Как Аристагор погиб, а Гистией оказался между двух огней
Царь Дарий велел призвать к нему Гистиея.
Гистией сказал: "Царь, неужели ты подозреваешь, что я из твоей столицы поднял мятеж на твоей границе? Клянусь, будь я в Милете, ни один город не посмел бы подняться против, тебя. Отпусти меня в Ионию, и через месяц она будет тебе покорна".
Он лгал, но Дарий ему поверил. Дарий сказал: "Хорошо".
Три месяца ехал Гистией из Суз в Сарды через огромное персидское царство. Дорога, по которой он ехал, прямая как стрела, казалась грекам чудом света. По ней скакали царские гонцы, и на ней было сто одиннадцать постоялых дворов, где гонцам перепрягали лошадей. Персидское слово, обозначавшее эти постоялые дворы, дожило до наших дней. Они назывались "ангары".
Чем ближе подъезжал Гистией к Сардам, тем тревожнее он становился. Все чаще он встречал по дороге отряды царских войск, пеших и конных, с луками и с копьями, в панцирях и без панцирей, двигавшиеся на запад, к его Ионии. Все чаще слышал он на постоялых дворах, что на севере у мятежников отбит такой-то город, а на юге мятежники разбиты у такой-то реки или горы.
В выжженных Сардах Гистиея встретил наместник Артаферн. С недоброй улыбкой он сказал: "Ну, что же, Гистией? Как я вижу, ты сработал обувь, а Аристагор ее надел".
Гистией понял, что в Сардах ему оставаться нельзя.
В ближайшую ночь он бежал к морю. На острове Хиосе его схватили греки. Его приняли за персидского лазутчика и заковали в цепи.
Когда Гистией объяснил, кто он такой и что он сделал для Ионии, его освободили. Но радости в этом было мало. Куда бы он ни пошел, его обступали толпы мужчин и женщин, стариков и детей и с криком и плачем требовали ответа, зачем он поднял их на это гибельное восстание, зачем навлек на них огонь и меч персидского царя?
Гистией покинул Хиос и явился в свой родной Милет. Он спросил, где брат его Аристагор. Ему отвечали, что Аристагора уже нет в живых. Смерть его была бесславной. При первом же натиске персов он стал думать не об обороне, а об отступлении. Он решил переселить милетян всем городом во Фракию, в тот самый Миркин, который подарил когда-то милетянам царь Дарий. Чтобы подготовить Миркин к такому переселению, он поехал туда первый. Но фракийцы вовсе не хотели пускать к себе таких беспокойных соседей. Начались ссоры и стычки. В одной из таких стычек Аристагор и погиб со всем своим отрядом.
Гистией не забыл, что когда-то в Милете он был тираном. Он попытался снова взять власть в свои руки. Но милетяне уже привыкли, худо ли, хорошо ли, управляться самим, без тиранов. Его не слушались, ему грозили, против него взялись за оружие. Гистиею пришлось бежать. Ни у персов, ни у греков он не нашел себе места и должен был сражаться сам за себя. Он стал пиратом. С восемью кораблями он засел на Боспоре и захватывал без разбора, чьи бы они ни были, все проплывавшие мимо суда.
Как ионяне решили, что лучше тень, чем зной, и что из этого вышло
Выжив Гистиея, милетяне стали думать, как отбиться от персов.
Все города, кроме Милета, уже были под персами. Персидское войско стояло перед милетскими стенами, а персидский флот перед милетской гаванью. В гавани были корабли, собранные со всей Ионии. Ионийских кораблей было сто пятьдесят семь, а персидских против них - шестьсот.
Когда ионяне собрались на военный совет, стал говорить человек по имени Дионисий из города Фокеи. Он сказал: "На лезвии бритвы держится судьба наша, ионяне: быть ли нам свободными или царскими рабами, притом рабами беглыми и потому ненавистными. Если вы решитесь потрудиться, то трудом вы завоюете победу и свободу; если вы предпочтете бездействовать, то ждать вам нечего, кроме кары за мятеж. Послушайтесь меня и доверьтесь мне - и персы с нами не справятся".
