"Девоншир" еще виднелся маленькой черточкой на горизонте. Мне казалось, что прошла целая вечность, прежде чем его самолет перестал кружиться над нами и полетел обратно к своему крейсеру. Мы снова остались одни. Если не считать акул. Ужас от присутствия акул не сравним ни с чем. Когда на твоих глазах люди исчезают под водой, и на поверхность поднимается их кровь, а ты понимаешь, что следующим можешь стать сам и бессилен что–либо предпринять, физически ощущая страшные зубы, рвущие твою плоть, то вряд ли может найтись человек, не впадающий при подобных обстоятельствах в панику. Не знаю почему, но через некоторое время акулы оставили нас в покое. Возможно, насытились.
Через два часа меня втащили в один из наших баркасов. Это несравнимая ни с чем роскошь - снова ощутить какую–то опору у себя под ногами. Я пришел в себя и огляделся. Измазанных соляркой людей трудно было узнать. Каждый вытащенный на баркас, придя в себя, начинал расспрашивать о своих друзьях.
Я пытался найти Кросса, который был рулевым в призовой команде, но выяснил, что он погиб, разорванный снарядом еще на борту "Атлантиса".
Бывалый ветеран Пигорс, плававший когда–то вместе с Рогге на учебных парусниках, уцелел. Ему предстояло погибнуть позднее - на борту подводной лодки. Около раненых хлопотал доктор Райль, пытаясь главным образом вывести людей из состояния шока.
В баркасе я увидел нашего старпома Куена, летчика Буллу и несчастного командира "U–126" капитан–лейтенанта Бауэра, "сканирующего" океан почти безумным взглядом в поисках вверенной ему подводной лодки. Когда же, наконец, "U–126" всплыла, и Бауэр, снова обретя былую уверенность и апломб, встретился на рубке со своим юным старпомом, между ними произошел разговор, который я не в силах передать из–за оригинальности языка, которым пользовались оба офицера.
Наши шлюпки и баркасы, на которых находилось более трехсот человек, сгрудились вокруг подводной лодки, где началось импровизированное совещание на тему, что делать дальше. Самое странное совещание из всех, в которых мне приходилось участвовать.
Обсуждались две альтернативы.
Первая. Мы могли взять курс на Фритаун. Если бы речь шла только о нашем спасении, то восточные течения могли быстро вынести нас на оживленные морские пути.
Вторая. Мы могли направиться в Бразилию. Это выглядело весьма фантастично, поскольку до Бразилии было почти 900 миль.
Первый вариант был немедленно отвергнут Рогге. Командир не хотел, чтобы он и его экипаж закончили войну в лагере военнопленных. Надо сказать, что стать военнопленными не желал никто из нас. На бразильском варианте настаивал главстаршина Фролих. Когда–то он служил на"Ландсдорфе" - судне снабжения "Адмирала графа Шпее". После гибели "Шпее" Фролих был интернирован местными властями, но сбежал, некоторое время скрывался среди немецких колонистов, а затем отправился домой на блокадопрорывателе. Блокадопрорыватель встретился в море с "Атлантисом", и Рогге лично убедил Фролиха перейти на рейдер: "Мне нужны такие люди, как вы". По специальности Фролих был прекрасным радистом, а у нас стал еще экспертом по вопросу "как удрать в Латинскую Америку и как удрать из Латинской Америки".
В итоге мы решили добраться до Бразилии.
Мои доллары просохли, и я был готов истратить их в Рио. Для начала подводная лодка "U–126" должна была взять на борт наших раненых, что почему–то не понравилось ее командиру, который начал протестовать: "У меня не госпитальное судно! Может быть, вас еще отбуксировать до Бразилии?" Правда, он согласился временно разместить их на верхней палубе лодки, предупредив: "Если появятся англичане, сразу прыгайте в воду и быстро отплывайте, чтобы вас не затянуло водоворотом от моего погружения". После столь ободряющего обращения мы прицепились друг за другом к подводной лодке, растянувшись подобно пилигримам, идущим в Мекку через бескрайнюю и крайне опасную пустыню.
