Типичное произведение Жоржа: рисовая каша с томатным соусом и лимоном, туда накрошено черного хлеба и всыпано невероятное количество перца. Попробуйте - только обязательно заешьте финиками и ломтем арбуза, а в случае чего - зовите, я как врач немедленно приду на помощь.
Или еще можно сделать так: выпить, извините, водки, закусить картошкой, тут же перейти к шоколадному пудингу, а потом вернуться к картошке. Данным образом мы в прошлом году отметили пройденные тысячу сто миль, а наутро весь экипаж во главе с капитаном коллективно проспал!
…Кончается обед, за столом - Тур, Норман, я. "Все, - говорю. - Хватит. Достаточно". Тур смеется: "Ну и русский", - и продолжает уплетать курицу. Норман держится еще чуть-чуть и тоже сдается. Тур в одиночестве закрепляет победу, со всех сторон сыплются шутки: "Бедная Ивон, нелегко его прокормить". Тур невозмутим. В Таблице Уровня, Аппетита, составленной Жоржем, у него коэффициент 95. У Нормана по той же таблице - 87, у меня - 73 (цифра, как мне кажется, несколько заниженная) - и так далее, по убывающей.
Забыли мы только у Жоржа спросить, чей уровень он принял за 100.
…С носа долетает дразнящий запах, темнеет, притомились мы слегка за день. Карло и Сантьяго долго варили солонину в воде из бурдюка, обжарили ее с чечевицей, получилось довольно неплохо.
- Это пища древних моряков, - растроганно вздыхает Тур. - Все великие географические открытия сделаны на солонине. Недурно бы к ней русских сухариков!
Тур помнит их вкус еще со времен войны, когда, ему - младшему офицеру британских вооруженных сил - пришлось быть в Мурманске. Он не знал ни слова по-русски, ему посоветовали: "Вы им просто улыбайтесь!" На следующий день Тур, иззябший, голодный, стоял на палубе советского торпедного катера. Угрюмый сопровождающий поглядывал на иностранца с недоверием, и тогда Тур улыбнулся, широко, как мог. Русский в ответ улыбнулся еще шире, взял Тура за руку, потащил в кубрик и угостил сухарем, разломив его пополам.
По специальному заказу Тура я захватил с собой из Москвы 50 (!) килограммов сухарей, они были наряду с медикаментами основным моим багажом.
Итак, появляются сухарики и солонина, начинаем жевать. Мясо слегка напоминает резину. "Да, - соглашается Тур, - его надо варить и варить! Тогда будет суп, а не…"
Раздается подозрительный хруст, и Тур выплевывает на ладонь обломок зуба!
Нет, это не зуб, а пластмассовая полукоронка, отвалилась, не выдержала сухаря.
- Вот, пожалуйста, - социалистический хлеб, - язвит Сантьяго.
- Не хлеб социалистический, а зуб капиталистический! Тур хохочет. Он запомнит эту реплику, запишет ее в блокнот и использует в своей будущей книге как пример самой острой политической дискуссии на борту "Ра-1".
А дискуссии, молниеносные и, как правило, шутливые, нет-нет и возникают. Никто вроде бы не старается "обострять", на шпаги надеты каучуковые шарики, но шариком тоже можно ударить чувствительно. Вот Норман рассказывает Абдулле про Америку, Сантьяго толкает меня локтем: "Скажи, скажи ему, что в Америке негров вешают!" Норман краснеет, надувается и пускается в подробнейшие, явно уже не для Абдуллы, а для нас, рассуждения по поводу расовых проблем. Или - в другой раз - тот же Сантьяго начинает шуточки насчет культа личности, а я в ответ стараюсь уколоть его - испанца - по линии Франко.
Все это - в прошлом году, нынче намеков меньше, если уж начинаем говорить на эти темы, то серьезнее.
Жорж (мне): Вы несвободная страна, вы не можете поехать за границу, когда хотите.
Я: А какую страну ты можешь назвать свободной? Марокко?
Он: Да, каждый марокканец может выехать, если захочет.
Я: Вернее, если сможет?
