Работали однажды всю ночь, намереваясь выйти на следующее утро, но около трех часов пополуночи на мол приехал паша Тайеб Амара и сказал, что ветер назавтра по прогнозу ожидается неудачный, не с материка, а с океана, - мы страшно обрадовались, поехали в гостиницу и спали до обеда следующего дня.
Как представлялось нам в ту пору предстоящее плаванье?
О, во всех подробностях.
Мы могли без запинки рассказывать о путешествиях древних мореплавателей, лихо обосновывали принцип действия рулевых весел, брались с точностью до суток вычислить момент перехода из течения в течение, -
Но попробуй нам кто-нибудь напророчить, что весла тут же сломаются, что без них мы пойдем не хуже, что ужасный мыс Юби дастся легче, чем безобидный архипелаг Зеленого Мыса, что выкинем еду и распилим спасательный плот!
И уж, конечно, никак не могли мы себе представить, что ровно год спустя снова окажемся в море, на почти том же корабле и почти в той же компании.
Сегодня особенно отчетливо ощущалось: не было перерыва, не было - так, наверно, спортсмен не различает, где кончилась первая попытка и началась вторая, - разбежался, прыгнул, сбил планку, отбежал на исходную, снова разбегается - снова и снова, пока не перепрыгнет.
А вместе с тем, если припомнить, - сколько всего случилось за этот минувший год.
Взять хотя бы одного из нас, Сантьяго.
В промежутке между плаваниями ему пришлось: a) оставить работу в университете, поскольку по-хорошему его в экспедицию не отпускали, - правда, ежели путешествие завершится удачей, его наверняка примут обратно; b) основательно поболеть; c) вербовать индейцев-строителей, везти их с озера Титикака в Сафи, следить за сооружением папирусного судна.
Вон сколько выпало на его долю. Немудрено, что он порой грустноват, надо устроить так, чтобы он поменьше утомлялся, пока не войдет в колею. Об этом мы по секрету условились с Туром, стояли рядом на мостике, тихо беседовали и медлили разойтись, когда разговор исчерпался, - я закурил трубку, он задумчиво щурил голубой глаз, - а день проходил, наш праздничный день, и не было у нас в его честь ни салюта, ни фейерверка.
Помню шумные праздники на "Ра-1", в прошлом году мы увлекались ими - Первая тысяча миль, Полдороги, и просто Давайте-встряхнемся, и Не-поесть-ли-русской-икорки… Карло готовил особенно вкусный и обильный обед, раскупоривалась бутылка "Кон-Тики" или "Аку-Аку", крепкого, густого, Тур прозвал его "винным супом". Бравурно звучала губная гармоника Нормана, Жорж срывал с меня панаму, швырял ее на ящик и показывал, как мексиканцы пляшут вокруг брошенного наземь сомбреро, -
Нынешнюю дату отметили неожиданно тихо. Видно, особая это годовщина - годовщина начала пути.
А ночью океан преподнес нам подарок, лучший, какой только мог. Мы благополучно миновали мыс Юби, спокойно, как по маслу, даже не заметив, - лишь из утренних выкладок Нормана стало ясно, что событие, к которому напряженно готовились, - позади.
В прошлый раз по поводу Юби тоже было много тревожных предчувствий. В решающую ночь вызвался дежурить Сантьяго, он глядел во все глаза и слушал во все уши, поутру в тусклой дымке увидел приближение чего-то непонятного и разбудил Тура. Непонятное надвигалось неотвратимо - и оказалось не мысом и не рифом, а танкером из Гавра. Танкер оглушительно проревел сиреной, описал вокруг нас приветственный круг и удалился, а Юби, как выяснилось, был уже далеко за кормой.
К вечеру разгулялся ветер. С наступлением темноты он стал очень сильным. На вахте был Кей, Тур, уходя спать, спросил его: "Как дела?" - "Нормально".
Через пять минут пушечно хлопнул парус - и началось.