Океан вполне можно назвать самой опасной и самой предательской пустыней. Перспектива 900–мильного похода выглядела куда как приятной! Особенно если учесть, что "паломники" держались, как за хвост осла, за корму подводной лодки. Уже через два часа я понял, что мы несколько переоценили свои возможности, затеяв этот поход, который при самых благоприятных обстоятельствах должен был продлиться не менее 12–ти суток. Во–первых, постоянно рвались концы, связывающие нас с подводной лодкой и друг с другом. Кроме того, сами наши шлюпки, рассчитанные на сорок человек, теперь имели на борту по семьдесят и более. Перегруженные шлюпки еле ползли, захлестываемые океанской зыбью.
Много неприятностей причиняло нам палящее тропическое солнце. Саднили царапины и ссадины, разъедаемые соленой водой и прижигаемые солнцем. Губы потрескались, глаза нестерпимо резало, они вспухли и слезились. Днище шлюпок настолько нагрелось, что было нестерпимо касаться его босыми ногами. Многие рвали рубашки и делали себе что–то наподобие носков. С наступлением ночи температура упала почти до нуля. Мы замерзали, стуча от холода зубами, прижимаясь друг к другу, чтобы хоть немного согреться. В такие моменты мы даже завидовали нашим раненым, которым Бауэр разрешил спуститься внутрь "U–126", где они находились в тепле. Наши мучения продолжались трое суток. Впрочем, говоря честно, мы не хлебнули и десятой доли того, что выпадало на долю других моряков, которым после гибели их кораблей привелось спасаться на шлюпках и плотах в этих водах. Наши раненые были на подводной лодке, и мы избежали самого страшного: видеть, как на твоих глазах от жары, холода и жажды умирают твои товарищи, слышать их предсмертные стоны и мучиться от бессилия чем–нибудь помочь им. В бою с "Девонширом" мы потеряли только десять человек, и, хотя до Бразилии было так же далеко, как до луны, мы верили, что Фортуна, ранее столь благосклонная к "Атлантису", не отвернется от нас сразу же после его гибели.
И мы не ошиблись! Через 36 часов нашего мытарства по волнам мы увидели на горизонте дымок, а затем и судно, наведенное на нас специальным сигналом с подводной лодки. Об этом сигнале мы, конечно, знали, но океан столь бескраен, что найти в нем шлюпки можно только при большой удаче и хорошей погоде.
Судном оказался наш пароход "Пифон" (3660 т), подряженный заправлять в океане германские подводные лодки. Мы подгребли к борту. Моряки "Пифона", перегнувшись через леера, смотрели на нас, как на какое–то чудо, сыпали шутками и насмешками. Действительно, мы выглядели, как дикари: голые, полуголые, измазанные соляркой и мазутом, с лицами, покрытыми синяками и запекшейся кровью. Только Рогге продолжал держать нашу марку. Он поднялся на палубу парохода одетый в китель, шорты и парусиновые ботинки. Он ухитрился сохранить даже свою командирскую фуражку.
Приложив руку к козырьку, Рогге отрапортовал капитану парохода:
- Докладываю о прибытии на борт "Пифона" командира и экипажа вспомогательного крейсера "Атлантис".
- Рад приветствовать вас на борту, господин капитан 1–го ранга,- ответил капитан "Пифона".
"Пифон" принял нас с сердечным гостеприимством. В жизни я не видел ничего роскошнее той койки, которую я получил в трехместной каюте парохода и на которой блаженствовал в течение нескольких часов.
Правда, до этого нам пришлось потрудиться, чтобы с помощью матросов "Пифона" поднять на борт парохода наши бесценные норвежские баркасы.
Матросы "Пифона" были недовольны и ворчали: "На кой черт нам уродоваться и затаскивать ваши лоханки на борт? Зачем они нам?"
"Не злись, сынок,- увещевал старшина с "Атлантиса". - Эти "лоханки" еще как могут нам и вам пригодиться".
