У Кея сейчас большие заботы. Вчера или позавчера Тур обмолвился, что до сих пор никто не удосужился снять для фильма плавающих вокруг "Ра" акул. Исполнительный Кей принял это замечание близко к сердцу, соорудил себе на мачте площадку и просиживает на ней часами, караулит с камерой наготове. И как нарочно - пока Кей на мачте, акул нет, только он спустится перекусить - пожалуйста, вот они.
…А нос нашего корабля продолжает между тем оседать.
Сегодня 28 мая, двенадцатый день пути. Последние два дня то и дело видишь: прошествовали на носовую палубу то Жорж с Сантьяго, то Сантьяго с Норманом, встали, огляделись, о чем говорят - не слышно, да и так ясно, о чем.
Тур настроен оптимистически: строители лодки обещали, что "Ра-2" будет плавать не меньше полугода. Однако ведь индейцы не имели представления ни об океанских волнах, ни о количестве груза - не так ли, Тур?
Он упрямо пожимает плечами. До чего спокоен - прямо зависть берет!
Что ж, пускай мы люди пугливые, пусть мы паникеры - мы решили, что с носом надо что-то предпринимать, и собрались прежде всего убрать с носовой палубы все лишнее - деревянный настил; клетку (в ней раньше жили куры), которая служит нам столом, и так далее. Я пошел за санкцией к Туру. Тур внимательно выслушал.
- А как мы будем есть?
Я оторопел.
- Как мы будем есть? - повторил Тур. - Я не хочу держать тарелку на коленях.
- Главное все-таки доплыть до Барбадоса.
- Верно, но я не хочу устраивать на корабле свинарник. Свинский образ жизни скажется на моральном духе экипажа.
- Для меня главное доплыть, - вмешался Жорж, - а уж как я доплыву, неважно, - королем или свиньей.
Тур покосился на меня, не нашел во мне сочувствия и вздохнул:
- Хорошо. Согласен, что нос надо по возможности открыть, пусть подсыхает, да и легче он станет. Действуйте.
Мы с Жоржем взялись за дело, Тур через полчаса принялся помогать. Мы уже вытащили клетку из пазов и понемногу ее разрушали, но Тур остановил нас:
- Если оставить только решетку, которая почти ничего не весит, из нее можно соорудить неплохой стол.
- Что?! Стол?!
Мы ведь забыли и думать о столе, считали, что стола не будет, что вполне сможем обходиться двумя скамейками и есть в две смены, четыре человека и четыре, нельзя же, чтоб на носу было одновременно много народу, это лишний вес, сегодня он незаметен, а завтра скажется.
- Повторяю, надо думать и о моральной стороне дела, - сказал Тур, глаза его сузились. Я разозлился и ушел.
У входа в хижину прохлаждался Сантьяго, тоже оппозиционно настроенный: я подсел к нему, и мы минут десять судачили насчет Тура, его упрямства и воркотни, и сошлись на том, что в этом году все на лодке как-то не так, как прежде, что-то в нас изменилось.
Тут я подумал, что прежде всего я сам изменился, разве стал бы я в прошлом плаваньи чесать язык, пока товарищи работают? Поймав себя на этом, я прервал беседу и ушел в кабину, наводить порядок в своем докторском хозяйстве.
Тур был мрачен до вечера. Он о чем-то долго разговаривал с Карло, и тот, кажется, подбавил масла в огонь. Обстановка становилась нервозной.
Ночью, стоя на мостике, я даже испытывал облегчение, несмотря на качку и возню с веслом: наконец-то не нужно дипломатничать и строить круглые фразы на чужом языке.
По данным Нормана, мы за вчерашний день прошли восемьдесят одну милю, это, видимо, для "Ра" потолок, выжать большую скорость вряд ли удастся.
Утро было хмурым, хмурым было и настроение. Тур сосредоточен, глаза холодные. Завтракали молча. После завтрака капитан объявил, чтоб не расходились, - будет большая беседа.
Начал он, как всегда, издалека, с конструктивных особенностей "Ра-1", с достоинств его и недостатков, затем завел речь о корабле нынешнем и вкратце повторил все, что мы и сами знали: катамаранная конструкция, часть папируса обработана с торцов битумом, нос и корма загнуты вверх.