Он: Да, если есть деньги.
- А где он их возьмет?
- Это уж его дело.
- А ты знаешь, что марокканцы даже внутри страны не могут передвигаться без специального разрешения?
- ?!
Жорж смущен. Призывается в арбитры Тур:
- Юрий прав. Однако предлагаю России и Африке мирное сотрудничество. Не заняться ли вам снопиками?
Это ужасно нудная и неблагодарная работа. Снопики из-под гуар, те самые, набухшие, грузные, с трудом вытащенные на борт, требуется развязать и разобрать по стебельку. И счистить с каждого стебелька вазелин, с тем чтобы использовать его повторно. У нас не осталось вазелина, а нужно смазывать пазы, в которых ходят весла; дерево отсырело, весла поворачиваются туго, и после двух часов вахты рук не чувствуешь, сжать кулаки невозможно, ладони в твердых мозолях - "вроде обезьяньей задницы", шутит Жорж.
Покончили со снопиками - взялись за кувшины. Переместили половину их с правого борта на левый, привязали накрепко - пока возились, и вечер подошел.
Между прочим, я попробовал провести психологическое обследование нашего сна. Предложил вопросник Туру и Норману, они отнеслись к ответам на него с невероятной серьезностью. Особенно много хлопот им доставил вопрос о содержании сновидений, оба не могли их вспомнить, жаловались, что часто просыпаются, так как стараются не забыть, что снилось.
А спим мы вообще не очень хорошо. Хижина маленькая, тесно, порой душно. И у каждого свои заботы и хлопоты с постелью; меня они так допекли, что я отчаялся, плюнул и оставил все как есть.
Если помните, мое место - в правом переднем углу, между Жоржем и стенкой хижины. Стенка прогнулась, матрац сполз в щель, образовался горб, с которого я сваливаюсь то влево - и тогда Жорж пихает меня обратно, - то вправо, вплотную к стенке, а в нее бьют волны и ощущаешь океан непосредственно спиной.
В прошлом году я спал там же и тоже скатывался, ибо "Ра" имел правый крен, а Санти, спавший рядом, стремился меня догнать. Однажды он предложил лечь иначе, не вдоль кабины, а поперек, но вышло не лучше. Я попробовал подсунуть под матрац обломок весла, возился долго и опять ничего не добился.
Ночь для меня всегда наступает внезапно и застает врасплох, потому что забываю заранее подготовить свою постель - очистить ее от всякого барахла, брошенного за день: рубашка, фотокамера, записная книжка и прочее, все это валяется как попало. Включаю фонарик и рассовываю вещи - частью в плетенку на стене, частью по настенным крючкам. Стряхиваю крошки со спального мешка - из-за жары я сплю не в нем, а на нем, и поэтому он перевернут ничком, чтобы не мешала "молния". Одеяло - здоровенное полотенце - провалилось, разумеется, между ящиком и стенкой, вытаскиваю его. Ложе готово. Теперь надо выглянуть наружу, проверить, надежно ли висят у входа джинсы, рубашка, носки, свитер, кожаная куртка. Я их оставляю вне кабины, потому что одеваться в темноте да еще спросонья очень неудобно.
Теперь - спать. А спать не хочется, сейчас всего десять вечера, а в четыре утра мне на вахту. Снотворное, что ли, принять? Жорж и Сантьяго клянчат его постоянно, я тоже порой к нему прибегаю, но тогда совсем уж трудно подниматься, перетерплю.
Ворочаюсь, кручусь, мысли, явно не подходящие и уж во всяком случае не своевременные, лезут в голову.
Только что, кажется, закрыл глаза - и слышу голос Тура, он зовет с мостика. Значит, пора.
- Да, да, - отвечаю спросонок по-русски, - иду.
Пробираюсь между телами спящих, по диагонали, нацеливаясь на свободное место Тура. Бух! Я на его постели. Теперь можно оглядеться.
Ноги, одни ноги вокруг!
