Красная площадь в общественном сознании все более представлялась летописью в камне. Медленно, но верно убиралось с нее, что не соответствовало этому назначению. Исчезли деревянные лавки и типы, занятые суетным делом. Торговля, коммерция, всякого рода услуги переместились за фасады Верхних, Средних и Нижних торговых рядов, в глубину Китай-города. Для сделок, покупок и прочих операций сходили с площади.
В изданном в 1851 году очерке "Красная площадь" зафиксирована эта ситуация: "Не так давно подле Казанского собора собирались деловые, так называемые, люди, которые могли написать для вас любую апелляцию, и которые предлагали услуги ходатаев по делам, стряпчих и адвокатов, и брались исполнить, какие вам угодно поручения". Все эти люди ушли на другое место. Разогнали толкучку всякого рода прислуги.
Взамен сломанных лавок возникла идея – украсить Лобное место памятником в честь избрания на царство Михаила Романова или другого исторического события. Таким деянием, достойным монумента, сочли "великую реформу", отмену крепостного права в России. Появился проект питерского академика и профессора архитектуры Михаила Щурупова. Он предлагал на Красной площади возвести триумфальную арку в честь Александра II, "в память освобождения крестьян". Эти слова фигурировали над стеной с пилонами и барельефами. За образец архитектор взял арки древнего Рима. Через арку, где восседал на коне император, можно было пройти в Кремль, подняться на стены.
Задолго до этого предложения московское купечество собиралось водрузить на площади шестиметровый резной крест с образами Христа, ада и рая.
Но все эти проекты остались на бумаге. А реально любимец императора Константин Тон возвел над Боровицким холмом Большой Кремлевский дворец. Его фасад не походил на постройки предыдущих царствований. По рисунку Тона сделали перекрытия, лестницы и постамент курантов, занимающих несколько ярусов Спасской башни. Со всех ее сторон появились новые циферблаты, те самые, которые каждый день предстают на экранах телевизоров.
Если бы на башнях Исторического музея сияли золотом кресты, а не орлы, то могло бы показаться, что напротив Василия Блаженного стоит похожий на него храм. Сходство не случайное, а заданное. Ученая комиссия поручила спроектировать непременно здание, напоминающее образы древней Москвы, какой она была до Петра.
В этом заключается парадокс, потому что именно в честь Петра прошла в городе грандиозная выставка, которая привела к появлению на Красной площади сооружения ХIХ века в том духе, который этот царь не принимал.
Выставками в наши дни никого не удивишь. Но та, что была устроена по случаю 200-летия со дня рождения преобразователя России в 1872 году, размахом превосходила современные. Называлась она Политехнической. Но, в сущности, являлась национальной выставкой достижений государства. Она раскинулась на Ивановской площади Кремля, Кремлевской набережной, в Александровском саду. Туда свезли новые паровозы, речные пароходы, заводские машины, приборы. Технические процессы демонстрировали действующие модели, макеты, схемы, чертежи. Из Санкт-Петербурга доставили с почестями ботик Петра – "дедушку русского флота", для него построили пристань на Москва-реке. Техникой не ограничились – собрали реликвии археологии, истории древней и современной, в том числе связанные с обороной Севастополя. Художникам заказали картины, Чайковскому – кантату по случаю открытия выставки. От Смоленского, ныне Белорусского, вокзала по Тверской улице протянули рельсы конки к воротам выставки. Экспонаты демонстрировали под открытым небом и крышей Манежа, а также в 88 двухэтажных павильонах, напоминающих палаты и терема. Организаторы выставки, ученые, профессора Московского университета намеревались таким путем собрать экспонаты будущего Музея прикладных знаний. Что и произошло. Музей появился и носит с тех пор название выставки, его породившей, – Политехнический.
Независимо от воли устроителей тогда же, в 1872 году, из экспонатов Севастопольского отдела возник еще один национальный музей – Исторический. В павильоне отдела представлялись бюсты героев, картины сражений и быта защитников города, шинель убитого адмирала Корнилова и другие памятные вещи. Возглавляли павильон военные. Ими были генерал-адъютант Александр Алексеевич Зеленой и "состоящий по гвардейской артиллерии" полковник Николай Ильич Чепелевский. Последний написал на имя цесаревича, будущего императора Александра III, ходатайство с просьбой создать в Москве музей, "куда явился бы историк за справкой, романист, декоратор театра, артист за нужными ему красками, куда бы мог прийти необразованный человек, чтобы узнать, что не со вчерашнего дня началась разумная история в нашем отечестве". Это ходатайство поддержал докладной запиской генерал. Ответ из Санкт-Петербурга гласил: "Государь разрешил это дело".
