Но Артабан, брат царя Дария, дядя Ксеркса, сказал: "Ты не прав, Мардоний. Все мы знаем, как Кир ходил на массагетов, как Камбис ходил на эфиопов, как Дарий ходил на скифов; а ты зовешь нас пойти против народа, который считается храбрейшим в мире и который отделен от нас широким морем. Он храбр - стало быть, он может разбить твое войско, как разбил уже войско Дата и Артаферна. Он за морем - стало быть, он может отрезать твое войско от родины, как едва не отрезали скифы на Дунае войско твоего отца. Ты уверен, что твое многолюдное войско одолеет греческие полки, - но припомни, что исход войны решают не люди, а боги и что боги завистливы к величию людей. Буря чаще выворачивает деревья, чем кусты; молния чаще ударяет в башни, чем в хижины; так и великое войско может погибнуть от малого, если боги против него. Ты слышал, царь, и Мардония и меня; обдумай теперь твое решение и возвести нам о нем, чтобы мы знали, что нам делать".
Ксеркс распустил совет и стал думать один. Сперва сердце склоняло его к суждению Мардония; потом ум стал склонять его к суждению Артабана. Он думал день, думал ночь, и наутро возвестил совету, что похода на Грецию не будет.
На следующую ночь Ксерксу приснился сон: могучий муж божественного вида стоял перед ним и говорил: "Напрасно ты меняешь решение, Ксеркс, сын Дария! Что хотел ты сделать, то и делай". Ксеркс проснулся, вспомнил сон и забыл о нем. На следующую ночь тот же муж приснился ему опять; он был гневен и говорил: "Напрасно ты не слушаешься меня, Ксеркс, сын Дария! Если ты не сделаешь того, что хотел, берегись: за кратким величием следует долгое унижение". Ксеркс проснулся, вспомнил сон и дрогнул. Он призвал к себе Артабана и рассказал ему все.
Артабан сказал: "Зачем ты веришь снам, мой царь? Не всякий сон от богов. Обычно в виде сна встают перед нами заботы дня; все эти дни ты думал о войне, и сон тебе приснился о войне же. Забудь про этот сон - или же найди способ проверить, от богов он или от повседневных наших дел".
Ксеркс сказал: "Я нашел такой способ, Артабан. Оденься нынче в мое царское платье, сядь на мой царский престол, а потом ляг спать в мою царскую постель. Если тот же сон посетит и тебя, значит, он - от богов, а не от повседневных дел".
Артабан повиновался. Он оделся в царское платье, сел на царский престол, лег в царскую постель. Настала ночь, и во сне ему явился тот же призрак, что и царю. Призрак сказал: "Ты ли, Артабан, вздумал противиться решению судьбы и богов? Ни в будущем, ни в настоящем не уйдешь ты от наказания за это; а что претерпит за неповиновение Ксеркс, о том уже возвещено ему самому". И протянув к нему раскаленный прут, призрак словно вознамерился выжечь Артабану глаза. С криком вскочил Артабан с постели и бросился к царю. "Более нет сомнений о воле богов, - сказал он, - грекам ли, персам ли суждена погибель в этой войне, но войне суждено быть, и не нам, смертным, противиться судьбе".
И когда настал рассвет, по всей огромной Персии было оповещено, что быть войне с Грецией и что каждый город и народ должен присылать для похода людей, и коней, и кораблей сколько положено.
Как Ксеркс сделал сушу морем и море сушей
Четыре года собиралось и снаряжалось войско Ксеркса. Никогда и нигде не было на свете другого такого войска и другого такого похода. "Есть ли какой азиатский народ, который не был бы выведен в поход Ксерксом? Есть ли какая река, кроме самых больших, в которой достало бы воды для войска Ксерксова? - восклицает Геродот, - Одни народы поставляли корабли, другие - пехоту, третьи - конницу, четвертые - суда для лошадей, пятые - плоты для переправ, шестые - продовольствие".
Пехота и конница собирались в Сарды, продовольствие свозили в назначенные места по будущему пути персидского войска, а плоты для переправ везли к Геллеспонту.