Мы вылетели на палубу, в кромешную черноту. Тур ринулся на нос и кричал оттуда, чтобы выбирали правый шкот. Мы так и делали, но ответов наших он не слышал из-за ветра и кричал все истошнее. Впрочем, не один он - все кричали и суетились, отвыкли от авралов. Норман пытался развернуть корму веслом, его сменил Жорж - безрезультатно, парус бешено бился, и рей колотил по мачте, и корабль трепетал под ударами волн.
Осознав, что подобными средствами положения не изменить, решили выбросить плавучий якорь, он вроде парашюта, наполняется водой и тормозит, помогает стать по ветру. Норман занялся якорем, я - веслом, оно рвалось из рук и пару раз вздернуло меня над бортом, спасибо страховочному концу, хоть он и чуть не перерезал меня, впившись в живот. Я греб минут пятнадцать, корабль начал разворачиваться, теперь скорей потравить натянутый шкот, вернуть парус на место - но все забыли, что якорь уже не полезен, а вреден, не вытащили его, и "Ра" закрутило вновь.
Начинать сызнова - зла не хватало. Попробовал было грести, но руки одеревянели и не слушались. Налег на весло телом, прижал его к стенке хижины - и почувствовал, что корму повело, повело, - это на носу Норман и Жорж вытащили левую гуару. Раньше бы додуматься - кили ведь тоже как рули, для того мы их и ставили.
Эй, про якорь опять не забудьте!
Конец якорного линя был в руках Мадани. Мадани, как мне показалось, что-то не слишком напрягался, - я подскочил со зверской рожей, кляня его на чем свет, перехватил веревку, дернул - и осекся.
Тянули "парашют" в шесть рук - как в сказке про репку - Мадани, я и подоспевший Сантьяго, подтягивали, гасили купол и за этим занятием чуть не проворонили шкот, едва успели перезакрепить его в последнюю секунду, иначе прибаутка была бы другая, про белого бычка, - мало радости и вообразить такое.
Настала пора перевести дух. Кей, бедняга-вахтенный, места себе не находил от горя: столько доставил хлопот! Мы хором утешали его, убеждали, что он ни при чем, что это ветер переменился, что на "Ра-1" это случалось с нами едва ли не каждый день.
Постановили, что до утра вахты будут сдвоенные: в одиночку корабль на курсе не удержишь. Ничего, зато отлично идем: семьдесят три мили за сутки, очень даже неплохо. Нам скорость жизненно важна, как самолету, теряющему высоту. Дело в том, что мы тонем.
Нет, это, пожалуй, слишком громко и безответственно сказано; мы всего лишь оседаем, набухаем, пропитываемся - естественный процесс, чуть-чуть более интенсивный, чем ждали.
Жорж со смехом рассказывал, как во время аврала, вытаскивая гуару, они с Норманом внезапно превратились в штангистов: между гуарами и корпусом лодки были проложены тонкие папирусные снопики, чтобы кили не терлись о борт, - так вот, эти снопики оказались словно не из соломы, а из свинца. А между прочим, их, по теории, не должно было смачивать: перед отплытием их специально покрыли вазелином.
- Мне почудилось, что я на "Ра-1", - веселился Жорж.
Я подумал: похоже. Только сейчас у нас десятый день пути, а тогда беспокойство возникло уже на третьем, туманное, смутное, - мы даже перед собой стеснялись его обнаружить:
"…Предыдущую ночь дрейфовали, держа в качестве стабилизатора плавучий якорь, что слегка повредило нам - правая сторона кормы осела больше левой, вообще мы с самого начала (еще в Сафи) перегрузили правую сторону, а кроме того, и волны, и ветер идут все время справа. Корабль слегка косит на правый бок…"
Это из моего прошлогоднего дневника, запись от 27 мая. Дальше - жизнерадостные строки о том, как все великолепно и как неправы специалисты-папирусологи, больше двух недель на плаву нам не сулившие.