Кто эти энтузиасты, Зеленой и Чепелевский? При входе в Исторический музей их барельефов и имен на мраморных досках нет, хотя они того достойны. Историки отцами-основателями не считают военных. Биографии полковника в доступных источниках я не нашел. Генерал помянут в энциклопедии Брокгауза и Ефрона. Будучи моряком, он совершил в молодости кругосветное путешествие, что считалось тогда поступком. Со своим полком последним оставил Севастополь. Занимал десять лет пост министра государственных имуществ. Вместе с полковником организовал и руководил Севастопольским отделом и был назначен после закрытия выставки председателем "Управления Русского национального Музея имени Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича". Товарищами, то есть заместителями его, назначили полковника Чепелевского и графа Алексея Сергеевича Уварова. Этот потомственный аристократ и, как утверждают, "основатель русской археологии" заполнил Севастопольский павильон находками из курганов Крыма, которые без устали раскапывал.
Барельеф графа появился после недавней реконструкции у врат музея. Заслужил он, конечно, памятника на площади Москвы. Его отец, президент Российской академии и министр народного просвещения знаменит формулой национальной идеи, подобно которой в наше время никто сочинить не в силах. Граф Уваров выразил ее тремя словами: "Православие, самодержавие и народность". Такой вот, как теперь выражаются, слоган. Сын его, филолог по образованию, увлекся археологией, придал ей государственное значение, как после него это сделали в Израиле. Граф жил постоянно в Москве, в особняке в Леонтьевском переулке, 18, где заседало Московское археологическое общество, которое он основал и которым много лет руководил. По его идее установили памятник первопечатнику Ивану Федорову в Москве.
Триумвират в составе генерала, полковника и графа распался спустя пять лет. Уваров подал в отставку, не желая подчиняться военным. После смерти генерала на передний план снова выдвинулся граф, который и довел в ранге "товарища председателя" начатое совместно дело до логического конца – открытия первых одиннадцати залов Исторического музея. Так он стал называться, перейдя в ведение казны и получив имя императора Александра III.
Построили музей из красного кирпича, как стены Кремля. Триста каменщиков с подручными выложили его мощные стены там, где прежде маячили башни Земского приказа. Древние стены послужили аптеке, петровскому ресторану "австерии" и основанному здесь Московскому университету. "Жертвой, просвещенным вандализмом" назвал знаток старой Москвы, художник Виктор Васнецов Земский приказ, который Городская дума сломала, чтобы соорудить национальный дом России. Всеобщее желание дать ему самое лучшее место привело к тому, что на Красной площади появился Исторический музей.
Построили его по рисунку художника. Я не оговорился. В приветствии по случаю 125-летия музея президента Ельцина сказано: "Специально для музея по проекту архитектора В. О. Шервуда было построено прекрасное здание, само ставшее памятником эпохи и одним из символов России". Архитектором автор проекта музея не был. Владимир Иосифович, он же Осипович, Шервуд окончил Московское училище живописи, ваяния и зодчества со званием "свободного художника по классу пейзажа", позднее стал академиком по разряду портретной живописи. По его рисунку построена часовня в память героев Плевны, памятник Пирогову в Москве.
Не имея права выступать практическим архитектором, художник выполнил конкурсное задание и победил вместе с тридцатилетним инженером Анатолием Семеновым, строившим Севастопольский отдел. Семенов выступил в качестве главного инженера. На месте двухэтажного приказа появилось четырехэтажное колоссальное сооружение, включавшее глубокий подвал и цокольный этаж. Сорок семь залов раскинулись на двух высоких экспозиционных этажах. Пройдя по их анфиладе, понимаешь: Москва при царях получила первоклассный музей, равный крупнейшим музеям Лондона и Берлина. Столь же поразителен его стиль.
Во второй половине ХIХ века древний Рим не вдохновлял больше Москву, как прежде. Искру вдохновения высекали из камней Второго Рима, Константинополя, и белокаменной Москвы. В итоге этих усилий Красная площадь, застроенная после пожара 1812 года зданиями с колоннадами и портиками, сбросила с себя античную тогу и обрядилась в боярский кафтан. Классика вышла из моды, утратила привлекательность, поддержку императора и мыслителей России. Идеал московские историки видели в храмах и палатах допетровской Руси. Но единства во взглядах на будущий музей между ними не было. Граф Уваров возносил постройки раннего Средневековья, Владимиро-Суздальской Руси. Другой авторитет, Иван Забелин, исследователь Москвы, видел вершину русской архитектуры в зодчестве ХV-ХVI веков, храме Василия Блаженного.