Ионяне решили послушаться. Дионисий велел все корабли держать наготове к бою и каждый день стал устраивать морские учения перед гаванью: корабли сходились, расходились, разворачивались, гребцы налегали на весла, воины на палубах в полном вооружении строем бросались от борта к борту, все это под палящим солнцем, среди соленых брызг, с утра до вечера. Персы издали с тревогой смотрели на эти упражнения.
Так продолжалось день, два, три, пять, семь; на восьмой день ионянам это надоело. "За какие грехи мы терпим такую напасть? Не с ума ли мы сошли, что доверились какому-то фокейцу, который всего-то привел с собой три корабля? Он морит нас трудом и зноем, не дает нам ни покою ни отдыху, одни из нас уже больны, другие вот-вот заболеют, - нет, лучше персидский царь, чем такой начальник!" Они сошли с судов, разбили палатки на берегу и сидели в тени, не желая более никаких приказов и никаких учений.
Дальше произошло то, что должно было произойти. Описание боя между ионянами и персами Геродот начинает словами: "С того мгновения, как корабли сошлись и вступили в бой, я не могу определить в точности, какие из ионян оказались в этой битве трусами, а какие храбрецами, потому что все ионяне взваливают вину друг на друга". Первыми поворотили и бросились в бегство самосцы: самосцы были соседями милетян, жили поэтому с ними в вечной ссоре и не желали проливать с ними кровь ни за какое общее дело. За самосцами побежали перед врагом лесбосцы, за лесбосцами - остальные.
Храбрее всех бились воины с Хиоса, но погибли они страшнее всех: когда они пробивались сквозь вражеский строй, корабли их были так изрешечены, что не могли плыть дальше; они высадились на берег и пешие пошли к ближайшему городу Эфесу. В Эфесе в эту ночь был праздник, и никто знать не знал о морском побоище в сорока верстах; эфесцы решили, что это разбойники хотят напасть на их город врасплох, схватились за оружие и перебили хиосских героев до единого.
Фокеец Дионисий раньше других понял, какой конец может быть у такого сражения. Он увел свои три корабля в открытое море, захватил с ними в бою еще несколько судов, в свою порабощенную Фокею возвращаться не стал, а стал плавать вольным пиратом, грабя персов и карфагенян и никогда не трогая эллинов: по крайней мере, так говорили в народе.
После битвы перед Милетом все было кончено для ионян. Милет пал. Все его жители были уведены в плен: длинным караваном, со стариками и детьми, они потянулись в глубь Азии. Царь Дарий поселил их в глухой деревушке среди болот, близ устья реки Тигр. Милет заняли персы, окрестности Милета - карийцы.
Все острова у ионийского берега были захвачены персами. Персы высаживались, растягивали поперек острова рыбацкую сеть и шли с нею от одного конца острова до другого, сгоняя всех жителей на крайний мыс. Там их брали голыми руками и увозили в рабство. Гистией, пиратствовавший на Боспоре, не вынес вести о милетском разгроме. Собрав все свои корабли, он бросился к ионийским берегам для последней неравной борьбы. Был бой, греки были разбиты, Гистией попал в плен, его доставили к Артаферну - тому самому Артаферну, который сказал когда-то: "Ну, что же, Гистией? Ты сработал обувь, а Аристагор ее надел?" Артаферн приказал Гистиея распять, а тело его набальзамировать и отправить в Сузы к царю. Дарий не мстил мертвым: он приказал похоронить Гистиея с почестями, не как царского изменника, а как царского советника.
Рассказ седьмой, место действия которого - Марафон, а главный герой - афинянин Мильтиад
Битва при Марафоне: сентябрь 490 г. до н. э.