- "Ра-2" - не плот, а настоящее морское судно, имеющее кривизну по длиннику и поперечнику. Стало быть, качка и заплескивание палубы нормальны и неизбежны. Но из этого отнюдь не следует, что нас зальет по мостик. Я понимаю наше беспокойство, но помните: "Ра-2" - не "Ра-1"! Неужели вы считаете, что я меньше вас хочу дойти до Барбадоса?
Он высказывался обстоятельно, по пунктам, и сообщал общеизвестные сведения, но странное дело, мы слушали с возрастающим вниманием, и напряжение начинало спадать: великая сила - убежденность!
- Да, нам нужно многое сделать на корабле, - формулировал Тур, - но не совсем в той плоскости, какую вы имеете в виду. Нам нужен порядок. Я не раз говорил об этом еще в прошлом плаваньи. Грязь и неопрятность нетерпимы. Нетерпима халатность. Нельзя, чтобы на палубе валялись окурки и спички. Нельзя нести вахту, не привязавшись. И нужно более четко распределить обязанности. Думаю, что лучше всего сделать так. Карло отвечает за приготовление пищи, состояние такелажа, за фотодело и киносъемки. Кей - кино, помогает Карло, плотничает. Жорж - подводные дела плюс уборка кухни и уход за животными. Сантьяго - состояние продовольствия и воды, их сохранность. Мадани - загрязненность океана и все фонари на лодке. Юрий - спасательные жилеты, круг, плавучие якоря, ну, и, конечно, здоровье команды. Норман - навигация, радиосвязь.
Кроме того, нужно определить порядок дневных вахт. Ночью у нас очередность строгая, а днем получается обезличка, мы привыкли думать, что днем опасности меньше, а это не так. Тут я жду ваших советов и предложений. И еще: давайте твердо назначим время завтрака. Безобразие, Карло встает раньше всех, готовит, а потом ждет, пока мы соизволим проснуться.
Дискутировать было не о чем. Приняли: подъем - в семь утра, завтрак - в восемь. Дневную вахту стоят все без исключения по часу, итого восемь часов, оставшиеся четыре часа светлого времени делят между собой те, кто окажется меньше занят.
Решили также, что утро будем начинать с "планерки", определять объем предстоящих работ и договариваться, кто кому помогает.
Тем и кончилось совещание, и расходились мы совсем в ином настроении, чем когда собирались. Как-то полегчало на душе, и твердость Тура не раздражала уже, а радовала, - вероятно, так радуется солдат, получивший четкий и понятный приказ, да еще если он сам в выработке параграфов этого приказа участвовал.
Норман вышел на связь, говорил с Норвегией и Штатами, а также и с Ленинградом! Ленинград попросил его дать мне микрофон, но делать этого было нельзя, и вот почему. В прошлом году мы беседовали по радио с кем хотели и сколько хотели, и вдруг Ассоциация радиолюбителей - уже после конца путешествия - послала Туру сварливый меморандум, в коем экипаж "Ра" обвиняли в нарушении правил любительской радиосвязи. Можно говорить с корреспондентом о специальных, профессиональных вещах, о слышимости, о системе аппаратуры, но передавать информацию типа писем, телеграмм, посланий запрещено. И Тур, и Норман знали это, но надеялись, что к нам будут снисходительны, выкрутимся как-нибудь. Не вышло! И перед вторым отплытием нашему радисту пришлось поломать голову, как быть, ведь любительский канал - единственный доступный нам, и если им практически нельзя пользоваться, рация на "Ра" должна включаться только разве для "SOS".
После некоторого числа просьб, отказов и новых просьб решение было найдено. Норвежский коротковолновик Крис Бокели получил от Ассоциации право принимать от нас любую информацию - но на основе обычных телеграфных пересылок. То есть Крис принимает, регистрирует, отправляет на почту, почта предъявляет счет ему, а он, соответственно, - нам; иначе говоря, за каждое слово нужно платить.