В течение нескольких следующих дней мне удалось восстановить по памяти многие события, связанные с гибелью "Атлантиса". Какие шансы мы упустили? Главным упущенным шансом, по моему мнению, было отсутствие координации с подводной лодкой, которую мы заправляли топливом. Возможно, не останься ее командир у нас на борту, обстановка сложилась бы иначе. Расстреливая нас, "Девоншир" все время ходил по дуге большого круга и тем самым подставлял себя под торпедный залп. Если бы он подошел ближе, это сделали бы мы сами. К сожалению, юный помощник, оставшийся за командира на "U–126", вел себя пассивно и не воспользовался благоприятной возможностью атаковать английский крейсер. Позднее я узнал, что "Девоншир" не разнес нас в щепки потому, что его командир предполагал наличие у нас на борту большого количества британских пленных. В действительности в этот момент у нас на борту был всего один пленный - раненый американец Фрэнк Виковари с потопленного лайнера "Замзам". Он находился в лазарете и был одним из первых спущен в шлюпку. Пройдя все превратности нашего экзотического путешествия, американец в конце концов вернулся на родину.
На пятый день "Пифон" получил очередной приказ заправить топливом подводную лодку. "Будем надеяться, - заметил Фелер,- что при этой заправке ничего не случится. Говорят, снаряд два раза не попадает в одно и то же место". Но он, тем не менее, попал. В то утро я валялся с какой–то книгой на койке, наслаждаясь бездельем. Хорошо ни за что не отвечать, не иметь никаких обязанностей и полностью полагаться на тех, кто должен принимать решения. Читать мне надоело, и я лежал на койке в состоянии какого–то полусна. Мне виделись жужжащие над цветами пчелы, треугольные паруса яхт на зеркальной поверхности бухты, девушки в белых платьях, сидящие за белыми столиками открытого кафе… Неожиданно в мои приятные грезы ворвались звонки боевой тревоги, я услышал топот ног, лязганье задраиваемых дверей и люков, чьи–то крики и команды: "На горизонте крейсер противника!", "Вижу крейсер противника!"
Сначала я подумал, что меня во сне преследуют кошмары из недавнего прошлого, когда девять дней назад я слышал точно такой же крик сигнальщиков на "Атлантисе". Сбросив сон, я выбежал на палубу. Уже невооруженным глазом был виден трехтрубный английский крейсер (позднее выяснилось, что это был "Дорсетшир"), который, подняв по носу большой бурун, с триумфальной воинственностью шел прямо на нас.
Во всем его облике чувствовался охотник, загнавший, наконец, лису к краю пропасти. Раздалась команда: "Отдать топливный шланг!" Мы начали поворот, подставляя противнику корму. Подводная лодка, отделившись от "Пифона", нырнула под воду с быстротой дельфина. "Полный вперед! Максимально полный!" "Пифон" завибрировал и задрожал от небывалого режима работы машин, дав 14 узлов - столько же, сколько он показал на ходовых испытаниях в своей далекой юности.
Я поднялся на мостик, где находились капитан "Пифона" и Рогге. В подобных случаях всегда на что–то надеешься, хотя головой понимаешь, что надеяться уже не на что. А все–таки? Вдруг наш противник совершит какую–то невероятную глупость?.. Или у него произойдет взрыв погребов?.. Или котлов?.. Или случится еще какое–нибудь чудо?..
Мы еле выжимали 14 узлов, наш противник с легкостью давал 28. В таком "уравнении" поле для оптимизма было весьма ограниченным. Можно сказать, что его не было вообще. Существовало только соотношение между пространством и временем, т. е. временем, которое необходимо противнику, чтобы приблизиться и отправить нас на дно.
Вообще, при встрече с боевым кораблем противника команда судна снабжения, если не существует возможности уйти, должна, согласно инструкции, перейти в шлюпки, а само судно затопить, чтобы оно не попало в руки противника. В нашем конкретном случае еще существовала слабая надежда навести крейсер противника на подводную лодку, у которой мог появиться шанс выйти в атаку.
