Пожалуй, более объяснимо, почему документов о В. М. Бочарове - и, в частности, переданного советскому послу в республиканской Испании акта комиссии, о котором рассказал следопытам бывший военно-воздушный атташе нашего посольства Б. Ф. Свешников, - не оказалось в дипломатических архивах Министерства иностранных дел. Мы помним, при каких трудных, более того - драматических обстоятельствах эвакуировалось советское посольство из терпевшей поражение Испанской республики. Легко понять, что большую часть архивов везти с собой было невозможно и оставалось только уничтожить их. Видимо, уничтожен был и акт комиссии, пришедшей, как свидетельствует Б. Ф. Свешников, к выводу, что сброшенный фашистами на парашюте изуродованный труп принадлежал именно В. М. Бочарову.
* * *
Так или иначе, курским комсомольцам, потерпевшим неудачу в поисках документов, не оставалось ничего другого, как опереться на свидетельства людей, каким-то образом причастных к судьбе Владимира Бочарова или хотя бы слышавших о ней.
Надо сказать, что путь этот таит в себе многие опасности. Память человеческая - инструмент далеко не безукоризненно совершенный. И то, что принято называть "свидетельствами очевидцев", требует, как правило, тщательной проверки и перепроверки всеми возможными способами.
В последнем автору этих строк однажды довелось убедиться лично. Ему пришлось проверить по подлинным архивным документам утверждения (причем утверждения, сделанные с большим апломбом и к тому же не устно, а печатно) нескольких человек, в свое время имевших прямое касательство к событиям, подробности которых стали предметом дискуссии.
И что же оказалось?
Оказалось, что все утверждения этих людей, подвергнутые проверке, не только не подтверждаются, но, напротив, прямо опровергаются документами. В том числе - забавная подробность! - некоторыми документами, подписанными в свое время... ими самими.
Приведенный пример, конечно, уникален - такое встречается не часто, - но тем не менее весьма показателен. Он снова напоминает о том, что документ в историческом исследовании - главный источник и главный судья.
Следопыты из курской 10-й школы, как было сказано, опереться на этот источник возможности не имели.
Оставалось одно: искать живых людей, слушать, что они расскажут, сопоставить их свидетельства - и попытаться объективно оценить правдоподобность каждого рассказа.
Некоторые свидетельства отпали сразу же, как очевидно неправдоподобные.
И, к сожалению, едва ли не на первом месте среди недоброкачественных источников подобных "свидетельств" оказались некоторые произведения нашей литературы, произведения, формально принадлежащие к так называемому документальному жанру. Говорю "формально", так как по существу документального в них обнаружилось довольно мало.
Курские комсомольцы сдержанно, но с большой горечью, которую хочется с ними полностью разделить, высказывают "Несколько замечаний о статье Афанасия Кузнецова в итальянском журнале "Реальто Совьетико" и его книге "Человек из легенды". Выясняется, что Аф. Кузнецов, говоря о подвигах советских летчиков в Испании, позволил себе, выражаясь деликатно, изрядно нафантазировать.
Республиканского летчика- бомбардировщика Примо Джибелли он, ничтоже сумняшеся, заставляет летать на "ястребке" и даже пытаться на нем "винтом отрубить хвост фашистскому самолету". Путает фамилии летчиков, входивших в состав "эскадрильи лучших асов советской авиации", и даты их приезда в Испанию. Истребителей С. Тархова и С. Черных превращает в сослуживцев бомбардировщика П. Джибелли по эскадрилье и вкладывает в их уста монологи столь же трогательные, сколь и, увы, неправдоподобные.
Перечислив целый ряд подобных ошибок, авторы "Хосе-Володи" приходят к вполне обоснованному выводу, что, воссоздавая историю участия наших добровольцев в испанских событиях тридцать шестого - тридцать девятого годов, сочинения Аф. Кузнецова принимать во внимание невозможно. Они так и говорят: "Впечатление от прочитанного такое, будто Аф. Кузнецов, перелистав сообщения о воздушных боях в Испании за все три года войны, взял первые попавшиеся под руку имена летчиков-добровольцев, перемешал даты, факты, имена..."
К сожалению, такое в произведениях художественно-документального жанра уже случалось. Иные работающие в этом жанре авторы, понимая, насколько притягательна в глазах читателя обещанная документальность произведения, используют это, выдавая придуманные ими рассказы за факты. Имена же героев - настоящих здравствующих или погибших героев, а не героев литературных произведений! - используют как сырье для своих произвольных композиций... Вот и еще одни повод для раздумий после прочтения "Хосе-Володи".