Итак, день прошел хорошо, после ужина все уселись на завалинке и поболтали о том, о сем, а Карло от благодушного расположения даже помузицировал - все на той же губной гармонике.
Следующее утро было столь же благодушным, мы подчеркнуто вовремя, ровно в семь, были на ногах, после завтрака опять же подчеркнуто немногословно обсудили программу и, пожалуй, даже кокетничая немножко своей Отныне-Организованностью, принялись за дела.
Я мастерил из дерева крюк, на котором должен висеть якорь. Тур сочинял подписи к иллюстрациям для своей книги: он не успел покончить с этим в Сафи, а издатель торопит, вчера Ивон жаловалась по радио.
Организованно потрудились, организованно явились на ленч, после ленча столь же организованно соснули часок. Потом по плану Туру и Жоржу предстояло осмотреть корабль под водой, а мне - на мостик, на вахту. Постоял я, постоял, ветра почти нет, океан гладкий, как пруд, на носу - брызги, гогот, веселье - тут и приказала долго жить вся моя организованность. И не только моя: за мной нырнул Сантьяго, за Сантьяго - Норман, и пошло поголовное купанье, включая Синдбада-Морехода, мы о нем тоже не забыли и пустили его поплавать, правда, он этому не очень обрадовался и хотя плавал, естественно, как утка, но дрожал после ванны, как мокрая курица.
Посчитали за ужином, какой завтра день, вышло, что завтра - 31 мая, воскресенье, - и постановили отдыхать вовсю, благо солнечно и очень тепло, - так что и писать об этом дне нечего, минул в безделье и хозяйственных хлопотах - помыться-побриться-одежку-постирать.
А в понедельник ветер стал немного сильнее.
Если уклониться к югу, он будет еще крепче, и течение там мощнее, там центр его, стрежень, а мы пока что идем по краешку. Сказано - сделано, изменили курс и правим отныне примерно на 245°.
"Ра" идет довольно быстро, в среднем пятьдесят три мили в сутки. Но всего за 16 дней мы прошли гораздо меньше, чем за столько же в прошлом году. Очень досадно, но факт: девять дней из шестнадцати были штилевыми.
Сейчас мы находимся вдали от берега и от оживленных пароходных линий, а до того океан кишел судами. Ночью их было временами даже слишком много, некоторые проходили так близко, что возникала реальная угроза столкновения. Я об этом уже писал: мы вывешивали ходовые огни на мостике и на топе мачты. Кроме того, у нас есть личные электрофонарики с достаточно сильным светом. Когда корабль приближается, мы светим либо ему в рубку, либо бегаем лучом по нашему парусу, как по экрану.
Холодный душ, вылитый на нас Туром, был благотворен: мы уже не ахаем и не тщимся измерять, на сколько миллиметров мы притонули с завтрака до обеда. Что ж, мы безусловно погружаемся, папирус пропитывается водой, однако на наш век плавучести, видимо, хватит, а "после нас хоть потоп".
Кое-что мы починили и поправили: подтянули канаты, фиксирующие изгиб носа и кормы, укрепили мостик. Кей усовершенствовал леера, Карло подремонтировал расшатавшиеся уключины.
Карло мрачен последние дни, гложет его что-то.
Вчера или позавчера, увидев меня с фотоаппаратом, он поинтересовался, для кого я снимаю. Я ответил: "Для себя и для Тура, а что?" Он сердито отошел и долго-долго говорил с Туром по-итальянски. Его, как выяснилось, волновало, что все члены экипажа фотографируют для себя, а он - для экспедиции. Но неужели он, профессионал, боится, что я, неумеха дилетант, составлю ему конкуренцию?
Сегодня он поссорился с Сантьяго, ушел на мостик стоять вахту, и готовил за него Жорж.
Иногда я думаю: в случае если бы в состав экспедиции мог быть включен или Жорж, или Карло, кого бы я, будь моя воля, взял с собой?
Карло - великолепный парень, и Жорж - великолепный парень. Карло трудолюбив необычайно, работает, без сомнения, больше всех на "Ра" - Жорж особенно хорош там, где можно показать себя и совершить чудеса героизма, но от будничных обязанностей непрочь отвертеться. Карло всегда гордо отклоняет помощь - Жорж радостно ее принимает. Карло ревнует к чужой занятости, он словно боится, что сосед наработает на мизинец больше, - Жорж счастлив, если ему покажется, что он соседа перехитрил.