А уже 28 мая я записал вот что:
"Нас заваливает на правый бок. Волны идут справа, папирус с этой стороны намокает больше. Если не вмешаться, наша палуба может стать правым бортом, а левый борт - палубой. Тур считает, что большой парус исправит положение, но и не сбрасывает со счетов перераспределение груза.
…Завтра весь груз будет перемещен с правого борта на левый и ближе к носу…"
С того дня перетасовка багажа стала нашей постоянной и естественной обязанностью. Кувшины с водой и с пищей - мы без конца перетаскивали их с места на место, снова и снова находя для них точку, позволявшую уравновесить качели, один конец которых оседлал океан.
Иногда нам казалось, что весы выровнялись, -
"7 июня. Лодка ведет себя прекрасно", -
Но океан усаживался поудобнее, и -
"8 июня. Кренимся на правый борт, и довольно значительно, вся правая половина кормы пропиталась водой, под ногами хлюпает, будто забрел в болото".
К тому времени мы уже понимали, что беда не только - и не столько - в размещении груза, - виновата сама лодка, качество ее постройки.
"…Я заметил, что вообще правая сторона сделана хуже, чем левая, папирус уложен не так тщательно, местами вылезает из-под веревок, коробится. "Да, - ответил Тур. - Левую сторону делал Муса, а правую - Омар…"
· · · · · · · · · · · ·
"…Теперь очевидно, что лодка должна быть идеально симметричной (имея в виду вес и объем папируса), иначе неизбежен крен, а при крене сразу возникает порочный круг: чем больше намокает папирус, тем он тяжелее, чем он тяжелее, тем глубже в воде и больше намокает, и так далее".
Золотые слова! И все-таки мы опять споткнулись на той же колдобине. "Ра-2" не вполне симметричен. Правда, его слабое место - уже не корма, а нос. Волны заливают нос и уходят, просачиваясь между "сигарами", папирус успевает намокнуть, а высохнуть не успевает, и свинцово-тяжкие снопики, насмешившие Жоржа, ничего веселого не предвещают.
"14 июня 1969 г. После завтрака собрались в хижине и долго дискутировали, обсуждали возможные варианты освобождения кормы. Всем ясно, что затопление ее будет прогрессировать. Тур попросил Нормана показать на карте, где мы находимся, и сказал, что, возможно, придется пристать к одному из островов группы Зеленого Мыса, дабы укрепить корму имеющимся в запасе папирусом".
История повторяется. Сперва как бы в шутку, потом все настойчивее возникают на борту разговоры о промежуточном финише, о том же Зеленом Мысе или даже об Африканском побережье - пришвартоваться, вытащить лодку, просушить на солнышке. Но Тур, в отличие от прошлого года, и слышать об этом не хочет.
Как всегда, он возражает по пунктам.
Во-первых, корабль на берегу будет сохнуть очень медленно и нет гарантии, что не сгниет внутри.
Во-вторых, до островов Зеленого Мыса три недели ходу, а до Барбадоса - шесть, всего вдвое больше.
В-третьих, даже если весь "Ра" уйдет вглубь, мы сможем продолжать плаванье, ибо кабина задумана как самостоятельный поплавок, получится что-то вроде подводной лодки в позиционном положении.
Но самое главное, до этого же еще не дошло, и когда еще дойдет, и дойдет ли? "Ра-2" совсем не так плох!
Вот уж что верно, то верно. Пусть до Барбадоса на самом деле не шесть недель, а восемь, пусть плавучесть хижины никто не испытывал, но последний тезис вне всяких сомнений. "Ра-2" держится молодцом, его погружение пока что не доставляет нам конкретных неудобств, эффект его - чисто отвлеченный, абстрактный, да, пожалуй, эмоциональный - мы весьма отчетливо помним последние дни "Ра-1":
"24 июня. Состояние правого борта и палубы неважное. Папирус местами разъехался, очень сильно наклонена вправо кабина, ходить по палубе невозможно - только по борту".
"29 июня. Не вызывает сомнений, что мы погружаемся больше и больше, хотя и медленно: несомненно также, что мы не сможем затонуть, но что "Ра" будет затоплен по палубу - это точно".