Два было препятствия на пути Ксерксова войска - мыс Афон и пролив Геллеспонт. Мыс Афон предстояло перекопать каналом, а через пролив Геллеспонт перекинуть мост.
Мыс Афон - это та гора, у подножия которой семью годами ранее буря разбила о скалы Мардониев флот. Ксеркс не пожелал во второй раз вести суда вокруг Афона и приказал вместо этого перекопать перешеек между горой и материком. Перешеек этот узок и низок: от берега до берега две версты с небольшим. Суда можно было легко перетащить через него волоком. Но Ксеркс хотел оставить небывалый памятник своего величия. Он велел копать канал.
Длина канала была разделена на двадцать участков. На двадцати участках копали землю двадцать народов. Одни работали лопатами на дне рва, другие по склонам передавали из рук в руки наверх вынимаемую землю. Склоны были крутые, все время осыпались, землекопам приходилось делать двойную работу. Только догадливые финикийцы сообразили, что можно начать копать канаву пошире и сужать книзу постепенно, чтобы склоны ее были пологими и не осыпались. За такую смекалку им досталась особая награда от царя.
Геллеспонт - это пролив между Азией и Европой, а ширина его в самом узком месте - верста с третью. В этом месте и приказал Ксеркс навести два моста - один египетским мастерам, другой - финикийским. Из Европы в Азию были протянуты канаты: египтянами - папирусные, финикиянами - льняные. На канаты были положены брусья, скреплены поперечинами, засыпаны землей. Когда мосты уже лежали на воде, с Черного моря налетел ветер. Поднялась буря, канаты лопнули, бревна рассыпало и изломало.
Ксеркс пришел в ярость. Он приказал наказать море плетьми и заковать в цепи. На середину Геллеспонта выплыла лодка с палачами и глашатаем. Палачи триста раз ударили по воде плетьми, бросили в воду железные цепи, а глашатай громко произнес приговор: "Тебя, соленая хлябь, наказывает царь Ксеркс, потому что ты причинила ему обиду, между тем как он тебя ничем не обижал. Знай: царь Ксеркс переступит через тебя, желаешь ли ты этого или нет". Потом лодка вернулась к берегу, и палачи выполнили свое второе дело, более привычное и прозаическое: отрубили головы строителям мостов.
Новые мастера навели новые мосты. Чтобы их не тронула буря, по обе стороны от них через весь пролив выстроились суда на якорях - принимать на себя натиск волн с запада и с востока.
Пока рыли канал, наводили мосты, собирали войска, царь Ксеркс пировал в Сардах. Гостеприимцем его был лидиец Пифий, самый богатый после царя человек в персидском царстве. Когда Пифий пришел к царю и предложил ему угощение для него и для всего бесчисленного его войска, Ксеркс изумился и спросил: сколько же у него денег? Пифий ответил: "Золота четыреста миллионов дариевых монет без семи тысяч, да серебра две тысячи пудов; прими их, царь, от меня в подарок, а мне довольно дохода с моих полей и моих рабов", - "Ты первый и единственный, кто хочет мне помочь добровольно, а не по принуждению, - сказал Ксеркс, - Зовись отныне моим царским другом и гостеприимцем, деньги свои оставь при себе, а в награду за твою щедрость прими от меня семь тысяч монет; пусть будет их ровно четыреста миллионов".
Канал был вырыт, мост наведен, войска собраны. Ксеркс приказал выступать из Сард к Геллеспонту.
