Первое восстание, вспыхнувшее в 1885 году в Ферганской долине, возглавил Дервиш-хан-тюря – состоятельный земельный собственник, который служил свергнутому хану. Он поднял людей в районах Андижана, Оша и Маргилана. Видимо, его провозгласили ханом Коканда. Русские войска быстро подавили восстание и захватили в плен большое число мятежников, часть которых казнили. Однако предводителя восстания схватить так и не удалось.
В последующие годы дехкане периодически восставали против российских властей, выражая недовольство тем, что никакого решения не было предложено по земельной проблеме и особенно по вопросу заселения. Вначале подобные столкновения исчислялись десятками, затем сотнями. Порой они граничили по размаху с полномасштабными восстаниями, такими как Наманганское восстание 1891 года.
Однако наиболее значительное восстание в начале 1890-х годов произошло в городе. Начались холерные бунты, которые сотрясли Ташкент в 1892 году. Кризис породила эпидемия холеры, которая из-за ужасающей бедности мусульманского населения поразила старый город с гораздо большей свирепостью, чем европейские кварталы.
Чтобы выявить источник эпидемии, российские власти предприняли меры, которые глубоко уязвили чувства местных жителей. Ведь эти меры противоречили традиционным обычаям, связанным с исламом. Санитарные инспекции, которые проводили русские, спровоцировали острую реакцию, ибо местные мужчины не позволяли осматривать женщин. Но больше всего способствовали конфликту захоронения. В качестве мер предосторожности власти запретили хоронить умерших от холеры на старом кладбище, настаивая, чтобы захоронения производились на новом кладбище, вдали от города, без всяких траурных ритуалов, опасных во время эпидемии. Пострадавшие от эпидемии семьи продолжали тайком хоронить родственников на старом кладбище, а задержание тех, которые так поступали, вызвало взрыв общественного негодования. В этих причинах недовольства не было ничего, кроме глубокой ненависти к русским, ненависти, которая возрастала в ремесленных кварталах старого города. Бунтовщики допустили насильственные действия в отношении коменданта города полковника С. Р. Путинцева, разграбили служебные помещения и дом главы старого города Мухаммада Якуба Каримбердыева. После этого ремесленники, часть купцов и даже мулл, которые сыграли весьма активную роль в бунте, были арестованы.
Генерал Вревский, тогда губернатор Туркестанского края, сделал из этого вывод, что причина, по которой местное население утратило уважение к завоевателям, заключалась в ослаблении контроля со стороны властей. Однако проблема состояла не только в этом, она уходила корнями в российско-мусульманские отношения, в бесперспективность идей, которыми власти руководствовались в своих действиях. После нескольких лет общей апатии, последовавшей за завоеванием, русские столкнулись с вызовами по всей Средней Азии, поскольку российское присутствие противоречило самому фундаменту верований и обычаев, на котором произрастала местная жизнь и который российские власти, за исключением нескольких деятелей, таких как фон Кауфман или ученые Н. П. Остроумов и Наливкин, полностью игнорировали. В результате даже весьма полезные начинания казались местным жителям дьявольскими.
В Бухаре, где российское присутствие ощущалось лишь косвенно, это проявлялось особенно очевидно. После установления протектората Россия предложила содействие ее суверену Абд аль-Ахаду (пр. 1885–1910) в преодолении бедствий, которые всегда угрожали его подданным: саранча, наводнения и эпидемии.
Саранча, вечный кошмар для дехканина, могла уничтожить результаты его усилий в течение нескольких мгновений и обречь его на голод. Русские предложили эффективные методы борьбы с этим бедствием. Однако эти методы систематически не применялись ввиду того, что дехкане не хотели участвовать в коллективном труде, но главным образом из-за того, что эти методы оскорбляли их, противоречили их вековой покорности бедствию. В общем, они опасались "гневить Аллаха, уничтожая его твари", даже больше бедствия, к которому приводило их смирение. В дальнейшем все попытки принять профилактические меры против саранчи вызывали взрывы ярости дехкан, и в годы правления последних двух эмиров можно проследить прямую причинно-следственную связь между этими спасательными кампаниями и массовыми восстаниями.
Подобным же образом жители реагировали на русские планы строительства дамб для регулирования таких рек, как Кафирниган или Вахш, внезапные наводнения которых не только угрожали уничтожением урожаев, но и гибелью самим дехканам. Они также отказывались участвовать без оплаты в этих работах, даже если такие усилия были полезны для сообщества. Но были и более глубокие мотивы – погруженность в природу магии, страх прогневить речных духов. Дехкане подчас предпочитали угрозу периодических наводнений или репрессии, которые влек за собой отказ от работ или даже бунт против них.
