарушив его, Германия захватила Чехословакию.
Когда впоследствии на заседании трибунала в Нюрнберге на допросе Шахта прозвучит обвинение в том, что он "производил расчистку в экономическом отношении захваченных Гитлером территорий", Шахт воскликнет: "Но простите, пожалуйста. Ведь Гитлер же не взял эту страну силой. Союзники просто подарили ему эту страну".
Захват Чехословакии в марте 1939-го также "отмечен" в дневнике выпадением страниц.
"Я СЧИТАЮ, ПРИ РАЗВОДЕ ИЛИ ИЗМЕНЕ ПРОКУРОРУ ДЕЛАТЬ НЕЧЕГО"
"Стало известно, что Геббельс встречается с чешской киноактрисой Лидой Бааровой не только в киногородке, но и в загородной вилле. Потом в окружении Гитлера стали усиленно поговаривать о том, что Геббельс разводится со своей женой и женится на этой киноактрисе, - читаю в неопубликованных воспоминаниях генерала Ратгенхубера. - Гитлера это поразило: Геббельс, ярый поборник арийской расы, был на грани падения, так как, вступив в брак со славянкой, он, по его же словам, должен был бесповоротно "испортить свою кровь". Можно представить, какой это вызвало бы резонанс в среде, которая следовала этим заветам. Гитлер оборвал эту романтическую историю решительно".
Являясь начальником личной охраны Гитлера, Раттенхубер одновременно возглавлял имперскую службу безопасности и знал об окружении фюрера и явное, и тайное.
Геббельса прозвали в народе "бабельсбергским бычком" за шашни с киноактрисами. (В городке Бабельсберг, близ Берлина, киностудия.) Но любовная связь с Лидой Бааровой совсем не из этого ряда. Это - влечение, рвавшее со всеми регламентациями. И все, что он строил с таким тщанием, - все под угрозой.
Может, в последний раз что-то человеческое взметнулось над поддельностью его жизни, движимой и подчиненной безмерной страсти тщеславия и властолюбия. Телесную любовь не приручить, не сдержать даже такому государству, где все под его сетью.
И для детей Геббельса тоже лазеек в сети нет. Как бы Геббельс ни ликовал при их появлении, как ни умилялся бы, это не бескорыстие отцовства или не оно одно. Не только в уготовленной им гибели, но уже и от рождения у этих детей функциональная предназначенность - встроиться в показательную, нацистскую, рекламируемую им многодетную семью, умножая популярность Геббельса, врачуя его застарелые комплексы самоутверждения. Имена всех детей - в честь Гитлера: Хельмут, Хильда, Хельга… Возрастающая численно семья министра пропаганды - дети и жена - создают труппу статистов в политическом театре одного актера - Геббельса, в гротесковом спектакле с ужасным финалом.
Те из детей, что едва подросли; уже вытолкнуты на подмостки светской политической жизни. Во время визита Муссолини в Германию: "Дети побывали у Муссолини. Он приласкал их и поцеловал. Они очень гордятся. Хельга (старшая, ей лет пять) говорит: "Второй фюрер тоже очень милый"… Обед у Гесса. Нет стиля. Убранство ужасное. Еда отвратительная" (30.9.1937).
Состоя уже год в пылком романе с чешской актрисой, Геббельс записывает: "Говорил по телефону с Магдой. К сожалению, она ждет не близнецов". Магда не так молода, и они спешат рожать детей. Но "Магда должна себя щадить. Врач мне велел: теперь Магда в течение двух лет не должна иметь ребенка. Она должна как следует отдохнуть и подлечиться. Я позабочусь об этом" (25.2.1937). Но уже в следующем году, 1938-м, Магда снова рожает. И это не предел, в 1940-м - снова, в последний раз. Но пока что в доме мир. "Мы много болтали (с Магдой). О наших милых приятелях. Иногда чувствуешь себя среди людей так, словно попал в зоопарк".
В дневнике имя актрисы упоминается только нейтрально - в перечислении лиц, присутствовавших на студии, занятых в фильмах. Ни звука более.
Лида Баарова недавно выступала в Германии по телевидению. Рассказывала, что ей по молодости нравилось ездить в шикарных машинах министра. Вероятно, всевластность шефа кино тоже была по душе ей, актрисе. Она увлеклась им. Полюбила его, - открыто говорит она.