Как-то раз на празднестве новый царь насмешливо спросил Демарата: "Ну, что, Демарат, каково тебе из царя стать бывшим царем?" Демарат сурово ответил: "Я уже побывал и тем и другим, а вот ты еще не бывал ни тем ни другим. Но берегись: вопрос твой принесет Спарте или тысячу бед, или тысячу благ!" В тот же день он покинул Спарту. За ним послали погоню, но он ускользнул. Переправившись через море, он явился в Азию, к персидскому царю. Дарий принял его с почетом, дал ему в управление три города близ Ионии, и еще сто лет спустя в этих городах правили потомки спартанского царя.
Клеомен недолго наслаждался своим торжеством. Все тайное когда-нибудь становится явным: стало явным и то, как подговорил Клеомен дельфийских жрецов дать угодный ему ответ спартанцам. Клеомену пришлось самому уйти в изгнание. Неугомонный царь стал объезжать окрестные области и поднимать союзников Спарты на мятеж. Это навело такой страх на спартанские власти, что Клеомену было почтительно предложено воротиться на родину и снова стать царем. Клеомен воротился с видом победителя.
Но если сограждане не смогли его наказать, то смогли наказать боги. Клеомен сошел с ума. Он ходил по улицам Спарты и бил палкой по лицу каждого встречного. Пришлось запереть его дома, сковать ему ноги и приставить к нему сторожем раба. Как только Клеомен остался со сторожем наедине, он приказал рабу: "Дай мне меч!" Безумный царь и в цепях был так страшен, что раб повиновался. Клеомен схватил меч и радостно вонзил его себе в живот. Не чувствуя боли, он резал и резал свое тело на узкие полосы, пока не дошел до внутренностей. Тогда он умер.
Царем после страшной смерти Клеомена стал его брат Леонид. Он будет героем нашего следующего рассказа.
Как пошли войной на Грецию Дат и Артаферн
Итак, грек Силосонт из Самоса первый побудил царя перейти с азиатского материка на греческие острова. Грек Демокед из Кротона первым подал мысль царю переплыть через море и пойти войной на Грецию. Грек Гиппий, изгнанный афинский тиран, жил на берегу Геллеспонта и ждал, когда персы соберутся в поход на Афины. Грек Демарат, изгнанный спартанский царь, жил в двух днях пути южнее и ждал, когда персы соберутся в поход на Спарту.
А раб царя Дария уже девятый год на каждом пиру провозглашал за его спиной: "Царь, помни об афинянах!"
И вот поход, которого одни так ждали, а другие так боялись, начался.
Во главе похода стояли двое - мидянин Дат и перс Артаферн, сын того Артаферна, который отстоял кремль в Сардах от осаждающих ионян. Кораблей у них было шестьсот с одной лишь пехотой, а для конницы корабли были особые. Путь был выбран не вдоль Фракии, не мимо страшных афонских скал, а напрямик через море от острова к острову. Цель похода была проста: разорить Афины и Эретрию, два города, посмевших воевать с персидским царем, а все остальные города - покорить и обложить податью. На головном корабле плыл старый Гиппий, сын Писистрата, и радовался, что час его возвращения в Афины настал.
Первой остановкой в пути был остров Наксос. Это тот самый остров, на котором когда-то Тесей по пути из Крита покинул спасшую его Ариадну, и ее взял себе в жены бог Дионис. Берег был пустынен: жители бежали в горы. Персы сожгли прибрежные селения, захватили в рабство оставшихся и поплыли дальше.
Второй остановкой был остров Делос. Это остров, на котором родился бог Аполлон и стоял его храм с жертвенником. Остров крошечный - торчащая из моря скала, которую можно обойти за час; храм маленький - как мраморная будочка; но и остров и храм - едва ли не самые почитаемые места во всей Греции. Здесь Тесей по пути из Крита принес благодарственную жертву Аполлону; сюда каждый год приплывают афинские юноши проплясать перед жертвенником журавлиный танец. Жертвенник на Делосе сложен только из левых рогов жертвенных животных; а журавлиный танец - это танец, в котором вереница танцующих движется, извиваясь так, как извивались переходы в критском лабиринте, где Тесей убил Минотавра.