Ноги спящего, на мой взгляд, так же много говорят о характере человека, как лицо и руки. Вот Норман - он несет свои ноги упорядоченно, параллельно одна другой; ноги Сантьяго переплетены и завиты в сложный клубок, так же как и его мысли и чувства. Ноги Жоржа, рубахи-парня, открыты и развернуты. Карло, кажется, и во сне карабкается по горам, опираясь в основном на левую, так как правая у него когда-то была сломана и плохо сгибается в голеностопе.
Да, многое могут сказать ноги спящего, жаль, раньше не обращал на это внимания, ведь и ноги спящей женщины тоже могут о чем-нибудь сказать…
На четвереньках лезу к выходу, посвечиваю фонариком - ну конечно, одежда свалилась, где носки? Вот носки, теперь рубашка, далее самое трудное, джинсы, они заскорузли, набухли, влезаю в них, как, вероятно, влезали в лосины гусары. Свитер (опять забыл вывернуть его накануне), кожаная куртка, шапочка. Здесь ли трубка и табак? Табак со мной, а трубку - она у нас на двоих - должен был оставить над входом в хижину Карло. Теперь еще эту тетрадь в полиэтиленовом переплете достать с подвесной полочки…
Вроде готов; нет, забыл помазать нос кремом. Нос мой - враг мой, беда моя, всегда облезает.
Лодку швыряет из стороны в сторону, равновесие держать трудно - в одной руке фонарик, в другой - тетрадка, - берегусь всячески и все же наступаю на прощанье на Карло, он, не просыпаясь, что-то бормочет, ругается, вероятно. Забыл страховочный конец, ищу. Это занимает еще минуту, а Тур стоит на мостике, ждет; пока я не поднимусь, он не уйдет оттуда. Страшно неловко. Мне еще надо попить, а также наоборот, иду спотыкаясь сперва на камбуз, отыскиваю свою сумку с посудой, достаю флягу, пью. Затем путешествую на корму. И наконец забираюсь на мостик. Пятнадцать минут просрочил! Но что делать, иначе не могу, я ведь потому и просил будить меня пораньше, с запасом.
Тур не сердится, говорит, как обычно:
- Будь внимателен и осторожен. Страховку не забыл? Старайся держать вест-норд-вест. Заметишь что-нибудь интересное - запиши в блокнот.
- Хорошо, доброй ночи!
Остаюсь в компании с рукоятью рулевого весла и светящейся картушкой компаса - ее выпуклый прозрачный глаз вращается из стороны в сторону и все время старается отвернуться. Начинается наш двухчасовой поединок: я сражаюсь веслом, а в союзниках у компаса - ветер и океан.
Чуть-чуть зевнул, и картушка уже стремительно скользит влево, и я напрягаюсь, поднимаю рукоять, натягиваю веревку, в петле которой она скользит, и замираю в ожидании - пересилил или нет. Глаз по-прежнему косит влево, но вот он пошел обратно, медленно-медленно, а потом все быстрее - тут главное его опередить. Распускаю петли на веревке и толкаю рукоять. Опередил, очень хорошо. Стрелка застывает на цифре "305" и вновь начинает колебаться - туда, сюда, куда? Ага, вправо - еще слегка рукоять вниз, нет, теперь "Ра" пошел влево! Скорее вверх!
Временами компас обманывает, успокаивает, и вот уже в его прозрачном нутре видны какие-то не идущие к делу картинки, кто-то там улыбается, подмигивает, являются мысли о смуглой и бархатистой, пахнущей морем женской коже и мягких губах… Трах! Хлопок-выстрел огромного паруса! Скорее-скорее, пока корабль не пересек мертвую точку, после которой развернуть его возможно только авралом! Рукоять выворачиваю до отказа, хватаюсь за шкот, тяну к себе, а он рвется, хочет сбросить с мостика за борт, упрямый, своенравная тварь! Вот, кажется, натяжение ослабло, гляжу на компас - пополз вправо, слава богу, обошлось, и скоро уже будить Жоржа. Закуриваю, и опять хлопок, и все вышеописанное происходит сначала.
Ночь неприятная, ветер порывистый, сильный, и его направление не совпадает с движением волн, получаются "ножницы", они нас растаскивают, сбивают с курса и с толку.
