Демократичность нового председателя горсовета Сергея Шаповалова, а возможно, и его тонкая политическая интуиция выражались в том, что он сам сразу решал многие вопросы, по которым приходилось к нему обращаться. И, перебираясь с ним с одного валуна на другой в каменотесном цеху, мы искали что-то, что могло стать памятным обелиском на площади. Помню, мне приглянулась розовая пирамидальная глыба, но Сергей Александрович предложил длинный сероватый кусок мрамора, который и в памятнике сохранил свой как бы склоненный вид. В течение нескольких дней отшлифовали поверхность камня и выбили скорбную дату "2 июня 1962 г". По совету священника Олега Добринского, настоятеля Свято-Михайловского храма, надпись дополнили скромным христианским крестом.
Место так же без волокиты выбрали. Вышли из Атаманского дворца и решили: здесь Камню стоять, у центрального входа в сквер с площади. Как позже рассказал один из участников демонстрации, Александр Косоножкин, в этом месте он и был ранен. Впрочем, густо полита кровью вся земля сквера и площадь у Дворца…
Установить Камень решили крепко, чтобы никто не мог его выдернуть-вытащить из земли. А такие опасения были. Поэтому 31 мая 1991 г. утром к скверу подъехал самосвал, сгрузивший в яму бетон, и стрела подъемного крана опустила в жидкую массу подготовленный камень. Выровняли его, сохранив естественный угол наклона, засыпали землей. Спасибо ребятам-демократам из СУ СКБУ - Николаю Дроботову, Александру Семенову. Кстати, это была первая городская парторганизация, активно воспринявшая перестроечные преобразования, и именно на ее территории 10 ноября 1990 г. было учреждено городское отделение "ДемРоссии".
День установки Камня - самый запомнившийся день моего рождения. Мы дружески отметили его в "курятнике", на последнем этаже Атаманского дворца, где располагалась редакция газеты "Новочеркасские ведомости". Помню подаренный мне букет огромных ромашек и темно-красную розу, неизвестно кем положенную на свежей земле у Камня-на-Крови.
В эти же дни готовили и мемориальную доску на стену заводоуправления НЭВЗа, где все начиналось. Директор завода, депутат Верховного Совета РФ Эдуард Путилов, подписав наше письмо-просьбу об изготовлении доски, уехал в Москву на сессию, и нам самим пришлось решать вопросы изготовления и установки доски.
Текст надписи сложился сразу: "Здесь началось стихийное выступление доведенных до отчаяния рабочих, закончившееся 2 июня 1962 г. расстрелом на центральной площади города и последующими репрессиями". Как думала, так и написала. Но понимала, что надо бы с кем-то согласовать, посоветоваться. И в то же время не хотелось затягивать дело, а в этом случае самое надежное - решать самим. Так и делали. Обсудили с художником Костей Сидениным эскиз, в котором он выделил разорванную пулями дату. Затем вырезал из липовой доски модель. Мы не захотели стандартного мрамора и отлили доску из металла силумина, подготовили специальные болты для крепления. Этим занимался мой соратник и земляк, старый партизан Алексей Давыденко.
И снова было чувство зыбкости: установив доску тоже 31 мая, мы просили казаков и милицию, чтобы они присмотрели за ней до открытия. Опасения наши имели под собой почву. Увы, большой заинтересованности увековечить память о своих товарищах коллектив НЭВЗа не проявил. Более того, на стол председателя горсовета лег депутатский запрос следующего содержания:
"Депутатская группа НПО НЭВЗ просит Вас информировать нас, кем принято решение и с кем согласован вопрос установки на заводе мемориальной доски по событиям 1962 г. на здании заводоуправления и текст на ней. Коллектив завода с ходатайством по данному вопросу не обращался в вышестоящие органы. Разъясните существующий порядок установки досок в городе.
От депутатской группы (5 подписей)"
Вот так она, Доска несогласованная и Камень полулегальный имеют место быть. Время разрешило их.