На Делосе не было ни одного человека: все бежали на соседний остров Ренею. Большая Ренея прикована к маленькому Делосу цепями: это сделал тиран Писистрат, когда покорил Ренею и поднес ее в подарок делосскому Аполлону. Дат и Артаферн послали на Ренею гонца: "Возвращайтесь спокойно по домам, робкие люди: не настолько персы безумны, чтобы оскорблять остров Аполлона!" Затем они возложили на алтарь триста пудов ладана - в обычное время столько ладана здесь не сжигали и в год - и отплыли дальше.
"По уходе персов, - говорит Геродот, - остров Делос, как рассказывают жители его, испытал землетрясение, в первый и последний раз до нашего времени. Я полагаю, что божество явило это чудо людям как знамение грядущих бед. Ибо за время трех поколений - поколения Дария, и сына его Ксеркса, и внука его Артаксеркса - Греция претерпела больше бед, нежели в течение целых двадцати предшествующих поколений. Имена же эти царские на греческом языке значат: Дарий - "укротитель", Ксеркс - "воин", Артаксеркс - "великий воин"". Так говорит Геродот.
За Делосом был Тенос, за Теносом был Андрос, за Андросом была Эвбея - длинный узкий остров, на самой середине которого трепетал в ожидании своей судьбы город Эретрия. Выйти биться в открытое поле эретрийцы даже не пытались. Они заперлись в городских стенах. Шесть дней персы осаждали Эретрию. На седьмой день двое изменников ("граждане весьма именитые", - пишет Геродот) открыли им ворота. Город был сожжен - это была месть за сожженные Сарды. Пленных в цепях посадили в трюмы. Оставив за собой дымящиеся развалины, персы тронулись дальше.
Напротив берега Эвбеи лежал берег Аттики. Над узкой отмелью возвышались заросшие кустарником холмы. Вереница персидских кораблей медленно тянулась по проливу. Седой Гиппий с головного корабля зорко оглядывал знакомые места. Наконец, берег изогнулся, холмы отступили, открыв просторную прибрежную равнину. "Здесь", - сказал Гиппий. "Как называется это место?" - спросил Артаферн. Гиппий ответил: "Марафон".
Что случилось на марафонской равнине
Гиппий выбрал для высадки марафонскую равнину по трем причинам. Во-первых, берег здесь был широкий и плоский, было где поставить на якорях суда и разбить лагерь. Во-вторых, места эти были те самые, где когда-то высаживался его отец, тиран Писистрат, чтобы за колесницей мнимой богини идти на Афины: здесь его помнили и любили. В-третьих, отсюда вела прямая дорога на Афины, и в два перехода персидское войско могло уже быть под стенами города.
Персидские воины отряд за отрядом соскакивали на песчаный берег, клубами поднимая пыль. У Гиппия першило в горле. Он закашлялся. Он был очень стар, зубы его шатались. От кашля один зуб выпал и зарылся в песок. Гиппий присел и тревожно стал шарить морщинистыми руками по песку. Зуба не было. "Плохо дело! - сказал он друзьям, вставая, - Мне было предсказание, что кости мои будут лежать в афинской земле. Боюсь, что оно уже исполнилось, и в Афинах мне править не придется".
Пока высаживались, пока разбивали лагерь, пока отвозили эретрийских пленников на ближний безлюдный островок, время шло. Персы не спешили: они ждали, не вспыхнет ли в Афинах мятеж, поднятый тайными сторонниками Гиппия? Но прошло несколько дней, и в узкой долине, по которой уходила между холмов дорога в Афины, заблестели щиты и копья афинского войска. Стало ясно, что будет бой.