"3 июля. Вода притягивает к себе "Ра". Она свободно переливается через правый борт и стоит на палубе озером".
"9 июля. Справа рвутся веревки, связывающие папирус, весь правый борт ходит ходуном и грозит оторваться от нас…"
А начиналось тоже с малого, едва заметного, - что-то где-то перекосилось, набухло, намокло, - нет, повторения этой истории мы не хотим. Лодка построена не идеально, лодка перестояла в порту, зря расходуя запас непотопляемости, - но поздно теперь об этом жалеть, и бранить, кроме себя, некого - нужно выпутываться, и чем раньше, тем лучше.
Собрался совет: капитан, провиантмейстер, кок, врач. Пролистали книгу, где учтены запасы нашего продовольствия, и приговорили к выбросу добрую треть.
Описание акции опускаю. Меня с детства учили беречь хлеб, ругали, если крошку ронял на пол, - а тут за "Ра" потянулся длиннющий шлейф, плыли норвежские, египетские, русские хлебцы, плыли рис и кофе, макароны и сухофрукты, -
Прости нас, Ивон!
Радовалась одна обезьяна. Мы наполовину завалили провиантом корзину, где она днем сидит, она никогда не видела такого изобилия и лопала все подряд без разбора.
Надо, кстати, рассказать, что едят на "Ра".
Самая краткая информация по этому вопросу выглядит так (высокоученый труд "Медицинские проблемы экспедиции "Ра", автор - Ю. Сенкевич):
"Был определен необходимый перечень продуктов с учетом их калорийности и полноценности. Некоторые трудности возникли в связи с тем, что руководитель не хотел использовать консервы и поэтому рацион был однообразен, что компенсировалось количеством. Никаких других проблем с продовольствием не возникало".
Очевидно, как к любому научному труду, к этим строкам необходим комментарий.
Почему "руководитель не хотел использовать консервы"? Понятно почему: потому, что в меню древних широт и тушёнки не имелось - и, кроме того, немножко из-за недоверия к консервам вообще, учитывая жаркий климат.
- Мы будем есть овощи, - мечтательно говорил Тур, - будем есть свежую рыбу…
Овощи испортились моментально, так же как и омары, и яйца, и молоко в пакетах, - молоко-то можно было бы и употреблять, хотя бы в виде простокваши, но Тур выплеснул его, не дав как следует скиснуть.
А рыбы что-то до сих пор нет. Раньше мы ее и не ждали - шли между открытым океаном и шельфом, то есть как раз по меже двух рыбных пастбищ. Но теперь ведь мы в океане! Сегодня Жорж вновь повесил фонарь, пытался подстрелить корифену, но ничего не вышло, мелькнули две-три рыбки - и все.
Сантьяго присел на корме с удочкой. Вид у него блаженный.
- Все рыболовы чокнутые, - говорю в пространство.
Сантьяго молчит. Обдумывает отповедь подостойней.
- Рыболовы - лучшие люди на земле, - отзывается он наконец. - Рыболовы и антропологи.
- Держи, лучший человек, - всыпаю ему в ладонь таблетки.
Это - витамины, без них нельзя, пища идет в основном сушеная да крупяная.
Характерный диалог перед завтраком:
- Опять овсяная каша!
- Весь мир ест утром кашу.
- Так скоро лошадьми станем.
- Ничего, зато полезно.
Сейчас-то я к овсянке привык, а помню, в прошлом году однажды опоздал к столу, все уже поели, только Тур доканчивал, и как я посмотрел, что в тарелке, - захотелось, не пробуя, сказать "спасибо". От Тура это, разумеется, не укрылось.
- У вас едят овсянку?
Со вздохом:
- Едят.
- Тоже на завтрак?
- Угу. Только я ее не люблю.
- Почему?
- Жена закармливала меня этой кашей, с тех пор неприятное воспоминание.
- Воспоминания обычно все со временем становятся приятными.
- За исключением этого, - буркнул я и заработал ложкой…
В общем, бедные мы, бедные - но не слишком нас жалейте.