Как всегда, в конце мая в город потянулись журналисты. К этому времени по теме 1962 г, появились телепрограммы и фильмы. Так, "Центрнаучфильм" подготовил "Новочеркасский альбом" режиссера М. А. Марьямова; работали над фильмом кинодокументалисты Ада и Валерий Шебановы; не оставляла тему и перешедшая из газеты на областное телевидение Ольга Никитина.
День Памяти 2 июня 1991 г. прошел на волне демократического подъема. Приехали из Ростова и области представители различных общественных движений" депутаты Верховного Совета РСФСР. Среди них особым авторитетом пользовался известный хирург, директор Ростовского НИИ онкологии Юрий Сидоренко. Он раньше многих, наверное, в силу профессиональной зоркости, разглядел скрытые язвы политики ельцинского курса. В 1993 г. Юрий Сергеевич пережил трагедию Белого дома и впоследствии столь же нелюбимый этой властью, как и предыдущей, отдался главному делу своей жизни - спасению обреченных.
Тогда же, в июне 1991 г. Россия избирала своего первого Президента. В качестве доверенного лица Бориса Ельцина агитационный вояж по Югу России совершал Анатолий Собчак. 9 июня оп посетил Новочеркасск. Провел встречу со студентами и преподавателями НПИ, выступил на митинге на площади Ермака.
Хороший оратор, красноречивый и демократичный в общении, он вызвал интерес и дружелюбие новочеркассцев, доселе знавших этого политика лишь по выступлениям на телеэкране. Помнится образная аргументация Собчака в пользу возвращения Ленинграду его исконного названия, а также советы по голосованию на предстоящих выборах. О возможности подкупа избирателей бутылкой водки или еще чем, он говорил так: "Берите, что дают, но голосуйте в кабинке как хотите, не считайте себя обязанными".
Энергичный и обаятельный, он внушал доверие, вселял энергию и оптимизм в нас, провинциальных его соратников. Мы были благодарны ему за помощь на парламентском уровне, передали очередное обращение к ВС СССР с требованием создания комиссии по расследованию Новочеркасской трагедии.
Интересно, что при всей своей невнимательности к деталям и лицам, я запомнила в его сопровождении (все время был рядом) молчаливого белесого человека среднего роста, в светлой рубашке с коротким рукавом и в галстуке. И когда через много лет он появился на телеэкранах в качестве премьер-министра - сразу узнала (и архивные фотографии того визита подтвердили) - это был В.В. Путин. Сохранилась и видеозапись, на которой будущий президент России ходит с нами по Новочеркасску.
В конце того же 1991 г. в качестве руководителя экскурсионной группы, я побывала в уже переименованной северной столице Санкт-Петербурге. Помню встречу с Анатолием Собчаком в Мариинском дворце, пресс-конференцию, его ответ на мое предположение о том, что упускается возможность сейчас, осенью 1991 г. радикально решить многие проблемы и уничтожить корни возможного большевистского реванша. Известный политик разделял это мнение. Для меня это было особенно важно, так как тогда, после августовского путча, я оказалась отчаянно одинока в своем желании довести дело до конца и устроить подобие Нюрнбергского суда над партией или хотя бы заставить покаяться в страшных ошибках прошлого. Меня не слышали, не понимали, не принимали…
Но сначала был путч, три ярких, пронзительных дня.
ПУТЧ
Июль-август - особые месяцы года. Стихает круговерть повседневных дел, дети уезжают на каникулы. Маленький оазис, музей-усадьба художника М. Б. Грекова, которым я заведовала с 1988 г., согревал летом мое одиночество. Тишина и покой светлых комнат, изредка наполнявшихся разноголосицей редких экскурсионных групп, зелень веранды и небольшого садика, отдаленность от центра и как бы от жизни, составляли особый колорит времени и пространства. Летом ночные сторожа по очереди уходили в отпуск, и я подменяла их, сутками не выходя из музея.