Усилия русских властей, обеспокоенных размахом и частотой эпидемических болезней, по принятию санитарных мер вызывали непонимание населения. Более того, они вызывали возмущение местного населения, находившегося под влиянием шаманов и предсказателей, которые, почувствовав угрозу своей магии со стороны русских врачей, преподносили их озабоченность как уловку с целью дальнейшего порабощения мусульман.
Эти бесконечные стычки и систематическое сопротивление любым действиям со стороны населения расценивались в губернии как тревожные симптомы. И все же политика игнорирования ислама фон Кауфмана продолжалась, поскольку власти не могли понять специфики среднеазиатского региона и причин народного недовольства. На эти вопросы дало определенный ответ Андижанское восстание. Оно положило конец недоумению русских.
Священная война в Андижане
Из всех крупных восстаний в предреволюционной Средней Азии, помимо восстания 1916 года, которое связано с революцией 1917 года, наиболее значительным было восстание 1898 года. В 1895 году тревожные сообщения предвосхитили массовое движение, более серьезное, чем неорганизованные анархические выступления, которые происходили повсюду. В этом году в Аулие-Ата (Джамбул) был арестовал ишан ордена Накшбанди из Андижана Исмаил-хан-тюря. Он собирал там средства для финансирования священной войны (газавата) своих сподвижников (мюридов). Из-за недостатка доказательств его подлинная роль тогда не была выяснена. После освобождения он скрылся.
Через три года, 18 мая 1898 года, в Андижане вспыхнул мятеж, сразу распространившийся на районы Оша, Намангана и Маргилана. Во главе его снова был ишан суфийского братства Накшбанди, Мухаммад Али (ишан Мадали или Дукчи). Этот религиозный лидер был неординарной личностью. Он родился недалеко от Маргилана, прославился мудростью, святостью и благотворительностью. Накануне восстания в Ферганской долине в возрасте сорока двух лет приобрел большую популярность. При помощи своих мюридов построил медресе, две мечети и библиотеку.
Постепенно вокруг него сплотились мусульмане, которые в основном были выдающимися деятелями и в которых новая власть не нуждалась. Движение во главе с ишаном было хорошо организовано и получало финансовую поддержку со стороны братства Накшбанди. Впервые с 1865 года это было уже не стихийное восстание, не мятеж, лишенный идеологии, но хорошо подготовленная священная война, имеющая с самого начала четкий план.
Во главе 2 тыс. человек Мадали, объявивший 17 мая 1898 года газават, проследовал в Андижан. Его помощники, возглавив другие военные отряды, должны были осадить в одно и то же время Ош и Маргилан. Уверенный в успехе, он надеялся поднять на восстание население Ташкента и Самарканда, восстановить ханство и, возможно, оттуда двинуться на освобождение всех исламских земель (Дар уль-Ислам).
Однако русские быстро приготовились к ответным действиям. После первой удачи на пути в Андижан Мадали столкнулся перед городом с 20-м русским линейным батальоном, который разгромил мятежников. Последовали жестокие репрессии. К суду привлекли 546 человек. Мадали и пять его помощников повесили 18 июля в Андижане. Большинство его последователей заключили в тюрьмы на различные сроки.
В ходе судебного процесса предпринималась попытка доказать, что восстание вспыхнуло из-за интриг турецкого султана. Доказательство строилось на письме султана, обнаруженном у Мадали. Подлинная картина, однако, более сложна. Нельзя отрицать, что ишан действительно обращался с просьбой к султану, согласно традиции, которой следовали азиатские ханы со времени Аббасидов. Просьба заключалась в последующем признании инвеституры на суверена, которого он хотел посадить на трон Коканда. Это был не кто иной, как его племянник Абдулазиз. Как утверждают, таким могло быть содержание документа, который предъявлял Мадали своим последователям в качестве доказательства поддержки восстания Турцией. Но это предположение.
Очевидно то, что комиссия по расследованию восприняла Андижанское восстание как вызов российской политике в Средней Азии. Это было религиозное выступление, в ходе которого не только элита бывшего ханства, но и бедный люд, раздраженный присутствием русских, сплотился вокруг ишана ордена Накшбанди. Даже советские историки, критиковавшие трактовку восстания как "народного движения", допускали, что "его организаторам… удалось привлечь к себе трудящихся".