Иногда уйти с вахты еще сложнее, чем заступить на нее. Помню, в прошлом году была у меня одна такая ночь: она сама по себе далась нелегко, парус полоскал, весло выпадало из крепления, - и вот я отстоял свое и, взмокший, измотанный, отправился было будить Карло, но заметил, что ходовые огни не горят. Пришлось лезть на мачту, отвязывать фонарь - зажечь его наверху невозможно, ветер гасит спичку, - спустился и увидел, что выгорел керосин, значит, нужно заправить. Заправил, полез снова, прикрепил, потом пошел проверять другой, на мостике. Там - та же история. Наконец все сделал, записал показание компаса и растолкал Карло - к его радости, оказалось, что за всеми этими занятиями я простоял лишний час.
Но, пожалуй, самая тяжкая вахта выпала мне на долю в конце плавания на "Ра-1", после аврала, о котором еще расскажу. Не было в ту ночь ни ветра, ни волн, но было безумное желание спать, я засыпал стоя, засыпал сидя, все с себя сбросил, остался в трусах, пошел на нос, благо не требовалось следить за компасом, и там, на холодке, чуть-чуть пришел в себя. Попил воды, поел чернослива, оставшегося от ужина, присел у входа в хижину на бухту каната, специально, чтобы понеудобнее, и так дремал, засыпал и просыпался каждую минуту. Ровно в два ночи разбудил Абдуллу и, не дожидаясь, вопреки порядку, пока он вылезет из хижины, пробрался на свое место и рухнул.
…А вообще я люблю стоять на вахте. Эта работа доставляет мне удовольствие.
Первые минуты чувствуешь себя не очень уверенно, а потом словно срастаешься с кораблем, мостиком, веслами, океаном и ветром. Только вот рукоять весла - иногда она движется свободно, как по маслу, но чаще ее приходится толкать или тянуть с усилием, в несколько приемов. Вазелин мало помог.
Здесь, на мостике, головой тоже нужно работать, не только руками. Позавчера мы стояли вдвоем с Сантьяго, я - на правом весле, Сантьяго на левом. Когда стрелка компаса подходила к критическому румбу, я говорил: "Давай!" - и Сантьяго подключался. И вдруг нас осенило: а что если держать левое весло не в нейтральной позиции, а в активной, "на поворот"? Оно будет тогда противостоять рысканью лодки заранее.
Закрепили весло в новом положении - и поняли, что совершили величайшее открытие. Больше мы не имели хлопот. Вахта прошла спокойно.
Сегодня опять не порулишь в одиночку. Погода испортилась еще с вечера, а ночью, проснувшись, я испытал самый настоящий, банальный страх. Даже в хижине чувствовалось, с какой необычайной скоростью мы летим. Океан ревел, корабль бросало, в дверном просвете появлялись и исчезали огромные пенные гребни… Холодок стал карабкаться по позвоночнику. Но тут я услышал голос Сантьяго, он звал меня на вахту, и бояться уже времени не было, надо было работать.
Такого шторма я еще не видывал! Не менее семи баллов. Волны высотой с трехэтажный дом шли бесконечной размеренной чередой, когда мы забирались на их гребень, казалось, что разверзается бездна. Сантьяго на этот раз не дал мне правое весло, видимо, решив самоутвердиться, и я два часа простоял "на стреме", изредка помогая.
Мы неслись как на крыльях; к сожалению, прямой курс держать было невозможно, амплитуда зигзагов достигала сорока градусов, а то, пожалуй, еще две-три такие ночи, и мы пролетели бы половину пути.
К утру ветер немного стих и океан поуспокоился. Я помылся после вахты и, проходя мимо мостика, заглянул под него - там сейчас почти ничего нет, все оттуда выброшено или перемещено, остался только подвесной моторчик, да ящик со столярным инструментом, да четыре канистры с водой. Мне показалось странным, что канистры разбросаны, я проверил одну - пусто! - другую, третью, четвертую - везде пустота!
Вот это уже совсем непредвиденное осложнение.