В день выступления на небе произошло затмение солнца: день сменился ночью. Ксеркс встревожился и спросил магов, что это значит. Маги ответили: "Доброе предзнаменование, царь, потому что луна заслонила солнце; а ты знаешь, что луна служит предвестником будущего у персов, а солнце у греков". Ксеркс поверил, но не поверил новый царский друг Пифий. Он подошел к царю. "Прошу тебя о милости, мой царь", - "Проси, - сказал Ксеркс, - просьба твоя исполнится", - "С тобой идут пять моих сыновей, - сказал Пифий, - оставь мне одного из них, потому что я стар и слаб". Ксеркс стал страшен. "Как ты смеешь говорить о своем сыне, когда я сам веду с собою всех моих сыновей, братьев, родственников и друзей? Я оставлю тебе твоего сына, но знай, если бы не твое гостеприимство, ты поплатился бы хуже!" И Ксеркс приказал отыскать в войске старшего Пифиева сына, рассечь его пополам, положить две половинки его тела справа и слева от дороги из Сард, а войску - пройти между ними.
Впереди шли носильщики и вьючный скот. Потом - отряд за отрядом, народ за народом - первая половина царского войска. Потом тысяча персидских всадников. Потом тысяча персидских копьеносцев с копьями, опущенными к земле. Потом - запряженная восемью белыми конями колесница, посвященная богам; возница шагал рядом, ибо никто из смертных не смел всходить на эту колесницу. Потом - запряженная такими же конями боевая колесница, на которой стоял царь Ксеркс. За ним - еще тысяча персидских копьеносцев, но с копьями, повернутыми вверх. Затем еще тысяча персидских всадников. Затем - десять тысяч отборных царских воинов, знатнейших, сильнейших и храбрейших: они назывались "бессмертными", ибо для каждого из них заранее был назначен преемник; у тысячи копья были украшены золотыми яблоками, у девяти тысяч - серебряными. Затем - десять тысяч отборных царских конников. И наконец - отряд за отрядом, народ за народом - вторая половина царского войска.
Какое войско вел Ксеркс на Грецию
Над геллеспонтским мостом, на холме, из мрамора был сделан царский трон.
Ксеркс спустился к морю. Воздев руки к восходящему солнцу, он помолился о том, чтобы с ним не случилось никакого несчастья, пока он не завоюет Европу до самого края света. Наклонясь к воде, он бросил в волны Геллеспонта золотую чашу, золотой кувшин и короткий персидский меч с золотой рукоятью. Были ли это дары солнцу или дары морю - Геродот не знает.
Потом Ксеркс взошел на мраморный трон и стал смотреть, как по двум мостам переходит из Азии в Европу его войско.
Шли персы и мидяне в войлочных шапках, в пестрых рубахах, в чешуйчатых панцирях, с плетеными щитами, короткими копьями и большими луками.
Шли ассирийцы в шлемах из медной проволоки, с дубинами, обитыми железными гвоздями, в полотняных плащах.
Шли саки, скифское племя, в остроконечных войлочных колпаках, в широких шароварах, с луками и секирами.
Шли индийцы, одетые в ткани из хлопка, с тростниковыми луками и стрелами с железными наконечниками.
Шли саранги в раскрашенных одеждах, в сапогах до колен, с чалмами на головах.
Шли арабы в подпоясанных плащах и с луками на правом плече.
Шли африканские эфиопы, накинув барсовы и львиные шкуры, луки у них были из пальмового дерева, наконечники стрел из камня сердолика, а наконечники копий - из рога антилопы; перед сражением они окрашивают себе половину тела белым гипсом, а половину - красным суриком.
Шли азиатские эфиопы, прикрыв головы лошадиными скальпами с гривой и обтянувши тело журавлиной кожей.
Шли ливийцы с обожженными деревянными пиками, пафлагонцы в лыковых шлемах, киссиеи с повязками на головах.
Шли бактрийцы, парфяне, хорасмии, согды, гандары и дадики. Шли пактийцы, лигийцы, матиены, мариандины, утии, мики и парикании.
Шли фракийцы, у которых на головах лисьи шкуры, на теле - пестрые плащи, а на ногах - обувь из козьей кожи.
Шли ликийцы в шапках с перьями кругом, держа в руках короткие мечи и длинные железные косы; стрелы у них не имеют оперения.
Шли халибы, носящие вместо копий - рогатины, на шлемах бычьи уши и медные рога, а на голенях - лоскутья пурпурного цвета.