Но прежде, чем поделиться этими раздумьями, хочу заметить, что, к сожалению, следопытам из Курска вообще не очень повезло при соприкосновении с произведениями так называемого художественно-документального жанра, некоторые из которых они по неопытности готовы были рассматривать как действительно добротно документальные. Афанасий Кузнецов не оказался в одиночестве.
В очерке рассказывается - видимо, по материалам, почерпнутым в английской прессе, - о действительно чрезвычайно интересном эпизоде - эффектном полете уже упоминавшегося нами летчика Героя Советского Союза А. С. Благовещенского на английском истребителе "Хантер". Повторяю, полет этот был выполнен отлично. Дело происходило в Англии, во время традиционного авиационного праздника на аэродроме Фарнборо. Благовещенский до этого дня истребителя "Хантер", что называется, в глаза не видел и слетал на нем - включая выполнение всего высшего пилотажа - экспромтом. По общему мнению, летчик Благовещенский справился со своим делом безукоризненно - чего, к сожалению, нельзя сказать о газетных репортерах, которые, описывая этот полет, отнюдь не стали утруждать себя особо скрупулезным соблюдением истины. Это проявилось и в сравнительно мелких деталях, таких, например, как изрядная путаница при изложении последовательности действий летчика, который готовится к старту, или слово "пробег" при описании взлета, хотя, как известно, движение самолета по земле во время взлета называется разбегом, а пробег происходит только после посадки. Но это в общем-то мелочи. Неточности содержатся и в описании реакции англичан на полет А. С. Благовещенского: "Вы беретесь взлететь на "Хантере"? - английский маршал не мог скрыть удивления...", "...Трибуны ахнули...", "Я был уверен, что он никогда не (взлетит", - маршал сконфуженно пожал плечами..." и так далее.
К сожалению, эти и другие им подобные фразы, неизвестно как и кем подслушанные, доверия не заслуживают.
Не могли ахнуть трибуны, так как находящаяся на них публика вряд ли знала фамилию очередного взлетающего летчика, а главное - не могла знать об имеющемся у него опыте полетов на самолете данного типа.
И ответ сконфуженного маршала представителю Министерства обороны Великобритании, автомобиль которого "подлетел к палатке маршала", как говорится, ни в какие ворота не лезет. По естественной логике означенный представитель должен был бы реагировать на этот умный ответ: "Я был уверен, что он никогда не взлетят..." новым вопросом: "А что, вы думали - он разобьется на взлете?"
А главное - никак не мог пресловутый маршал так удивляться тому, что квалифицированный летчик- испытатель класса Благовещенского оказался способен, ознакомившись с основными летно-техническими данными и кабиной нового для себя самолета, уверенно взлететь на нем.
В свое время - в годы Великой Отечественной войны - к нам в Советский Союз приезжал английский летчик-испытатель майор Сли. Автору этих строк было поручено проинструктировать и "выпустить" гостя на советских боевых самолетах нескольких типов: истребителях Як-1, МиГ-3 и бомбардировщиках Пе-2 и Ил-4. И Сли, после десятиминутной беседы в кабине очередной машины, запускал мотор, "выруливал, взлетал и отлично выполнял полет на доселе незнакомом ему самолете - на то он и был профессиональным летчиком-испытателем.
А один из выдающихся советских испытателей - С. П. Супрун, - оказавшись незадолго до войны в командировке в Германии, так же экспромтом сел в новейший по тем временам немецкий истребитель фирмы "Хейнкель" и, едва взлетев, показал на нем такой пилотаж, будто давно летал на этой машине. Так что в том, что Благовещенский "сумел взлететь" на "Хантере", ничего удивительного для любого мало-мальски связанного с авиацией человека быть не могло. Это - не исключение, а профессиональная норма. Достойно быть отмеченным другое - как он провел этот полет: как чисто и уверенно выполнил фигуры пилотажа, как точно зашел на посадку, как "притер" к посадочной полосе машину, с которой впервые познакомился всего несколькими минутами раньше. Шахматные гроссмейстеры время от времени играют в трудных турнирах на подтверждение своего звания. Полет Благовещенского, о котором идет речь, подтвердил, что не напрасно коллеги видят в нем одного из гроссмейстеров летных испытаний.
Я остановился столь подробно на этом полете прежде всего, конечно, не для того, чтобы вступиться за Алексея Сергеевича Благовещенского, показавшего в тот день гораздо большее, чем сумели увидеть журналисты. Хочется сказать о другом: ведь в описании этого эпизода, столь доверчиво воспроизведенного курскими следопытами, проявилась не намного меньшая склонность к приблизительности, почти такое же небрежное отношение к фактам, такое же нежелание копнуть чуть поглубже - все, пусть в меньшем масштабе, но в принципе то же, что в повести Афанасия Кузнецова, вызвавшей справедливые претензии и справедливую отрицательную оценку со стороны курских следопытов.