Как Мильтиад появился в Афинах
В Афинах любили театр. Это зрелище было еще в новинку. Представления устраивались раз в год, весною, на склоне акрополя, под открытым небом. Представляли события древних сказаний: о Персее, о Геракле, об Ахилле. Но в этот год все было по-другому. Драма называлась: "Падение Милета". Актер в пышном одеянии величественно стоял на середине и возвышенным слогом скорбно повествовал о горькой доле угоняемых в рабство соплеменников, а хор вторил ему жалобными песнями под мерные звуки флейт и медных треугольников. Зрители были вне себя. Десятитысячной толпой, старые и молодые, они вскакивали с мест, били себя в грудь и заливались слезами. Афинские власти были в большом неудовольствии. Сочинителя драмы оштрафовали на тысячу драхм - за то, что его произведение подрывало бодрый дух афинского народа.
Афиняне плакали не о милетянах, а о себе. Они хорошо понимали, что их двадцати кораблей было слишком мало, чтобы помочь ионянам, но вполне достаточно, чтобы навлечь на их город грозный гнев персидского царя.
Первую весть о персидской опасности принес в Афины Мильтиад, тиран Херсонеса - тот самый, который когда-то на Дунае советовал разрушить мост и отрезать Дарию обратный путь. Теперь персы выгнали его из Херсонеса, и он бежал в Афины.
Херсонес - это фракийский мыс у входа в Геллеспонт. Афиняне им завладели вот каким образом. Херсонесских фракийцев теснили соседние фракийцы. Херсонесцы спросили совета у дельфийского оракула. Оракул сказал гонцам: "Призовите на помощь того, кто первый пригласит вас в гости на обратном пути". Гонцы пустились в обратный путь. Они прошли Фокиду, прошли Беотию, дошли до Афин. Всюду люди опасливо смотрели на высоких иноземцев с длинными копьями и запирали перед ними двери. Только в Афинах встретился им человек, который заговорил с ними, расспросил их, кто они и откуда, позвал к себе в дом и угостил. Отдохнув и пообедав, гонцы рассказали своему гостеприимцу об оракуле и предложили ему стать правителем Херсонеса. Тот согласился.
Человек этот был Мильтиад, дядя нашего Мильтиада. Он был не в ладах с Писистратом, тираном Афин, и поэтому с радостью покинул Афины, чтобы самому стать тираном в дальнем Херсонесе. Здесь он и умер, и преемником его стал Мильтиад-племянник. На этого-то Мильтиада и двинулись персы с суши и с моря, чтобы наказать его за изменнический совет на Дунае. Мильтиад не стал их дожидаться, нагрузил свои сокровища на пять кораблей и, с трудом ускользнув от преследования, явился в Афины.
Афиняне не жалели о вчерашнем тиране, но они жалели о Херсонесе. Дело в том, что мимо Херсонеса шла морская дорога, по которой в Афины привозили хлеб из черноземных городов Причерноморья: своего хлеба в Афинах не хватало. Перерезав эту дорогу, персы задушили бы Афины голодом. Такова была первая весть о персидской опасности, и ее привез в Афины Мильтиад.
Прошел год, и в Афины принеслась вторая весть о персидской опасности. На Афины и Эретрию двинулся с войском и флотом персидский полководец Мардоний, человек молодой и пылкий, сын Гобрия (того Гобрия, который в скифской степи разгадал царю загадку про птицу, мышь, лягушку и пять стрел) и зять самого царя Дария. Он шел на Грецию через Фракию: войско по берегу, флот вдоль берега. По пути он покорил мимоходом персидской власти Македонию - на этот раз взятки македонским царям не помогли.
Греков спас северо-восточный ветер, который по-гречески называется Борей. На пути у Мардония был полуостров, от которого далеко в море тянутся три мыса, как три пальца; на первом из них высится гора Афон, крутая и каменистая. Когда корабли Мардония огибали Афон, из Фракии дунул Борей. Небо померкло, море вскипело, корабли размело, как щепки. Их било о скалы, они переворачивались и гибли, люди не могли выбраться на обрывистый берег и тонули или попадали в пасть к хищным рыбам. "Рассказывают, что погибло триста кораблей и более двадцати тысяч человек", - говорит Геродот.