Шли каспии, кадузии, амарды и гелы, которые живут у Каспийского моря, едят сырую рыбу и одеваются в тюленьи шкуры.
Шли мосхи в деревянных шлемах, шли тибарены, макроны, моссинойки, мары, саспейры и алародии.
Шли сагартии, не знающие оружия ни медного, ни железного, а сражающиеся одними ременными арканами.
Всадники и колесничники вели в поводу коней, ослов, мулов, онагров и верблюдов. Верблюдов вели последними, чтобы кони не бесились от их запаха.
Плыли трехпалубные корабли - триеры - приведенные финикийцами, киликийцами, египтянами, киприотами, карийцами, памфилийцами и греками из ионийских городов и с эгейских островов. Пятью кораблями командовала женщина по имени Артемисия, управлявшая Галикарнасом, тем самым, где родился Геродот.
Десятники вели свои десятки, сотники - свои сотни, тысячники - свои тысячи. Царские писцы пропускали мимо себя отряд за отрядом, записывая на таблички, от какого народа сколько пришло бойцов и кто стоит во главе.
Семь дней и семь ночей без единой передышки переправлялись через Геллеспонт царские войска, подгоняемые ударами бичей. С мраморного трона смотрел на них Ксеркс. Иногда его взгляд был горд, иногда спокоен, иногда туманился слезами.
"О чем ты грустишь, царь?" - спросил его Артабан. Ксеркс ответил: "Я подумал, как коротка человеческая жизнь: ведь среди множества людей ни один не сможет дожить до ста лет", - "Это еще не самое печальное, - ответил ему Артабан, - Подумай лучше, как тяжка и бедственна человеческая жизнь: ведь среди такого множества людей ни один и не захочет доживать до ста лет".
Когда последние отряды царского войска взошли на мост и ближний берег опустел, а дальний совсем потерялся в толчее бойцов, блеске оружия, криках людей и ржанье коней, тогда один из местных греков, молча смотревших на переправу с окрестных холмов, крикнул: "Великий Зевс, зачем ты назвался Ксерксом и оделся персом? Зачем, желая сокрушить Элладу, ведешь ты с собою стольких людей? Ты мог бы это сделать и без них".
Как шел Ксеркс через Фракию и Македонию
Когда войско отдохнуло после переправы, Ксеркс приказал его пересчитать. Пересчитать всех поголовно было немыслимо. Сделали так: вывели в поле десять тысяч воинов, построили плотным строем в сто рядов по сто человек, бок к боку, плечо к плечу, и очертили по земле чертой. Потом воинов увели, а по черте построили кирпичную стену по пояс человеку. Этот загон стали наполнять воинами снова и снова, всякий раз до отказа. Так пришлось сделать сто семьдесят раз. После этого Ксерксу доложили, что в войске его миллион семьсот тысяч человек одной пехоты. А вместе с конницей, с моряками, с носильщиками, с бесчисленным обозом - Геродот называет точную цифру - пять миллионов двести восемьдесят три тысячи двести двадцать человек. Нынешние историки говорят, что эта цифра преувеличена раз в сто.
Как с Датом и Артаферном ходил на Грецию Гиппий, так с Ксерксом шел на Грецию изгнанный спартанский царь Демарат. Ксеркс спросил Демарата: "Что ты скажешь, Демарат? Выйдут ли против моего войска твои спартанцы?" Демарат отвечал: "Выйдут", - "Как? - спросил Ксеркс, - Неужели они могут сражаться один против десяти и один против ста?" - "Нет, - ответил Демарат, - Но у них есть закон: не спрашивать, сколько врагов, а спрашивать, где они; не раздумывать, можно ли отбиться, а выходить и биться. И спартанцы боятся закона больше, чем персы царя".
Царское войско шло через Фракию тремя дорогами. Небольшие реки были выпиты воинами до капли. Озера близ города Пистир едва хватило, чтобы напоить вьючный скот, а озеро такое, что обойти его - нужно полтора часа. Фракийцы покидали свои деревни, убегали в горы и с лесистых склонов смотрели на бесконечные ряды царских войск. До сих пор, - говорит Геродот, - дорогу, по которой шел Ксеркс, они считают священной, не разрушают и не засевают ее.