Карло - серьезный труженик, Жорж - развеселый балагур. Но кого из двоих я все же взял бы на "Ра"?
Не знаю. Трудный выбор, и хорошо, что мне не придется его делать. Я люблю Карло Маури за то, что он такой крепкий человек, и люблю Жоржа Сориала за то, что он такой беспечный и неорганизованный человек. Для экспедиции, мне кажется, равно нужен и Карло с его непримиримостью, с его цельным и надежным характером, и Жорж, который может развлечь в любой момент, поможет шуткой и сгладит острые углы, а желающему всегда предоставит богатую почву для нравоучений и критики - есть на ком отвести душу.
Пишу это, а мимо проходит Карло, опять на корму, к своим драгоценным веревкам. Заглянул в мою тетрадку:
- Строчишь? Ну-ну, давай.
- А что?
- А вот я не могу.
- Почему?
- Не та обстановка, слишком трудно, опасно, много работы… Работу он порой себе придумывает не совсем удачно. Поднял ящики в хижине, вытащил из-под них кувшины, канистры и прочее, и ничем пустое место не заполнил. А это плохо, ведь накати волна - и корабль в момент примет несколько тонн воды, которая, безусловно, тут же уйдет, но пока вода будет уходить, "Ра" успеет чуть-чуть погрузиться; я сказал об этом, а Карло опять рассердился.
Какая муха его кусает?
Идем хорошо, курс держим безупречно, по прямой линии к Барбадосу. Кстати, еще не решено, куда попадем, какой пункт будет конечным, - я бы предпочел как раз не Барбадос, а Тринидад - но посмотрим, пока что и то, и другое для нас - шкура неубитого медведя. Однако, как бы то ни было, сегодня - 5 июня 1970 года, двадцать дней мы в океане - и хоть бы что.
Нет, не хоть бы что. Прошлой ночью Тур был разбужен странными звуками, кто-то во сне дико кричал, - "вопль ужаса", выразился Тур.
Что-то происходит - не с кораблем, не с маршрутом, - с нами…
РАССУЖДЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Однажды вечером - это было еще на "Ра-1" - я сидел, глядел на луну и курил. Тур спросил: "Хочешь поговорить с Луной?" Я усмехнулся. "Нет, серьезно, мы сможем это сделать, когда экипаж "Аполлона" там высадится". И он рассказал, что радиовещание США предложило устроить этот рекламный сеанс, нечто вроде сенсации века: допотопная лодка и современная космическая техника на одной веревочке.
Сеанс не состоялся, но "веревочка и вправду одна.
Есть у "Ра" с космолетом общее: там и здесь - безбрежное пространство, и крошечный островок посреди него, и люди, которым надлежит на островке длительное время плечом к плечу жить и работать.
Выражение "плечом к плечу" в этих обстоятельствах имеет заведомо буквальный смысл. И звучит оно порой не так мажорно, как ожидалось бы.
Представим себе лучший, какой только можно выдумать, вариант: в межпланетное путешествие отправляется экипаж, состоящий сплошь из великолепных, идеальных парней, - есть ли гарантия, что им не станет в полете трудно друг с другом?
Нет такой гарантии.
Человек - не серийный робот. В самом прекрасном характере имеются зазубринки, которые очаровательны именно своей неповторимостью. В обычных условиях им можно только радоваться, но вот условия стали крайними, как принято говорить, экстремальными - трудно, опасно, тесно, тоскливо, - и зазубринки принимаются цепляться одна за другую, и механизм общения начинает заедать.