Афинян было мало. Союзники к ним не подошли. В Спарту послали гонца, гонец пешим бегом за два дня покрыл двести верст от Афин до Спарты. Спартанцы сказали: "Через пять дней новолуние, тогда мы и выступим. Выступать раньше нам не позволяют законы наших богов". Спартанцы умели быть очень благочестивы, когда им это было выгодно. Помощь афинянам дал только соседний беотийский городок Платея. Но городок был маленький, и отряд его тоже был маленький.
Во главе афинского войска было одиннадцать человек: десять полководцев, выбранных голосованием, и один архонт, выбранный жребием. Одним из десятерых был Мильтиад. Мильтиад-племянник ненавидел Гиппия также страстно, как Мильтиад-дядя ненавидел отца Гиппия - Писистрата. Мильтиад настаивал: "Надо принимать бой, пока в Афинах сторонники тирана не подняли мятеж". Мильтиаду возражали: "Надо оттянуть бой, пока не придет подкрепление из Спарты и других городов". Голоса разделились: пять против пяти. Тогда Мильтиад обратился к архонту: "Тебе решать: быть ли нашему городу в рабстве у Гиппия и персов или быть ему свободным и первым в Элладе? проклинать ли нас будут потомки, или славить, как не славят даже Гармодия с Аристогитоном?" Архонт не выдержал такого вопроса в упор. Он сказал: "Битве - быть". После этого десять вождей сложили с себя командование и возложили его на Мильтиада: пусть он один отвечает за победу или поражение.
Афинское войско выстроилось у выхода из ущелья, персидское войско выстроилось посреди поля. Мильтиад отдал приказ - и греческие воины, в панцирях и со щитами, не теряя ровного строя, с дальнего разбега бросились на врага. Персы были ошеломлены этим натиском. "Насколько мы знаем, афиняне были первыми из эллинов, напавшими на врага беглым шагом, а дотоле даже имя мидян и вид мидийской одежды наводили ужас на эллинов", - говорит Геродот.
Греческий строй и персидский строй были одинаковой длины, но разной глубины: у афинян было меньше воинов и в центре их войска было меньше рядов, чем в обоих крыльях. Поэтому в центре персы опрокинули греков, а на крыльях греки опрокинули персов. Тут-то и сделалось ясным то, о чем говорил когда-то Гистией: греки умели сражаться в строю, локоть к локтю, щит к щиту, а персы не умели. В центре персы-победители бросились в погоню за убегавшим неприятелем, строй их рассыпался, ряды перемешались. На крыльях греки-победители удержались от погони: сомкнув ряды, оставив позади убитых и раненых, они повернули и ударили на растерявшихся от неожиданности персов. Это решило победу. Персы врассыпную бросились к морю, к кораблям, спотыкаясь и падая; афиняне догоняли и рубили их в спину. Семь кораблей было захвачено у берега, остальным кое-как удалось отплыть.
Здесь, у кораблей, пал тот, кого долго еще называли храбрейшим из греков: Кинегир, брат поэта Эсхила. Он удерживал корму отплывавшего вражеского корабля правой рукой, а когда отрубили правую - левой, а когда отрубили левую - зубами. Здесь пал и архонт Каллимах - тот, чей голос решил, что битве - быть; здесь пало и много других афинских бойцов, а всего - сто девяносто два человека; персов же погибло около шести тысяч четырехсот.
Сев на суда, враги попытались нанести афинянам последний возможный для них удар. Налегая на весла, они повели корабли вдоль берега, мимо высокого Сунийского мыса, мимо храма Артемиды Бравронской - к Афинам. Они хотели захватить город врасплох, пока войско афинян собирало убитых и раненых на Марафонской равнине. Но Мильтиад их опередил. Когда персидские суда остановились перед Пиреем и Фалером, двумя афинскими гаванями, персы увидели перед собой на берегу все то же афинское войско - утомленное, переделов, но по-прежнему готовое к бою: локоть к локтю, щит к щиту. За одну ночь воины Мильтиада прошли по горным и равнинным тропам весь путь от Марафона до Афин - сорок две версты с лишним: то, что сейчас называется "марафонской дистанцией". Корабли персов постояли недолгое время перед берегом, а потом, вспенив воду, они повернули строй, двинулись прочь, в открытое море, и, постепенно уменьшаясь, исчезли за горизонтом.