Распаренный август не предвещал особых политических событий. Взрыв, созревающий на базе предстоящих Ново-Огаревских соглашений по новому союзному Договору, совершенно не ощущался. О том, что интриги высокой политики так ворвутся в нашу жизнь и коснутся каждого, даже и не подозревали.
Утром, 19 августа проснулась в музее и по ранней прохладе убирала на усадьбе опавшую, уже начавшую желтеть листву. Новость через забор сообщила соседка: "Горбача прогнали, коммунисты снова у власти!". Радио подтвердило несуразность происходящего.
Воображение рисовало азбучную картину переворота: в городе введен особый режим, почта, телеграф, вокзалы взяты, возможно, идут аресты. Телефонные звонки не подтвердили эти предположения, но моя готовность защищать демократию была безусловной и определяла все последующие действия. Музей был передан под охрану сторожам, прощаясь, я сказала: "Ухожу на баррикады!".
Этими "баррикадами" на ближайшие дни стал, в основном, Атаманский дворец - средоточие и направляющее начало многих событий до и после.
В глазах встречавшихся людей были тревога и вопрос. Город замер. День прошел в ожидании. По радио звучали постановления "хунты". Выехавший накануне в отпуск председатель горисполкома Николай Присяжнюк срочно вернулся в город. Главным стал извечный вопрос: "Что делать?", и поиском ответов на него занимались все,
19 августа после обеда Шаповалов дает машину, и мы с Ириной Мардарь едем в Ростов-на-Дону за Указами Ельцина. Их там уже раздавали на ул. Пушкинской. Возвращаемся, оглядываясь. Сразу хочется на радио, зачитать долгожданные, обнадеживающие слова. Но понимаем субординацию и привозим Указы руководителям города. Обсуждаем ситуацию.
А по радио идут выступления и заявления ГКЧП. Самозванцы обещают и пугают, разъясняя, что сейчас самое главное - битва за урожай. Редактор "Новочеркасских ведомостей" Сергей Сизоненко дозвонился в Москву к коллегам, и уже по факсу пришли Указы и Постановления, подписанные Ельциным, Хасбулатовым и Силаевым.
До сих пор храню этот бумажный свиток, с которым связана полудетективная история. Уже тогда, вечером 19 августа, мы пытались опубликовать-озвучить эти документы. Шаповалов на это не пошел. Сказал, что надо собрать Президиум горсовета, и назначил его на утро 20-го. Я попросила у Шаповалова разрешение на выступление по радио. Сказал: "Пиши" посмотрим".
Вечером дома я и "телеящик". У дикторов печальные глаза, а новоявленное советское руководство пахнет нафталином. Сажусь и пишу об этом.
Утром 20-го собирается Президиум горсовета. Сидим в редакции "Ведомостей", ждем решений, не сомневаясь (наша власть!) в их демократичности. Увы. Приходит Елена Тарасова и зачитывает "манную кашу" решения. Указы решено не публиковать, в городе сохранять спокойствие и ничего не делать, чтобы не было повода вводить режим чрезвычайного положения.
Мы возмущены и действуем. Захожу в кабинет к Шаповалову и незаметно беру со стола полученные накануне по факсу документы. Перепечатываем, решаем нелегально публиковать. Потом к этой истории добавились пирожки: якобы, принесла, отвлекла внимание. Неправда, пирожки были накануне, к чаю. Когда успела испечь - не помню. А в кабинете у председателя горсовета в моих действиях было уже нарастающее ожесточение. Вскоре пропажа Указов была обнаружена, и па сей раз в кабинет мы пошли с Еленой Сизоненко и там продолжили выяснение позиций.
Вероятно, это был мужественный поступок Шаповалова, когда в конце концов он сказал: "Печатайте", приняв это решение вразрез с решением Президиума, где только два человека категорически осудили путчистов. Помню двери всех кабинетов, которые, слоняясь по коридорам, я открывала и излагала свою гражданскую позицию, натыкаясь на стену молчания.