Начиная с этой страницы, вода все чаще будет упоминаться в моем повествовании. Есть смысл о ней поговорить.
Помню, как нервничал я в самые первые дни свои в Сафи. Корабль уже в пути, его везут из Каира; в порту Сафи найдена тихая заводь с баржей-понтоном, возле которой "Ра" будет намокать; Ивон, Жорж, Карло свозят понемногу к понтону продовольствие; час отплытия не за горами, а воды нет! Ни капли из полутора тонн, которые решено с собой захватить! А я за них ответственный!
Мне чудилось, что кое-кто уже поглядывает на меня с сомнением: вот так русский врач, не поторопился ли Хейердал заключить с ним контракт?
А что я мог сделать?
В Сафи водопровод так называемого полузакрытого типа, вода из артезианских колодцев течет в город по террасам, и анализы вновь и вновь подтверждали, что такую воду вряд ли безопасно брать с собой в океан. Храниться-то ей не меньше двух месяцев!
Я держал контакт с городской санэпидемиологической станцией, мне предлагали источник за источником, которые приходилось браковать один за другим, - пока наконец на сцене не появился месье Шанель.
Кто порекомендовал к нему обратиться, сейчас подзабылось, но встреча с месье Шанелем оставила в памяти весьма приятный след.
Мы приехали к нему на ферму, он привел нас к своему роднику, достал из сейфа бумаги столетней давности, с подписями всевозможных английских лордов, французских миллионеров, американских генералов - все они когда-то имели случай испить воды из родника месье Шанеля - видимо, Шанеля-отца и Шанеля-дедушки, поскольку нынешнего еще на свете не было, - и все не пожалели в адрес родника благодарственных слов.
На вкус вода была превосходна, бактериологические пробы не разочаровали, и к длинному списку клиентов месье Шанеля прибавилось имя Тура.
Мы брали воду в глиняные амфоры здешнего же производства - город Сафи, кроме своих сардин, славится и керамическими изделиями. Добавляли специальный консервант. Забивали круглой пробкой и заливали сверху гипсом.
Часть воды налили в бурдюки. Тут над консервацией хлопотал Тур, он, если помните, использовал рецепты древних и обеспечил тем самым пикантный привкус нашему фруктовому супу.
А около пятисот литров мы решили хранить в пластиковых канистрах, в качестве неприкосновенного запаса, - и припрятали их подальше от бдительного ока репортеров, дабы не скомпрометировать идею "Ра".
Воды было много. Ее пили без нормы, в ней варили, она просачивалась сквозь гипсовые пробки - кстати, пробки эти надежд не оправдали, слишком они гигроскопичны, и в теперешнем плавании мы поменяли гипс на парафин - несколько амфор мы попросту выбросили в трудные штормовые минуты, - и все равно, повторяю, воды было много.
Мы даже некоторое время не протестовали, когда Абдулла использовал пресную воду для своих ритуальных омовений, хотя это уже было излишней роскошью.
Вероятно, воспоминания о царившем на "Ра-1" водном изобилии несколько вскружили нам голову: планируя загрузку "Ра-2", мы уменьшили наши питьевые запасы. К чему везти лишний балласт? Опыт показывает: два литра в день на человека - вполне достаточно!
Более того - освобождаясь от излишков продовольствия, мы заодно избавились и от трех кувшинов с водой, от целых трех! - и это произошло позавчера, а сейчас я гляжу на пустые канистры, на выбитые пробки и подсчитываю: за сутки потеряно сто восемьдесят литров, это наш двенадцатидневный рацион!
Трагедии нет, но с сегодняшнего дня переходим на экономный водный режим.
Настроение тем не менее хорошее, команда у нас отличная, и новички великолепно вписались, особенно Кей, всегда спокойный, очень вежливый - он с утра до вечера трудится, как правило, вместе с Карло. Они души друг в друге не чают, кличут один другого "маэстро", -
Вот Кей вернулся с вахты. Тур спрашивает:
- Ну как, трудно было?
- Нет, Тур, не трудно.
- Но временами трудно?
- Да, временами очень!