Последствия восстания были многообразны. Помимо наказания виновных ввели ограничения в "экономической" деятельности определенных деревень, население которых обвинили в оказании поддержки мятежникам. В Маргиланском районе уничтожили несколько деревень и селений, жителей изгнали за участие в восстании, а на их место поселили русских, наделив большим количеством хорошо орошаемой земли, на которой те стали выращивать хлопок. Азиатов отправили на бесплодные земли, где они образовали новую деревню Мархамат.
Несмотря на предостережения о возможности мятежа в будущем, русская администрация на них не реагировала.
Император немедленно отозвал генерал-губернатора Вревского и назначил вместо него генерала С. М. Духовского. Комиссия же по расследованию определила две причины: панисламистская пропаганда, поощряемая политикой невмешательства после завоевания, и бездействие администрации. Все реформы, проведенные во время губернаторства генерала Духовского, были направлены на укрепление российской военной власти. Расширились полномочия военной администрации в отношениях с местными властями. В течение всего времени, пока регион находился в состоянии волнений, военные были наделены правом подменять выборы представителей местных властей назначениями по своему усмотрению. Они могли смещать местных судей, если это представлялось необходимым. Численность русской полиции была увеличена, а русские поселенцы вооружены. Это не помешало введению 14 мая 1899 года, хотя и с некоторыми ограничениями, юридической системы, которая была претворена в жизнь в России реформами Александра II. С отсрочкой на 30 лет.
Более того, российские власти решили твердо противостоять растущему влиянию исламских лидеров. Осознав, насколько фатально было игнорирование ими ислама и местных обычаев, они разработали план разрешения этого вопроса. Губернатор генерал Духовский стремился добиваться гуманитарного решения различных проблем, вызвавших восстание. Он считал необходимым поддерживать согласие между русскими и мусульманами, но оказался в ситуации, когда вынужден был противостоять русским, которые годами работали на этой территории и рекомендациями которых он пользовался. Для них причина конфликта лежала в мусульманском "фанатизме", обостряемом интеллектуальной отсталостью местного населения, которому завоеватели ничего не дали. И все же в то время, как русские педагоги, деятели культуры, объединившиеся вокруг Наливкина в самаркандской группе, призывали к окончательному отказу от политики фон Кауфмана, другие, подобно Ф. М. Керенскому, продолжали отстаивать политику невмешательства.
Считая обе позиции одинаково опасными, Духовский решил ориентироваться на среднюю линию. Она предполагала политический контроль над мусульманскими медресе и мактабами. Кроме того, Духовский пытался улучшить отношения между двумя сообществами, поощряя русские военные и административные кадры изучать местные языки и вникать в местные проблемы, одновременно побуждая представителей местных элит изучать русский язык и культуру. Духовский рассчитывал, что эти элиты со временем отвлекут население от религиозных фанатиков и направят его интерес в сторону цивилизованного мира, представленного Россией. Но эти усилия предпринимались в тот исторический период, когда примирение сообществ было трудно осуществить.
Глава 6
Подъем национального самосознания
Вплоть до конца XIX века Средняя Азия, казалось, была изолирована от влияния идей джадидизма – просветительского и общественно-политического реформаторского движения. Тем не менее именно в медресе Бухары начались бурные дебаты, которые потрясли духовную, интеллектуальную и политическую жизнь мусульман до революции 1905 года. В начале XIX века необходимость религиозного возрождения отстаивал татарин Абу Наср аль-Курсави (1783–1814). Его критика мусульманской схоластики и деградации мистической теологии создала основу для всей реформаторской мусульманской мысли после него, особенно его соотечественника Шигабутдина аль-Марджани (1818–1889).
Проблемы простых людей и осознание того, что элита ощущала непреодолимый конфликт между исламским сообществом и Западом, наиболее полно выразил Ахмад Махдум Калла (Дониш), один из величайших среднеазиатских мыслителей XIX века. Хотя величественная фигура Ахмада Махдума и его идеи еще не исследованы полностью, совершенно очевидно, что лишь немногие деятели потрясли традиционные отношения так глубоко, как он. В поэме, посвященной эмиру, Ахмад Махдум отмечал, что государство славится семью типами людей. Это – философы, врачи, астрологи, певцы, каллиграфы, поэты и художники. Он сам воплощал всех их сразу! Энциклопедические познания этого удивительного человека побудили Садриддина Айни (1878–1954) назвать его "самой яркой звездой на сумрачном небе Бухары".