Реалистический портрет историка, написанный Шервудом, выставлен в музее. На нем он такой, как в жизни, можно сказать, точная копия. Но детали построек ХVI века прилагать к фасаду "в точной их копии", как настаивал ученый, художник не стал. "Не думайте, Иван Егорович, – писал Шервуд, – что я уже не пробовал делать по вашему указанию… Выходят милой архитектуры дома, годные богатому барину и по большей мере думы губернского города. Но памятника, где должна была выразиться вся Россия, сделать на этих основаниях нельзя…"
Не сошелся во взглядах художник с историками, особенно когда начал заниматься залами. Уваров во главу угла ставил археологические находки, Забелин – предметы старины, быта народа. Экспозицию по их программе Шервуд считал "складом вещей" и стремился, чтобы залы музея служили "наглядною историей", выраженной средствами искусства. Так создают первоклассные музеи сегодня. Художник опередил время на полтора века. Расхождение во взглядах кончилось трагедией Шервуда. От дальнейшего проектирования его отстранили. Разноцветными изразцами фасад по его проекту не облицевали. Поэтому с первого взгляда кажется, что красные кирпичные стены не оштукатурены.
Но дело было сделано. В дни коронации Александра III в мае 1883 года одиннадцать залов Исторического музея с фасадами в "русском стиле" открыли. Граф Уваров спустя год после торжеств умер. Сменивший его на посту "товарища председателя" Иван Егорович за долгие годы службы заполнил стены памятниками истории. Его именем назвали Забелинский проезд между Кремлем и музеем, переименованный при известной власти из-за монархических взглядов воспитанника сиротского училища. За заслуги в науке сын мелкого чиновника за 88 лет жизни удостоился высших чинов и орденов империи, выставленных в музее. В нем хранятся миллионы экспонатов, в том числе завещанная коллекция, библиотека и кабинет историка.
"Русский стиль" начал триумфальное шествие по Москве под выкрики искусствоведов. Его сочли "ложно-русским", поскольку старинные формы утратили прежний "смысл служебного и конструктивного значения". Что не помешало появлению на Красной площади в обруганном стиле Верхних и Средних торговых рядов, сохранившихся до наших дней. (Подобные по архитектуре Нижние торговые ряды, спускавшиеся к Москва-реке, сломали до войны при Сталине.)
Первыми открыли Средние ряды. Они представляют собой трехэтажный квадрат, куда втиснуты четыре корпуса. Там до революции насчитывалось 400 помещений для оптовой торговли "тяжелыми" товарами. Построил ряды Роман Клейн, которому присвоили звание академика за здание Музея изящных искусств. (За большие деньги московской купчихи, согласно ее завещанию, музей назвали именем Александра III. Ныне, по недоразумению, это музей имени А. С. Пушкина.) Роман Иванович, он же Роберт Юлиус, Клейн за 66 лет жизни возвел только в одной Москве свыше 60 зданий. Такая продуктивность не снилась главным архитекторам советской столицы, не имевшим конкурентов среди собратьев по искусству. Проекты Клейна так высоко ценили современники, что принимали их без конкурсов и отдавали им предпочтение, даже если они не побеждали, как это случилось со Средними торговыми рядами и Музеем изящных искусств. Здания Клейна всем известны. Его творения – ЦУМ, "Чайный дом" на Мясницкой, бывший кинотеатр "Колизей", ныне театр "Современник", Бородинский мост, дома всякого рода, фабрики и заводы, интерьер Хоральной синагоги и мавзолей в Архангельском. При советской власти он ничего не построил, ходил на службу в Исторический музей по Красной площади мимо своих Средних рядов.
Самый чудный образ Верхних торговых рядов представил на конкурс все тот же художник Владимир Осипович Шервуд. Его красного цвета сказочного вида фасад с башнями назван современным историком "архитектурным миражом". Он мог бы затмить не только Исторический музей, но даже Кремль, чего допустить никто не решился. Право построить Верхние торговые ряды завоевал питерский профессор архитектуры Андрей Никанорович Померанцев.
Все названные фигуры при всей их неординарности не вызывают у меня трепет, когда я пишу о Красной площади. Пленяет образ Николая Алексеева, избиравшегося на два срока "городским головой" Москвы. Его современник, профессор Московского университета Богословский оставил нам такой его словесный портрет: "Высокий, плечистый, могучего сложения, с быстрыми движениями, с необычайно громким звонким голосом, изобиловавшим бодрыми, мажорными нотами, Алексеев был весь – быстрота, решимость и энергия. Он был одинаково удивителен и как председатель городской думы, и как глава исполнительной городской власти". Его избрали в 33 года.
В день выборов на третий срок в кабинет зашел некий проситель, представившийся мещанином Андриановым. Без лишних слов этот ненормальный выстрелил в упор. Операцию сделали в кабинете. Хирурги оказались бессильны. "Я умираю как солдат на посту", – сказал он генерал-губернатору Москвы, когда тот пришел с ним прощаться. Гроб на руках несли до Новоспасского монастыря, где похоронили в семейном склепе Алексеевых, богатейших московских купцов. Из их рода прославился безмерно Константин Сергеевич Алексеев под псевдонимом Станиславский, режиссер и основатель Художественного театра, чья могила находится на Новодевичьем кладбище.