На пути лежали греческие города: Энос, Маронея, Абдера, Эйон, Стагир и Аканф. В каждом городе делали привал. Горожане мололи все свои запасы зерна на хлеб для войска, переливали все свои запасы золота на посуду для царя. Ксеркс пировал в палатке, войско под открытым небом. Отпировав и переночевав, персы двигались дальше, захватив с собою все, что оставалось - если оставалось - и хлеба, и мяса, и золота. Царская дружба была не менее опустошительна, чем царская вражда.
В городе Абдере один остроумный человек предложил согражданам собраться в храм и поблагодарить богов за то, что персы обедают только раз в день: двух обедов город бы не выдержал.
За Аканфом начинался прорытый для Ксерксова флота канал, за каналом виднелась гора Афон. Видом она похожа на женскую грудь, а высока так, что солнце освещает вершину много раньше, чем подножие: вверху уже пахарь устал пахать, а внизу еще только кричат петухи. Ксеркс долго смотрел на Афон, а потом послал глашатая возвестить горе: "Гордый Афон, царь Ксеркс говорит тебе: если ты вновь помешаешь его пути, то будешь срыт до основания".
Здесь, в Аканфе, умер полководец и родственник Ксеркса Артахей, надзиравший за постройкой канала. Это был самый высокий из персов - росту в нем было пять царских локтей без четырех пальцев, а по-нашему - два с половиною метра; а голос у него был такой, что только египтянин, окликнувший когда-то Гистиея через Дунай, мог бы, пожалуй, померяться с ним. По приказу Ксеркса каждый из воинов бросил на его могилу горсть земли; вырос огромный курган, на котором до сих пор, - говорит Геродот, - аканфяне приносят жертву герою Артахею.
Последней стоянкой был город Ферма. Здесь персы стали лагерем вдоль берега моря. От края до края лагеря был день пешего пути. Дальше начиналась Греция. Лесистые горы загораживали в нее дорогу; там уже стучали топорами царские дровосеки, прорубая просеки для ксерксова войска. Над темными высотами этих гор поднималась покрытая вечными снегами и окутанная белыми туманами вершина Олимпа.
Здесь, на пороге Греции, царь Ксеркс ждал возвращения послов, отправленных в греческие города с требованием земли и воды.
Кто из греков дал и кто не дал персам землю и воду
"Землю и воду дали: фессалийцы, долопы, энианы, перребы, локры, магнеты, малийцы, фтиотийцы, фиванцы и другие беотийцы, за исключением феспийцев и платейцев", - перечисляет Геродот.
Это была вся северная и почти вся средняя Греция. Не дали землю и воду только спартанцы, афиняне и их ближайшие соседи.
В Афины и Спарту Ксеркс послов не посылал. Сюда их посылал еще Дарий, и отсюда они не вернулись. Афиняне бросили царских послов в пропасть, а спартанцы - в колодезь, сказав: "Здесь вы найдете вдоволь и земли и воды".
Послы считались лицами неприкосновенными: убийство их было грехом, который нужно искупать. Спартанские цари обратились к народу: не желает ли кто из граждан пожертвовать жизнью для Спарты? Вызвались двое. Их отослали в Персию - прямо на гибель. Но Ксеркс не стал их губить. "Зачем мне снимать со спартанцев их вину перед богами?" - сказал он. Оба спартанца с честью возвратились на родину.
Когда они были в Персии, их позвал в гости один из царских друзей, по имени Гидарн. "Вы - отважные люди, а царь умеет ценить отважных людей, - сказал Гидарн, - Разве не лучше вам служить царю, чем вашей нищей родине?" Спартанцы ответили: "Ты не можешь сравнивать, Гидарн: что значит быть царским рабом, ты знаешь, а что значит быть свободным человеком, ты не знаешь. Если бы ты только испробовал вкус свободы, ты сам бы стал драться за нее копьем и мечом".