Ахмад Махдум, который очень рано задумался над радикальной реформой ислама, сменил чисто религиозный взгляд на будущее, который исповедовали его предшественники, на светский, социальный и политический подход к проблемам жизни. На него произвела сильное впечатление поездка в Россию в то время, когда империя распространяла свою власть на Среднюю Азию, а ханства запутались в неразрешимых проблемах. Он познакомился с разными представителями либеральной мысли в России, такими как социалисты-утописты П. И. Пашино и П. Б. Струве. Он находился в России во время суда над Н. Г. Чернышевским и внимательно следил за идеями, вынесенными на обсуждение во время судебных заседаний. Позднее он также живо интересовался обстоятельствами убийства Александра II. Ахмад Махдум особенно поразился разнице между торжествующей, могущественной Россией, где множились либеральные идеи даже под запретом, и его клонящейся к упадку, униженной страной, где любая мысль, хоть немного выходящая за установленные пределы, клеймилась как "нелояльная".
Вначале Ахмад Махдум ограничивался осуждением деградации власти и ее злоупотреблениями на Бухарской территории: "Мангитские эмиры [династия] захватили все, на что подвигла их порочность. Они отобрали очаг у вдовы, у владельцев недвижимости их доходы. <…> Среди правителей и имущих классов процветают пьянство, азартные игры, пирушки и дебоши, между тем бедные люди не знают, что делать. Бедняги из деревни или города не смеют произнести хотя бы слово в свою защиту, не могут передохнуть от постоянных налогов".
Этот летописец Средней Азии, выражая свои оценки словами, столь же прекрасными и вдохновенными, как и Джемал эд-Дин Афгани, добавляет к трудам своих индийских и арабских предшественников новое, социальное измерение, которое в конце XIX столетия вносит в описание событий отчасти революционную ноту. Социальный строй, допускающий неумеренное приобретение богатства, представляется ему ответственным за коррупцию традиционной власти, так же как за разрыв с ранним исламом. Подобно Джемал эд-Дину Афгани, современнику, с которым он никогда не встречался, Ахмад Махдум придавал большое значение личной инициативе и стремился, согласовывая это с божественной волей, сделать ее фундаментом судьбы человека.
Характеризуя природу человека, Ахмад Махдум временами поддавался искушению рассматривать вселенную с материалистической точки зрения. И хотя он не охвачен этой идеей полностью, тем не менее очевидно влияние на него рациональной демократической мысли. Он открыто выступал за то, чтобы Средняя Азия опиралась в своей модернизации на поддержку России, изучал язык и технические достижения русских, что для Ахмада Махдума, говорившего на таджикском языке, было средством приблизиться к европейской цивилизации. Наконец, он фактически единственный из современников исследовал в рамках своего сообщества универсальную проблему человеческой судьбы в определенных экономических и социальных условиях.
Мировоззрение образованных казахских кругов степной территории постепенно изменялось благодаря влиянию русской культуры. Российские власти беспокоили идеи пантюркизма и панисламизма, которые распространяли в казахских землях волжские татары. Эти идеи способствовали национальному пробуждению. Казахи к середине XIX века начали ощущать, что они являются частью более многочисленной нации, а не просто кланов или родов. Вот почему около 1850 года русские выработали политику, направленную на вытеснение татар из степной территории. В результате татарские преподаватели были устранены из казахских учебных заведений, были открыты русско-казахские школы. Происходит усиление интереса образованных казахов к Западу, со временем убедившихся, что путь к прогрессу и модернизации лежит в сотрудничестве с русскими.
Ведущими представителями этой группы были три казахских просветителя: Чокан Чингисович Валиханов (1835–1865), Ибрай Алтынсарин (1841–1889) и Абай Кунанбаев (1845–1904). Первый из них собрал все титулы, которые примирили его с захватчиками: он был потомком ханов Среднего жуза, офицером русской армии, выдающимся востоковедом, восторженным почитателем России. Он вел конфиденциальную переписку с Достоевским. На него производил большое впечатление Чернышевский. Алтынсарин, этнограф и педагог, способствовал под опекой В. И. Ильминского развитию новой казахской литературы и один из первых перевел на казахский язык некоторые произведения русской литературы. Абай Кунанбаев, сын родового вождя, национальный поэт, был тоже смелым мыслителем и приверженцем современных идей.
К другим интеллектуалам, происходившим из старой знати и обучавшимся в русских школах, относились потомок ханов Внутреннего жуза Алихан Бокейханов (1869–1932), Ахмет Байтурсынов (1873–1937) и Миржакыб Доулятов (1885–1937). Они продолжили работу по пробуждению в XX веке казахского самосознания.