Погоня за нами продолжалась уже примерно полчаса. Затем первый 8–дюймовый снаряд с "Дорсетшира", завывая, как сирена воздушной тревоги, рванул в воде почти у самого нашего борта, давая понять, что время моего безмятежного отдыха закончилось. Второй снаряд упал с противоположного борта "Пифона", подняв огромный фонтан воды.
Тут я заметил, что у штурвала парохода никого нет. Матроса–рулевого, стоявшего на штурвале всего минуту назад, как ветром сдуло. Я подскочил к штурвалу и резко положил его на борт. Кажется, я перестарался, потому что пароход, еще сохранявший высокую скорость хода, опасно накренился. Впрочем, моей ошибки никто не заметил, поскольку на "Пифоне" царил уже полный хаос - не от трусости, а от бессмысленности любых действий для своего спасения.
Военный экипаж до последней минуты скован дисциплиной, чего о гражданских моряках никак сказать нельзя. На "Пифоне" среди бесчисленных предметов снабжения, предназначенных для подводных лодок, имелось много кожаных регланов. Помня, как я замерзал ночами в шлюпке, я взял один из них. Другие хотели сделать то же самое, но пожилой баталер отказал им, заявив, что выдаст регланы только по оформленному требованию, подписанному капитаном судна. Так и не выдал. Регланы, естественно, утонули вместе с "Пифоном".
Томительно шли минуты, шлюпки медленно заполнялись. Когда они были заполнены уже на три четверти, какой–то идиот из команды "Пифона" открыл клапаны дымовой завесы. Это вызвало шквал ругательств - дымовая завеса могла спровоцировать англичан на возобновление огня. А в данных условиях взорвавшийся у борта снаряд мог разбить шлюпки и поубивать всех нас.
Я весь напрягся, ожидая услышать вой снарядов. К счастью, этого не случилось. "Дорсетшир", описывая на большой скорости противолодочные "восьмерки", благосклонно решил, что мы получили достаточно.
Мы, со своей стороны, были очень признательны англичанам, как только могут быть признательны люди, спасшиеся от верной смерти. Видимо, "Дорсетшир" не жаждал кровавой мясорубки. Он хотел только потопить "Пифон".
Я наблюдал за гибелью "Пифона", находясь в гораздо более комфортабельной обстановке, чем та, в которой мне довелось наблюдать за гибелью "Атлантиса". Я даже сфотографировал его гибель с нашего норвежского баркаса, помянув мудрость того старшины, который сказал: "Эти "лоханки" еще как могут нам и вам пригодиться!"
Вскоре после того, как "Дорсетшир" исчез за горизонтом, наша старая подружка - подводная лодка - всплыла на поверхность. Все произошло так же, как и 22 ноября. Мы собрались у ее борта. Командир лодки рассказал, что он пытался атаковать крейсер, но у него ничего не получилось. "Он меня обдурил,- признался подводник. - Никак не мог предугадать его следующий маневр".
Затем всплыла и подошла к нам еще одна подводная лодка. Ее командиру повезло еще меньше. У него оказались разряженными торпедные аппараты. Если бы не это обстоятельство, уверял он, он бы точно всадил торпеду во вражеский крейсер. Оба командира выглядели весьма уныло, и надо признаться, что и наш боевой дух был далеко не на высоте.
Две операции по дозаправке подводных лодок в течение одной недели закончились одинаково - гибелью заправщиков: "Атлантиса" и "Пифона".
Мы пытались прямо на этом импровизированном совещании проанализировать причины наших неудач, вообразив, что мы находимся на какой–нибудь штабной конференции в Киле. Крик сигнальщика, стоявшего на рубке подводной лодки, вернул нас в реальность:
"Самолет противника! Самолет противника!"