* * *
О природе и законах художественно-документального жанра велось немало споров. Но споров преимущественно теоретических - так сказать, о жанре вообще . А здесь, в очерке "Хосе-Володя", на наших главах происходит прямое столкновение так называемого авторского права на домысел с реальной жизнью, с вызывающими чувство глубокого уважения подлинными именами героев, погибших за правое дело. Мне трудно представить себе нормального человека, способного видеть в этих именах, в биографиях этих людей - до самого мелкого факта включительно - только материал , произвольно пользуясь которым, как деталями в детской игре "конструктор", литератор мог бы компоновать свое произведение.
Как-то в разговоре с друзьями я сказал, что, прочитав ряд художественно-документальных книг, кажется, могу дать определение этого жанра: художественно-документальная литература - это такая литература, в которой выдуманным персонажам присваиваются имена реально существующих людей. К сожалению, в этой шутке оказалось гораздо больше правды, чем я сам поначалу думал. Факты показывают, что работающие в художественно-документальном жанре авторы всегда активно стремятся к наивысшему доступному им художественному уровню всего, выходящего из-под их пера. И это, конечно, очень хорошо. Но в том, что касается второй ипостаси жанра - документальности, - отношение к всяческим огрехам куда более либеральное.
Примеров тому - множество. В одном уважаемом толстом журнале я как-то читал документальную повесть автора, много лет работающего лад авиационной темой. И прочитал там, в частности, что летчик С. П. Супрун участвовал в воздушной обороне Москвы, хотя в действительности он воевал на Западном фронте, проходившем еще далеко от столицы, и погиб 4 июля 1941 года, когда налеты фашистской авиации на Москву еще не начались. В той же повести летчик А. К. Серов назван дважды Героем Советского Союза, хотя он этого звания не имел, да и не мог иметь, ибо статут дважды и трижды Героев Советского Союза был введен лишь осенью 1939 года - через несколько месяцев после смерти Серова. Я намеренно привожу примеры не из сочинений откровенных халтурщиков (с них и спроса нет), а из произведения автора, как мне кажется, серьезно и уважительно относящегося к людям, о которых он рассказывает.
Несколько раз доводилось мне в личных разговорах обращать внимание авторов разных (в том числе и талантливо написанных) художественно-документальных произведений на допущенные в них фактические неточности. Их ответы поражали меня как своей неубедительностью, так и удивительным, почти текстуальным сходством.
- Это же не существенно... Это не более как частности, детали... Важно, чтобы книга была правдива в главном... - говорили они.
Так давайте же, дорогие товарищи, раз и навсегда договоримся: важны все-таки подобные "детали" или не важны?! Одно из двух.
Если не важны - не пользуйтесь ими! Не украшайте ими страницы своих сочинений!
Если же вы согласны, что без конкретных подробностей, фактов, имен документальной прозы нет, - относитесь к ним с должным уважением. Не путайте взлет с посадкой, Западный фронт с Московской зоной ПВО, Джибелли с Бочаровым... Не путайте то, что могло быть , с тем, что было на самом деле. Не путайте правду с правдоподобием . Или, если уж никак не можете не путать, - не претендуйте на принадлежность своего произведения к документальному жанру.
Несколько лет назад журнал "Вопросы литературы" провел нечто вроде анкеты среди писателей, работающих в этом жанре. В числе вопросов, заданных редакцией, был и такой: "Какова, на Ваш взгляд, возможная и допустимая степень художественного обобщения в документальном произведении? Насколько строго Вы в подобных произведениях придерживаетесь фактической основы?"
Никто из ответивших на этот вопрос не декларировал ничем не ограниченную свободу вымысла в произведениях данного жанра. Более того, в некоторых ответах четко мотивировалась обратная точка зрения. Так, например, Анатолий Аграновский сказал вполне недвусмысленно: "Очеркисту мешает, фантазию его ограничивает другое - этические соображения". Заметим: этические !..
Так что теория вопроса, можно считать, разработана.
Впрочем, писатели, откликнувшиеся (может быть, потому и откликнувшиеся) на анкету "Вопросов литературы", в большинстве своем и на практике последовательно придерживаются тех же принципов, которые заявляют теоретически.
Но некоторые иные авторы!.. Цену содеянного этими "иными" понимаешь до конца, только когда речь идет не в теории, не вообще , а о конкретных людях, которых мы знаем, уважаем, память которых глубоко чтим. Таких людей, как летчик Бочаров и его товарищи...
Я далек от того, чтобы изображать результаты поисков курских следопытов как во всех отношениях бесспорные. Не все, что они пишут, одинаково доказательно. Есть среди высказываний людей, причастных к жизни В. Бочарова, и определенные противоречия, которые авторы очерка не смогли, а порой и не попытались объяснить.