В 16 часов 20 августа в зале Дворца культуры электродного завода собрались руководители служб, предприятий и учреждений города. Напряженное ожидание одних контрастировало с приподнятым настроением дождавшихся "своего часа" других. Мои громкие комментарии и реплики вызывали раздражение: "Женщина, иди домой!". Шаповалов зачитал Указы, изложил позицию горсовета. Военком В. Житко с трибуны заявил, что они люди военные и будут исполнять приказы Министра обороны. Наши с Романовым и Бабаковым (соратники-демократы) комментарии с места о том, что эти приказы преступны, "повисли" в воздухе. Немного оптимизма появилось после собрания. Находящийся тут же, в зале, начальник горотдела милиции Илья Савченко, показавший папку с Указами и распоряжениями Ельцина, сказал, что для него именно они - руководство к действию.
Городское отделение "ДемРоссии" быстро собралось во дворе бывшего Дома ученых и студентов ИПИ (позже там расположилось казачье городское правление). Мы пришли, движимые единым порывом, и быстро обсудили дальнейшие действия. Мне было поручено подготовить ряд обращений.
Дома - снова ночь с бумагой, ручкой и противным телевизором. Обращения к жителям, к воинам гарнизона готовы. Набрасываю и текст совместного заявления представителей партий и движений, в котором говорится о поддержке борющихся Москвы и Ленинграда, о неизменности демократического курса.
Утром 21-го у Шаповалова сбор. Приходит бывший секретарь парторганизации НЭВЗа, недавно назначенный секретарем горкома КПСС Носков и одобряет выжидательное решение Президиума, загадками говорит казачий лидер Галаган, понуро выглядит наш председатель "ДемРоссии" Власов. Я зачитываю подготовленные обращения. Все слушают, но просят пока не публиковать (как бы чего не вышло). Ухожу. По пути к музею распространяю экстренный выпуск "Новочеркасских ведомостей" с Указами и Постановлениями. Люди выхватывают прямо из рук. А некоторые злобно предупреждают: "Это запрещенные и отмененные Указы!". Оклеиваю фасад музея документами и сажусь за печатную машинку. Отдаю материалы в "Демократический Новочеркасск". Туда вошло и подготовленное в первую ночь обращение к людям. Редактор газеты Николай Сбитнев к моей фамилии, чтобы усилить и прикрыть, придумал-добавил: "депутат горсовета".
Эти три дня вместили целую жизнь. И я благодарна судьбе, что она создает такие экстремальные ситуации, в которых обнажается нутро человека и он предстает в истинном свете. В большинстве случаев это больно - разочаровываться. Но эти же экстремальные ситуации дарят соприкосновение с родными, мужественными душами, и эта взаимная подпитка дает силы идти дальше.
В музее звонили телефоны, вырисовывались планы подпольной работы. Приехали какие-то незнакомые мужчины и открытым текстом заявили: "Мы наблюдали за Вами. Готовы помочь, мы предприниматели. У нас есть техника, связь". Тоня Сазонова принесла сообщения радиоголосов "из-за бугра". День прошел в подготовке номера газеты, текстов листовок.
К вечеру - вести о победе. Все ликуют. У меня нет радости, просто спадает напряжение. Пережитое в эти дни формирует дальнейшую жесткую позицию. Я "мавром" замыкаюсь в музее, флаг па Атаманский дворец водружают без меня.
23 августа проходит внеочередное заседание городского Совета народных денутатов. Соратники приходят довольные, как победители. Узнаю, что Власов, Бабаков, Галаган и другие паши представители уже подписали какое-то соглашение с властью о том, что все хорошо и правильно было в Новочеркасске в эти дни. Чувствую, что Шаповалов, пытаясь скрасить ситуацию, приготовил и какие-то другие "карты". Одной из них стало заявление о выходе из компартии дружной троицы - Шаповалова, Присяжнюка и Шпейдера. Об этом было торжественно заявлено при открытии этого внеочередного заседания горсовета. Фролов, заместитель председателя горсовета, остался верен памяти отца - закоренелого партийца.