Как Мильтиад осаждал остров Парос и как он погиб
Афины торжествовали победу. Слава о доблести марафонских бойцов и их вождя Мильтиада летела по всей Греции.
Но когда Мильтиад попросил у народного собрания в награду себе оливковый венок, он получил отказ. Ему сказали: "Когда ты разобьешь персов один, тогда и требуй награды одному себе".
Афинский народ знал, что Мильтиаду он обязан победой; но афинский народ помнил, что Мильтиад был тираном, и подозревал, что он непрочь стать тираном опять.
Мильтиад чувствовал, что одной победы для него мало.
Он потребовал у народа семьдесят кораблей, войска и денег, чтобы выступить в поход на богатый край; куда именно, он не объявил. Ему поверили на слово и дали семьдесят кораблей, войска и денег.
Возле острова Наксоса, о котором мы уже знаем, есть остров Парос, не замечательный ничем, кроме залежей прекрасного мрамора: за паросский мрамор ваятели платили большие деньги. Сюда и привел Мильтиад свое войско и свой флот. Почему именно здесь он видел богатый край, никто не понимал. Мильтиад говорил, будто он хочет отомстить паросцам за то, что они присоединились к Дату и Артаферну в их походе на Афины. А злые языки уверяли, будто он хочет отомстить одному паросцу за то, что тот когда-то оклеветал Мильтиада перед персидским царем.
Почти месяц осаждал Мильтиад паросскую крепость, но взять ее не мог. Войско роптало. Тогда к Мильтиаду пришла пленная женщина по имени Тимо. Перед крепостью был холм, на холме был храм подземных богинь Деметры и Персефоны, а Тимо была служительницей в этом храме. Она дала Мильтиаду тайный совет; а какой это был совет, осталось никому не известно.
Мильтиад вышел из лагеря и один, без провожатых, направился к храму страшных богинь. Афиняне видели издали, как пытался он отворить ворота в храмовой ограде. Запор не поддавался. Тогда Мильтиад ухватился за край ограды, подтянулся, перелез через стену и исчез внутри. Что делал он в пустом храме, чего он коснулся неприкосновенного, в какое вступил запретное для мужчин святилище богинь - неведомо. Время шло; наконец, афиняне увидели, что голова Мильтиада в высоком шлеме вновь показалась над белой стеной; он перелез через гребень, спрыгнул вниз, пошатнулся и с криком упал. К нему бросились, подхватили его на руки, понесли в лагерь. У него было вывихнуто бедро, и вся нога горела от боли.
"Тяжко больной, Мильтиад отплыл назад, без добычи и без Пароса", - говорит Геродот. Когда паросцы, выйдя из крепости, узнали, в чем дело, они схватили женщину по имени Тимо и послали в Дельфы спросить: как казнить предательницу и осквернительницу святынь? Оракул ответил: "Освободите ее: она совершала волю богов. Мильтиаду суждено было погибнуть, и она указала ему путь к погибели".
Враги Мильтиада потребовали для него смертной казни за то, что он обманул афинян. Мильтиада принесли в суд на носилках. Он не мог защищаться, боль в ноге не давала ему говорить. За него говорили друзья, напоминая все, что он сделал для Афин. Афиняне не решились осудить на казнь марафонского победителя. Его приговорили к штрафу, но штрафу огромному - в пятьдесят пудов серебра. До выплаты штрафа его заточили в тюрьму. Здесь он умер от гангрены в бедре.