"Все свидетельства, собранные нами, говорят о том, что в те дни на территории врага погиб только один наш летчик-истребитель. Им был Владимир Бочаров", - пишут авторы очерка.
Ну, а не истребитель? Разведчик? Бомбардировщик? Ведь никем не доказано, что в сброшенном на парашюте ящике были останки именно истребителя.
Но не будем придираться к курским комсомольцам за подобные частные разрывы в построенной ими логической цепи доказательств. В конце концов историческое исследование - дело очень сложное, требующее владения специальной методикой и глубоких профессиональных знаний.
Важнее другое. При самом критическом анализе содержания очерка "Хосе-Володя" обращает на себя внимание тот факт, что все сколько-нибудь спорное или, скажем лучше, не до конца доказанное в нем относится лишь к одному вопросу: чье изуродованное тело находилось в ящике, сброшенном 15 ноября 1936 года на парашюте над Мадридом? Был ли это Владимир Бочаров или кто-то другой из защитников республики? Иными словами - каковы были обстоятельства смерти Бочарова?
Но восстановленная курскими комсомольцами и рассказанная в очерке история его жизни (прежде всего, жизни!), до последнего боя включительно, бесспорна от начала до конца. Жизнь героя - вот что интересует нас в первую очередь!
* * *
А жизнь Бочарова стоит того, чтобы рассказать о ней. Многое в ней обращает на себя внимание задолго до того, как он начал воевать в Испании, и даже до того, как стал настоящим летчиком.
Вот, еще совсем мальчиком, Володя попадает - видимо, в составе какой-то делегации - на прием к Сталину, чтобы вручить рапорт курских школьников. Случай сам по себе достаточно редкий. Но еще более примечательно то, что на вопросы Сталина, "как живут курские железнодорожники, как питаются рабочие, каково материальное положение в их семьях, каково настроение, - на все эти вопросы Володя рассказывал правду, ничего не приукрашивая, - рабочим тогда жилось нелегко". Мальчику, школьнику (да и не только мальчику) повести разговор со Сталиным в подобном ключе было не так-то просто. Для этого требовалось, по крайней мере, преодолеть тот установившийся оптимистический стиль, в котором в те времена было принято выдерживать всякого рода доклады и рапорты "наверх". Иными словами, требовалось ясное сознание своей ответственности перед людьми, которые его послали, требовалось определенное гражданское мужество. И наличие этого во все времена драгоценного качества - не последний штрих в портрете тогда еще совсем юного Володи Бочарова, нарисованном его молодыми земляками. Сочетание личного мужества с мужеством гражданским! Сочетание тем более привлекательное, что, к сожалению, встречается не всегда, когда, казалось бы, есть все основания его ожидать...
И в дальнейшем, став взрослым, Бочаров живет, так сказать, не по стандарту.
Читая биографии известных летчиков, мы, как правило, узнаем, что герой-пилот имярек чуть ли не с первого ознакомительного полета в летной школе поразил всех видавших виды воздушных волков своим летным дарованием. Слов нет, бывает, конечно, и так (хотя, разумеется, не с первого полета в буквальном смысле слова). Но бывает и иначе. У Бочарова случилось как раз иначе: уже после выпуска из школы, в строевой части "посадка у молодого летчика вначале плохо получалась". И тут в дело вступили упорство и любовь к своему делу. Оказалось, что они прекрасно компенсируют недобор мистических врожденных "летных талантов". И, честное слово, такой вариант выглядит ничуть не хуже ставшего почти стандартным в нашей литературе "пилота божьей милостью". А главное, отражает жизненную правду, которая дает множество свидетельств тому, что целеустремленная настойчивость - далеко не последняя составная часть того, что мы называем талантом.
Так личность В. Бочарова оказывается сотканной из таких черт, которым хочется подражать всегда, ежедневно, а не только в обстоятельствах чрезвычайных, которые, возможно, когда-то возникнут, а может быть, так за всю жизнь ни разу к человеку и не придут.
...Читая "Хосе-Володю", мы, кроме самого Владимира Бочарова, узнаем многих интересных и значительных людей - летчиков и военачальников А. С. Благовещенского, С. П. Денисова, И. А. Лакеева, Е. Д. Павлова.
Достаточно выслушать их рассказы, вникнуть в высказываемые ими соображения, представить себе все замеченное их наблюдательными глазами, чтобы понять: да, это - личности !
Именно их слова и мысли легли прежде всего в основу огромной работы, проделанной курскими комсомольцами, а также литератором, почему-то пожелавшим остаться неизвестным, который сумел без потерь донести результаты этой работы до читателя.