Могилу Николая Александровича Алексеева стерли с лица земли, она была у входа в монастырь, устоявший под ураганом истории. Никто ее не восстановил в дни 850-летия Москвы, хотя об этом я напоминал властным лицам, обещавшим исправить положение. Рано или поздно это сделают и, более того, установят в Москве монумент тому, кто изменил ее жизнь на бытовом уровне, – а это самое сложное. До Алексеева не было в домах водопровода. По улицам разъезжали бочки с водой. Ее набирали из бассейнов, фонтанов, Москва-реки, колодцев. Это еще не вся беда. По всему городу громыхали другие бочки, выплескивавшие на мостовые зловонные фекалии. "Золотари" выгребали по ночам ямы во дворах. Большой город не располагал, как другие столицы Европы, канализацией. Зловоние доходило до застав. "Москвой запахло", – говорили, подъезжая к Первопрестольной, как свидетельствует Салтыков-Щедрин. После Алексеева так говорить перестали, исчезли водовозы и "золотари".
Он навел порядок и на Красной площади, где в обветшавших торговых рядах бегали крысы. Никто не брался объединить усилия тысячи лавочников, готовых удавиться за каждый метр торговой площади. Благодаря Алексееву появились новые Верхние ряды, протянувшиеся почти на 400 метров. Великий инженер Владимир Шухов перекрыл линии стеклянной крышей. В подвалах (напротив будущего Мавзолея) процветал ресторан "Мартьяныч", помянутый дядей Гиляем в "Москве и москвичах".
Новое время прибавило площади света и скорости. В 1892 году зажглись огни электрических фонарей. В начале ХХ века по настоянию московских купцов у стены Кремля прошла линия московского трамвая, делавшего три остановки: у Никольской, Сенатской и Спасской башен. Шум трамвая нарушал тишину Красной площади, куда чаще всего ходили иностранцы. Русские регулярно заполняли ее в дни "Вербы". Выходивший перед революцией путеводитель называл ее "пустынной".
"Площадь тиха; нет народа. Только трамваи быстро и шумно проходят по ее окраине. Как-то не верится былой ее оживленности, когда она гудела тысячами голосов на земских соборах или коленопреклоненно встречала святейших патриархов всея Руси, шествовавших в Вербное воскресенье на осляти… Только мерный звон часов на Спасской башне ежечасно будит уснувшую площадь", – утверждал путеводитель 1917 года.
Красный погост. Первая русская революция обошла стороной Красную площадь. Стрельба гремела на Чистых прудах, Арбате, артиллерия била по Пресне. У стен Кремля никто не валил мачты трамвая, не городил баррикады и не убивал. После 1905 года казалось, безумие больше не повторится. Атмосфера заполнялась звоном трамвая и телефона, гудками автомобилей. Модерн вытеснил "русский стиль". Наискосок от Большого под стеклянной шапкой встал "Метрополь" с картиной "Принцесса Греза" Врубеля на фасаде…
Пытаясь представить Красную площадь будущего, художники рисовали ее затиснутой небоскребами. Один торчал на месте Охотного ряда, другой на Манежной площади. Транспорт бороздил небо. Над головами прохожих проносились подвешенные к монорельсу составы, обгоняемые вагонами на крыльях. У Минина и Пожарского сталкивались в кучу автомобили, разгоняя прохожих. А на обратной стороне картины столпотворения такая надпись: "Красная площадь. Шум крыльев, звон трамваев, рожки велосипедистов, сирены автомобилей. Треск моторов, крики публики. Минин и Пожарский. Тени дирижаблей. В центре полицейский с саблей. Редкие пешеходы спасаются на Лобном месте. Так будет через двести лет".
Сочиняя утопии, никто не знал в начале ХХ века, что на Красной площади снова прольется кровь. Сначала грянула Февральская революция. Она шумела у Исторического музея. Перед ним митинговали, упиваясь свободой. Срывали голоса ораторы всех партий – кадеты, октябристы, эсеры, меньшевики и большевики, вбрасывая в толпу лозунги.
"Вся власть Советам!" – взывал к толпе товарищ Макар, посидевший до революции в пятидесяти тюрьмах, побывавший в ссылке на "полюсе холода" – в Верхоянске. Им был Виктор Ногин, прежде красильщик мануфактуры. Ему вторил недавний эмигрант, почтенный литератор Михаил Покровский с дипломом историко-филологического факультета Московского университета. Ораторствовал Петр Смидович, инженер электростанции "Общества 1886 года" с партийными кличками – Матрена, Василий Иванович, Зыбин, Червинский. Сменяя друг друга, эти три большевика будут возглавлять Московский Совет, который с боем возьмет власть в октябре 1917 года.