Друзья собрали деньги, и Кимон, сын Мильтиада, принес их в народное собрание. Деньги были приняты, но выдать труп человека, умершего в тюрьме, афиняне отказались. Тогда Кимон предложил заковать и бросить в тюрьму его самого, лишь бы тело отца было выдано для почетного погребения. Это тронуло граждан, и Кимон получил тело отца своего Мильтиада, херсонесского тирана и афинского полководца, победителя над персами, побежденного волей подземных богов.
Посредине марафонского поля до сих пор высится огромный курган - братская могила афинских героев. Здесь же, в стороне - гробница Мильтиада. "Здесь каждую ночь можно слышать топот и ржание коней и крик сражающихся воинов, - пишет один греческий путешественник, побывавший здесь лет через шестьсот после Геродота, - Если кому удастся слышать это как-нибудь случайно, того не касается гнев теней умерших; но если кто нарочно придет сюда за этим, то любопытство его не останется без тяжкого наказания".
Рассказ восьмой, место действия которого - Фермопилы, а главный герой - спартанец Леонид
Битва при Фермопилах: август 480 г. до н. э.
"Получивши известие о марафонском сражении, царь Дарий, сын Гистаспа, уже и прежде раздраженный на афинян за вторжение в Сарды, теперь еще больше воспылал гневом и с сугубой ревностью стал готовиться к походу на Элладу. Немедленно разослал он гонцов по городам с приказанием готовить войска, причем каждому городу велено было выставить еще более, нежели прежде, и коней, и кораблей, и съестных припасов, и перевозочных лодок. Известия гонцов волновали целую Азию в продолжение трех лет, пока набирались и вооружались к походу в Элладу самые лучшие люди. На четвертом году восстали еще и египтяне, некогда порабощенные Камбисом; тогда Дарий стал приготовляться к войне уже с обоими народами…" - так начинает Геродот новый рассказ в своем повествовании.
Среди приготовлений к этой двойной войне Дарий умер. Ни египтян, ни афинян ему так и не удалось наказать. Царствования его было тридцать шесть лет, а царем после себя он оставил сына своего Ксеркса.
Ксеркс тотчас повел собранные войска на Египет, разорил Египет и подчинил эту страну еще более тяжкому игу, чем ранее. А потом он созвал вельмож и стал держать совет о походе на Грецию.
Как Артабан спал в постели Ксеркса
Ксеркс сказал: "От отцов и дедов наших мы знаем: с тех самых пор, как низвергли мы, персы, мидийскую власть, поколение за поколением приумножали мы свое величие и могущество. Великий Кир покорил Вавилон и Лидию; сын его Камбис - Египет; отец наш, Дарий, - Фракию и Македонию; нам же предстоит покорить Грецию, ибо жители этой страны обидели и меня и отца моего, разорив наш город Сарды и положив наше войско на марафонском поле. Отомстив за эту обиду, мы раздвинем наши пределы до края света, все земли превратим в одну, и солнце не будет смотреть ни на какую державу, кроме нашей. Вот почему должны мы сейчас пойти на Грецию; но чтобы не казалось, что это желание только мое, а не наше общее, пусть каждый из вас выскажет о том свое мнение".
Мардоний, сын Гобрия, зять царя Дария, сказал: "Ты прав, царь. Позорно было бы, если бы мы, владея всею Азией, позволили бы людям малого приморского народа издеваться над нами. Мы сражались с ними в Ионии, и они покорились нашей власти; я ходил на них до самой Македонии, и никто из них не вышел мне навстречу. Греки бессильны противостоять тебе, царь, хотя бы потому, что они никогда ничего не делают все заодно, а вечно враждуют между собой. И не только враждуют, но и воюют; и не только воюют, но воюют самым кровопролитным образом - выбирают ровное поле, сходятся на нем и бьются, так что не только побежденные гибнут поголовно, но и победители несут огромные потери. Если же я ошибаюсь, говоря о них, все равно должны мы померяться с ними силами: ведь только начав войну, можно одержать победу".