После этого Мардоний не решился продолжать поход. Персы отступили. Но было ясно, что отступили они ненадолго.
Однако греки, казалось, не думали об этом. Афиняне были увлечены войной с Эгиной, а спартанцы - раздорами двух своих царей.
Как афинские женщины пряжками закололи бойца
Если встать на афинском акрополе и с самого края обрыва посмотреть на юг, то сперва увидишь внизу кучу желтых глинобитных городских домиков, лепящихся друг к другу у подножия холма;
потом, за городской стеной, - зеленую пологую равнину, по которой бегут две белые дороги в две афинские гавани, Фалер и Пирей;
потом - берег моря, выгнутый песчаной дугой, лес мачт и муравьиную суетню на пристанях;
потом - море, ярко-синее и блестящее под южным солнцем;
а на этом море - два острова: ближний, желтый, плоский, песчаный - Саламин, и дальний, белый, приподнятый, утесистый - Эгину;
если же солнце очень ярко и воздух чист, то на самом горизонте, по ту сторону моря, можно разглядеть туманную полосу пелопонесского берега, где лежит город Эпидавр.
Саламин принадлежал афинянам, а Эгина была самостоятельна.
Афиняне ненавидели эгинян так, как только может ненавидеть сосед соседа. Геродот, наверное, сам слышал, как при нем в народном собрании самые пылкие ораторы предлагали: срыть Эгину, это бельмо на глазу у Афин, а всех эгинян обратить в рабство, отрубив им большие пальцы рук - чтобы они могли держать весло на галере, но не копье в бою.
Афиняне ненавидели эгинян за то, что те перебивали им морскую торговлю. Но если бы спросить самих афинян, они в этом не признались бы, а рассказали бы в объяснение этой вражды одну очень древнюю историю.
Когда-то Эгина не была еще самостоятельна, а была владением Эпидавра. В Эпидавре случился неурожай. Обратились к оракулу. Оракул велел: "Поставьте из оливкового дерева статую двум богиням: Народнице и Урожайнице". Оливковые деревья росли тогда только в Афинах. Эпидавряне попросили у афинян два ствола. Афиняне дали, но с условием, что эпидавряне каждый год будут приезжать к ним с жертвами Афине. Эпидаврянетак и делали. Но прошло много лет, эгиняне восстали против эпидаврян, напали на них, разорили их город и увезли к себе на остров обе статуи: и Народницу, и Урожайницу.
Жертвоприношения Афине прекратились. Афиняне напомнили о нихэгинянам. Эгиняне отвечали: "Жертвы обещали эпидавряне, а не мы; жертв больше не будет". Афиняне послали на Эгину послов - увезти статуи в Афины. Статуи стояли на городской площади, высокие и прямые, как древесные стволы, с неподвижными широкими глазами и загадочно улыбающимися ртами. Афиняне закинули им на шеи веревки и стали тащить. Тут раздался гром, дрогнула земля, - по крайней мере, так рассказывали Геродоту, - и эгиняне с обнаженными мечами набросились со всех сторон на перепуганных афинян. Были перебиты все, кроме одного человека. "А с изображениями богинь, - пишет Геродот, - случилось вот что: они будто бы пали перед афинянами на колени, и с того времени остались в таком положении навсегда. Я этому, впрочем, не верю, но другой кто-нибудь, может быть, и поверит".
Единственный воин, который спасся, принес в Афины весть о гибели всех своих товарищей. Народное собрание негодовало, но еще больше негодовали жены погибших. Народное собрание постановило немедленно идти в поход на Эгину. А жены погибших обступили единственного, который посмел спастись. Они кололи его пряжками от одежды, и каждая спрашивала: "Где мой муж?" Воин не мог вырваться из толпы разъяренных женщин. Исколотый и истерзанный, он упал и умер от ран. Граждане были в ужасе. На следующий день был издан приказ: под страхом смерти афинским женщинам предписывалось более не носить дорийских платьев, а носить ионийские. Разница же между этими платьями такая, что дорийские застегиваются на плечах пряжками, а ионийские на плечах сшиты, и пряжек там нет.