Здесь важна еще - продолжая аналогию - степень прижимного усилия. Отшлифованные диски превосходно скользят друг по другу, пока их не сдавишь сильней допустимого, - это наблюдал всякий, кто, например, лазил с отверткой в магнитофон. Человеческие отношения, пусть и предельно близкие, всегда предполагают дистанцию: она может быть микроскопически малой, вроде как между льдом и коньком или даже как между бритвенными лезвиями, плашмя сложенными в стопку, то есть будто бы и не ощущаемой, - но нам лишь кажется, что ее нет. И вдруг она вправду исчезает, наступает сверхсжатое состояние, - в кабине не уединишься, не спрячешься, ты весь на виду, постоянно на людях, в контакте с ними, хочешь того или не хочешь, -
А если к тому же у тебя обыкновенный, отнюдь не идеальный характер, да и у твоих товарищей тоже?..
В зарубежных фантастических романах модно описывать будни разобщенных, озлобившихся астролетчиков, в вынужденном содружестве - или "совражестве"? - мчащихся к неоткрытой звезде. Вряд ли стоит попадать в плен столь мрачных прогнозов. Но тем не менее проблема психологической совместимости существует, никуда от нее не денешься.
На практике люди знакомы с ней издавна. Она вставала в грозной своей прямоте перед поморами, зимовавшими на Груманте, перед моряками "Святого Фоки", перед исследователями Арктики и Антарктики. С ней сталкивались - и сталкиваются - работники высокогорных метеостанций, геологи, экипажи подводных лодок - все те, кто обязан исполнять свой долг в отрыве от повседневного мира.
А предметом научного изучения совместимость стала всего с десяток лет назад. И понятен энтузиазм моих друзей-психологов, провожавших меня на "Ра-1": семь человек, папирусное судно и океан - вот это эксперимент, не было еще такого!
Словно по заказу тех же психологов, обстоятельства позаботились о том, чтобы эксперимент усложнился дополнительно. Не просто семеро, а семеро, оказавшихся вместе с л у ч а й н о, - сейчас попробую это объяснить.
В Республике Чад строится пробная папирусная лодка. Мастерят ее два брата, африканцы племени будума, Омар и Муса. Братья не знают ни одного из европейских языков, и потому общаться с ними Хейердалу затруднительно, - а тут же вьется их соплеменник, безработный плотник, он говорит по-французски, и когда мастерам настает пора ехать в Египет, Хейердал приглашает не двоих, а троих. Ни о каком плаваньи для плотника речи нет, плыть с нами должен Омар, "прораб", - но вскоре выясняется, что Омар болен, и веселый смышленый переводчик занимает его место. Так в экипаже "Ра-1" появляется Абдулла Джибрин.
Строительство "Ра" продолжается; среди многих добровольцев-помощников на стапеле трудится египтянин Жорж Сориал, приятель приятеля Тура, Бруно Вайлати. "Приятель приятеля" - да, точнее степень их знакомства с Туром не определишь. Знакомы они без году неделю. Жорж мечется на "джипе" по Каиру, достает канаты, организует закупку хлеба, следит за изготовлением паруса. Он разрывается между министерством туризма, поставщиками, институтами, строительной площадкой - и делает все это совершенно бескорыстно, для него подготовка "Ра" в дорогу - уже приключение, захватывающее, из тех, какие ему по душе. И вот настает вечер, после особенно хлопотного дня, а назавтра ожидается день не менее сложный, и вдруг Тур говорит Сориалу:
- Шел бы ты отдохнуть. Я не хочу, чтобы участник экспедиции переутомлялся.
Жорж изумленно разевает рот - и подписывает контракт.
С Сантьяго - еще неожиданней. Тур немного знал его и раньше, однако членом экипажа "Ра" Сантьяго не являлся до той минуты, пока в его квартире не раздался телефонный звонок: "Послезавтра жду в Касабланке". Оказалось, что Сантьяго, сам того не зная, был дублером Рамона Браво, подводника, фотографа и кинооператора, и надо же такому случиться: Рамон чуть не накануне отплытия лег на тяжелую операцию.
Уже упомянутый Бруно Вайлати тоже должен был плыть с нами; Вайлати, кинопродюсер, оператор и ныряльщик, был одним из первых, с кем Тур договорился об участии в экспедиции. Но Вайлати не отпускали дела, и тогда он порекомендовал вместо себя известного журналиста и еще более известного альпиниста Карло Маури. Так что и Карло пришел "по замене".