После ухода "Дорсетшира" мы стали очень беспечными, а на английском крейсере, видимо, решили еще раз взглянуть на то, чем мы, собственно, занимаемся, покинув "Пифон". Подводные лодки предприняли срочное погружение, а наши баркасы заплясали и закружились в образовавшихся на месте их погружения водоворотах. Через несколько секунд английский самолет уже летел прямо над нашими шлюпками. Я инстинктивно пригнулся, ожидая, что сейчас на место погружения лодок посыплются глубинные бомбы, которые нас всех поубивают. Гидросамолет, летя в нескольких метрах над водой, оглушил нас шумом своего двигателя, но бомб не сбросил, а, сделав широкий круг, направился обратно к своему крейсеру. В благодарность мы помахали ему вслед руками.
Прошло много времени, прежде чем наши подводные друзья снова появились на поверхности. До этого они тщательно осмотрели небо в перископы, чтобы убедиться, что при всплытии их не ждут неприятные сюрпризы.
***
Неприятные сюрпризы ждали командование в Берлине, когда командиры лодок доложили обстановку. Лодок было уже не две, а четыре. Еще две всплыли около нас. Топлива у них было в обрез, и они, как две предыдущие, шли на рандеву с "Пифоном", чтобы дозаправиться, и были потрясены известием о том, что "Пифон" потоплен. На лодках кончалось топливо, торпеды и продовольствие.
Таким образом, операция против судоходства противника в южной Атлантике должна была закончиться, не успев начаться. Как удалось противнику так быстро и точно выйти на "Атлантис" и "Пифон" на просторах океана? Произошло ли это из–за утечки информации из штаба военно–морской группы "Запад" или у англичан имелись какие–то свои, неведомые нам разведывательные источники - нам это было неизвестно. Но операция была сорвана, и это в большой мере решило нашу судьбу.
Подводным лодкам было приказано возвращаться в базу, приняв на борт всех спасенных с "Атлантиса" и "Пифона", т. е. примерно по сто человек на каждую маленькую подводную лодку. Предстояло уникальное подводное плавание. Мы перебрались на подводные лодки, которые пулеметным огнем уничтожили наши баркасы и шлюпки. Итак, корабли были сожжены!
XII
Как только лейтенант Мор спустился внутрь подводной лодки, он сразу понял, что путешествие, которое его ожидает, будет очень увлекательным. Он с трудом протиснулся в какую–то ужасную конуру, которая как ему объяснили, была кают–компанией подводной лодки, рассчитанной на четырех офицеров не очень большого роста. Здесь все четыре офицера лодки спали по очереди. Теперь к ним прибавились девять здоровенных офицеров с погибшего "Атлантиса". Сначала Мор предпочитал спать на койке, что удавалось делать - правда, с перерывами - примерно 90 минут в сутки. В перерывах между "снами" Мор чувствовал себя полумертвым, у него было только одно желание - снова дождаться своей очереди поспать. Так продолжалось недолго. Через трое суток такой жизни Мор понял, что койка при таких обстоятельствах не самое лучшее место для сна. Он решил спать прямо на палубе под обеденным столом кают–компании, подложив под голову спасательный жилет вместо подушки.
Экипаж подводной лодки составлял сорок человек. Появление лишней сотни моряков с "Атлантиса" привело всю жизнь на лодке в состояние полного беспорядка. Кроме массы неудобств, которые доставили подводникам нежданные пассажиры, они представляли и очень большую опасность. Подводная лодка оказалась сильно перегруженной, что привело к потере маневренности и управляемости. В случае атаки на нее подобное положение вещей могло очень плохо кончиться. Все отсеки были переполнены людьми, что мешало экипажу лодки выполнять свои обязанности. На такую ораву не хватало воды и пищи. Командир надеялся пополнить запасы провизии и забункероваться водой с "Пифона", чего, по известным причинам, не произошло. Когда он прибыл к месту рандеву, все его запасы подходили к концу, а вместо них он получил на борт сотню пассажиров. Офицеры с надводных кораблей, попав на подводную лодку, всегда мучаются приступами клаустрофобии, а потому, когда лодка шла в надводном положении, они предпочитали находиться на верхней палубе, лежа на решетках настила.
Из поступивших в этот период новостей наиболее важным было известие о начале войны между Германией и Соединенными Штатами, с чем и поздравили американца Франка Виковари, переведя его из статуса пассажира в статус пленного.