Так началась война между афинянами и эгинянами. Перед войной, как водится, афиняне обратились к оракулу. Оракул, как видно, не мог сразу решить, кто из врагов сильнее. Он велел афинянам построить на своей площади храм эгинскому герою Эаку, подождать тридцать лет, а потом начинать войну. Афиняне послушались оракула лишь наполовину: храм построили, но тридцать лет ждать не стали, а тотчас же выступили в поход.
Война оказалась затяжной и трудной. Ею-το и были заняты в Афинах, пока персы готовили свой новый поход.
Как спартанский царь Демарат бежал в Персию, а спартанский царь клеомен сам себя зарезал
Со спартанским царем Клеоменом мы уже знакомы: это он воевал против Аргоса, и это к нему приходил с неудавшимся подкупом милетянин Аристагор.
Но кроме царя Клеомена, в Спарте был еще один царь: Демарат. Дело в том, что Спартой всегда управляли два царя из двух родов. Это было очень удобно: в военное время они могли воевать сразу на два фронта, в мирное время они не давали друг другу слишком усилиться и притеснять народ.
Вообще же спартанские цари живут просто, как все спартанцы. Только на обедах царям полагается двойная порция. А обедают спартанцы не дома и не со своими семьями, как повсюду, а в казармах, с товарищами по боевому отряду. Главное кушанье у них - черная кровяная похлебка из свинины с чечевицей, уксусом и солью. Она на редкость питательна и на редкость противна на вкус. Когда персидский царь Ксеркс пришел в Грецию - как это случилось, о том речь впереди, - он заставил пленного спартанского раба сварить ему такую похлебку, попробовал и сказал: "Теперь я понимаю, почему спартанцы так храбро идут на смерть: им милее гибель, чем такая еда". Впрочем, эту шутку придумали уже после Геродота.
С чего началось в Спарте двоецарствие, о том рассказывают так. У первого спартанского царя, Аристомеда из потомков Геракла, было двое сыновей-близнецов: Прокл и Эврисфен. Царь умер, не назначив преемника. Спросили оракула - оракул сказал: "Власть - обоим, честь - старшему". Но который старший? Близнецы были еще грудными младенцами. Спросили мать - она отказалась назвать старшего. Тогда догадались подсмотреть: не кормит ли она всякий раз одного раньше другого? Так и оказалось. Поэтому с тех пор Эврисфен и его потомки всегда почитались больше, чем Прокл и его потомки.
Клеомен был потомком Эврисфена, Демарат - потомком Прокла. Друг друга они ненавидели. Посылать их вместе в поход было невозможно, что приказывал один царь, то отменял другой. Наконец, Клеомену это стало невтерпеж, и он твердо решил выжить Демарата из Спарты. Сделал он это вот каким образом.
Имя "Демарат" значит: "выпрошенный народными молитвами". Дело в том, что у отца его Аристона, царя храброго и всеми любимого, очень долго не было детей. Народ молил богов послать ему наследника, чтобы царский род не пресекся. Аристон был трижды женат, и только третья жена родила ему Демарата. Эта третья жена царя Аристона была женщина необыкновенная. В младенчестве она была на диво безобразна, а выросши, стала на диво прекрасна. Говорили, что сама богиня Афродита сжалилась над девочкой и сотворила над ней это чудо. Но до Аристона она была замужем за его другом Агетом. И поэтому, когда она родила Аристону Демарата, в Спарте тотчас стали поговаривать, будто Демарат - не сын Аристона, а сын Агета. Вот об этом-то и вспомнил теперь Клеомен. Он добился того, что спартанцы послали в Дельфы вопрос: по праву ли царствует над ними Демарат? А с дельфийскими жрецами у Клеомена была давняя дружба. Оракул, конечно, ответил: "Нет, не по праву!" Демарат был низложен, а вторым царем стал его дальний родственник, друг Клеомена.