Горсовет дружно все одобрял, и все как бы договорились не задавать сакраментальный вопрос: "Где был и что делал в эти дни?". Мне не посмели не дать слова, и мое образно-художественное выступление с трибуны выглядело как фраза мальчика из известной сказки: "А король-то голый!".
Затем появилась пародия на мое выступление, интересно написанная заместителем председателя горисполкома умницей Сергеем Шиейдером. В ней с насмешкой, но хорошо подмечен стиль моего выступления на этом постпутчевском заседании. "Новочеркасские ведомости" не стали ее публиковать" а передали мне.
Потом снова были выяснения позиций. Наверное, наивно выглядели мои публичные выступления о том, как надо было себя вести и что делать. Я пыталась объяснить, что позиция ожидания была предательской, но слова мои переиначивались" а в ответ на предположение о том, что мы все сидели бы в одной камере, Шаповалов по-джентельменски согласился на это, что и запомнилось присутствующим.
История рассудит - решили замирившиеся. Я мириться не хотела. Не хотела снова видеть туманную зыбь на так хорошо проявившихся людях и событиях.
СОРАТНИКИ
Уже тогда, в сентябре-октябре 1991 г. начал оформляться раскол в наших рядах демократов. Значительная часть пошла на соглашение с властью, в оппозиции оказались одиночки. Нас преподносили как оголтелых экстремистов, жаждущих крови коммунистов. И переходящий на работу в областную администрацию Шаповалов в своем прощальном интервью перечислил фамилии "возмутителей" спокойствия: В. Лагутов, Т. Бочарова, А. Борисов, Н. Сбитнев.
Владимир Лагутов был известен в городе как лидер "зеленых", активный участник казачьего возрождения и других политических событий, журналист, не стесняющийся в хлестких характеристиках своих противников. На протяжении многих лет он являлся редактором газеты "Зеленый Дон", периодически закрываемой, и в конце концов остался одиночкой, признанным лишь зарубежными специалистами и фондами. Сохранение осетровых - так и не реализованная тема его научной работы.
А редактором другой "почившей в бозе", как и суть ее названия, газеты "Демократический Новочеркасск" был Николай Сбитнев. К сожалению, этим моим соратникам достались не только различного рода притеснения и гонения. Средь бела дня они подвергались и физическим нападениям в "воспитательных" целях, дабы сильно "не выступали".
В постоянном напряжении и мыслительной активности находился Александр Борисов - руководитель подросткового клуба "Собеседник". Сам из трудного детства, он умел сплотить вокруг себя бесприютных ребят, па протяжении многих лет организуя их нехитрый досуг. У него были неприятности с властью, законом. Ходили разные слухи о его личности… Но осенью 1991 г. он оказался единственным сочувствующим человеком рядом. Конечно, хитроумный Александр Иванович преследовал свои цели: "Вы нужны мне, как пушка!" - откровенно сказал он сентябрьским днем, пояснив свои беды. К этому времени закрыли и разогнали его клуб "Собеседник", а многочисленные суды и обращения не давали никакого результата.
Три месяца теснейших контактов с ним вспоминаю, как хорошую организаторскую школу, фейерверк идей и неординарных способов их реализации, ту скорость и массу производимых нами действий, которые в одиночку не совершишь. Такой уровень сработанности с кем-либо мне трудно припомнить. Вот лишь один пример. Нам не давали слова на заседании горсовета. И тогда за ночь мы выпустили газету с критическими материалами и уже утром раздавали ее депутатам со словами: "Не хотели слушать - читайте!". Потом был еще один выпуск газеты, посвященный "дележу портфелей" в пытающемся сохраниться горсовете. Он так и не самораспустился, как мы того хотели, а сменивший Шаповалова на посту председателя Фролов более его выдерживал позицию "куда вывезет".
Вскоре раздавленный и преданный своими же питомцами, Александр Борисов убыл в Москву с ее безграничными возможностями для его идей и прожектов. Через несколько месяце" я встретила его там среди когорты неприкаянных политзэков, только-только выходящих из тюрем, психушек и но образу жизни еще как бы остающихся там.