Хоть и побросали кое-что за борт, хоть и кур в этом году не поели вволю из-за плохих примусов - в наших закромах съестного немало и не так уж однообразен наш рацион.
День начинается с посвистыванья - фи-фу-фа-фи-фу - это Карло поднялся раньше всех, погремел на камбузе кастрюлями и сигналит, что кушать подано. Он по доброй воле взял на себя поварские заботы, еще с прошлого плаванья, с начальных его дней, - незабываемо роскошным событием явился тогда первый на "Ра" горячий суп, рисовый, с томатами и курицей. Как мы его поглощали! Как славили Карло! Как, уже наевшись, не имели мужества отвалиться!
Карло - отличный кок, щедрый и изобретательный, и в то же время экономный, у него все идет в дело. Осталось со вчера немного курятины и немного ветчины - призывается присяжный дегустатор-нюхальщик Жорж, он обнюхивает и сортирует - кусок в море, кусок в котел, затем добавляются картошка, свекла, морковь плюс вода, наполовину морская, для экономии, все кипятится - и пожалуйста, готова похлебка, хорошая, наваристая, только картошка впитала запах моря и не совсем свежего мяса.
Есть на "Ра" и другие фирменные блюда. Например, фруктовый суп из концентратов. То есть он суп как суп, иными словами - компот, но вкус у него совершенно особый.
Случилось это, как сейчас помню, девятого июня прошлого года. Мне захотелось пить, я пошел к канистре, отлил из нее в стакан, хлебнул и поперхнулся: вода отдавала кислятиной. Заглянул в канистру, а там - мутная желтоватая жидкость, в которой плавает невесть что. Я - к Карло:
- Откуда вода?!
- А из бурдюка. Плесни, кстати, в кастрюлю, пора ужин варить.
- Карло, никак нельзя, эта вода плохая!
- Почему плохая? Тур велел.
Я побежал к Туру и взволнованно стал объяснять. Он слушал и улыбался снисходительно.
- Это не грязь, а смола, ее использовали древние мореплаватели для консервации. А запах - ерунда, для супа вполне сойдет.
И, представьте, - сошло! Вечером мы с аппетитом уплетали фруктово-смоляную болтушку, просили добавить, и потом, много позже, когда где-нибудь в московской столовой мне приносили компот, приготовленный по строгим сухопутным правилам, чем-то он разочаровывал, чего-то важного в нем, не хватало.
Карло ревнив; он строго следит, чтобы его кухонные прерогативы соблюдались и уважались, помощников на камбузе терпит лишь для черной работы и в то же время непрочь при случае шваркнуть - фигурально говоря - колпак оземь: "Справляйтесь как хотите, а я удаляюсь от дел!"
Иногда, впрочем, он добровольно уступает фартук и поварешку. В прошлом году - четвертого июля, в День независимости США, - честь приготовления ленча была доверена Норману, и тот сотворил такую яичницу, что и сейчас я, бывает, прикидываю, застанет ли нас и нынче четвертое июля в море.
Норман стряпал с огромным удовольствием и старанием - сперва поджарил бекон, затем слил жир, затем слегка бекон подсушил, затем, наконец, бросил на сковородку яйца и священнодействовал еще минут пять, пока мы не принялись понукать Америку от имени всего остального мира.
Но главные переживания наступают, когда в кухмистерство включается Жорж.
Жорж - человек порыва и вдохновения, и никогда не знаешь, чего от него ждать. Какао, сыр, египетская икра - значит, Жорж был не в ударе, что от завтрака требовать - наелись и ладно. Но зато уж если его разберет - тогда начинаются чудеса. Возникают откуда-то пирожки с медом - это на "Ра"-то, посреди океана, на утлой палубе! - или солонина, пахнущая свежим горошком, с гарниром из горошка, пахнущего солониной, и все это побрызгано лимонным соком, назло канонам, вопреки рецептам, кулинарные мэтры переворачиваются в гробах, - а вкусно!