Отправляясь в Волоколамск, Иосиф привез с собой икону Одигитрии "Дионисиева письма". Благодаря покровительству и щедрости князя Бориса он основал в уделе монастырь и выстроил в нем каменный Успенский собор. Для росписи собора Волоцкий пригласил Дионисия. С 1484–1485 гг. художник начал работать над иконами для нового монастыря. В распоряжении биографа Дионисия отсутствуют факты, относящиеся к его жизни в последующие полтора десятилетия, которые были временем расцвета его таланта. Полагают, что на протяжении 1490‑х годов деятельность Дионисия была сосредоточена главным образом в Москве. Это предположение нельзя назвать удачным. Неясно, где жил Дионисий и где располагалась его мастерская. Достоверно известно, что в указанные годы иконописец много работал по заказам удельного князя Бориса Волоцкого и богатого Иосифо - Волоколамского монастыря. В Москве развернулось строительство крупных соборов и церквей. Они нуждались в росписи. Но Дионисий получил приглашение лишь от игумена Чигаса, основавшего крохотный монастырек в предместьях Москвы за Яузой в 1483 г. Там он расписал небольшую монастырскую церковь. Дионисий не принадлежал к числу московских великокняжеских и митрополичьих иконописцев, выделившихся в XV–XVI вв. из среды прочих иконников. Деятельность мастера прочно связана не с Москвой, а с Волоколамском, где он писал иконы и фрески в Успенском соборе (после 1485 г.), церквах Одигитрии (около 1490 г.) и Богоявления (около 1504 или 1506 г.). По–видимому, в Волоцком княжестве окончательно сформировалась художественная школа Дионисия, к которой принадлежали сыновья художника Феодосий и Владимир, два молодых племянника Иосифа Волоцкого, старец Паисий. Итоги деятельности Дионисия и иконописцев его круга были внушительными. Согласно описи ризницы Иосифо - Волоколамского монастыря, в середине XVI в. в собственности обители находилось 87 икон кисти Дионисия и 37 икон его сыновей Феодосия и Владимира. Дионисий и его ученики не оставили после себя писем и сочинений. Но сохранилось "Послание иконописцу", адресованное либо самому Дионисию, либо его сыну Феодосию. Послание замечательно тем, что к его составлению были причастны Иосиф Волоцкий, а может быть, и Нил Сорский. Поборники ортодоксальной веры были встревожены тем, что вольнодумцы и еретики критиковали наряду с другими обрядами также иконопочитание. Автор "Послания к иконописцу" выступил как сторонник канонизации традиционных форм московского иконопочитания. Иосиф и его ученики придавали большое значение торжественной атмосфере храма, их восхищали драгоценные оклады икон, в их блеске и сиянии они угадывали отражение божественного света. Говоря о поклонении иконе, Иосиф указывал на духовное очищение как результат молитвенного предстояния иконе. Творчество Дионисия было одухотворено тем же идеалом. Его вкусы и представления мало чем отличались от взглядов осифлян.
Семья удельного князя Бориса Волоцкого ценила искусство Дионисия не меньше, чем Иосиф Волоцкий, и в княжеское собрание икон, вероятно, попало немало его произведений. Князь Борис Волоцкий щедро жаловал деньги на строительство и укрепление удельного Иосифо - Волоколамского монастыря. Однако после его смерти удел перешел в руки скупого князя Федора, который не прочь был поправить свои расстроенные финансовые дела за счет разбогатевшего монастыря. Иосиф пытался откупиться от властителя "начат князя мздой утешати и посла к нему иконы Рублева письма, Дионисиева".
Москва вторично открыла для себя Дионисия, вероятно, уже после его смерти. Этому способствовало несколько обстоятельств. Поссорившись с князем Федором, Иосиф объявил в 1508 г., что вместе с монастырем отдается под покровительство Василия III. Со смертью волоцкого князя Федора в 1513 г. выморочное княжество со всей казной, а также иконами Дионисия перешло в распоряжение Василия III.
Власти Иосифо - Волоколамского монастыря могли точно атрибутировать иконы, написанные на их глазах. В перечне, кроме Дионисия, названы имена десятка других живописцев, трудившихся в то же время. Но монастырские старцы, следуя примеру Дионисия, не снабдили его иконы подписями. В дальнейшем часть монастырского собрания перешла во владения московской казны и соборов. Смена владельцев привела со временем к утрате атрибуции. Многие иконы Дионисия погибли или же обветшали и были записаны новыми иконописцами. Трудности выявления икон Дионисия усугубляются следующими обстоятельствами. Всю свою жизнь мастер работал вместе с другими художниками, с артелью помощников и учеников. Разграничить произведения Дионисия и живописцев его круга практически невозможно. Дионисий был одним из самых плодовитых живописцев Руси. Но его творения - такая же редкость, как и иконы Рублева.
Не исключено, что именно конфликт в Волоцком уделе и сокращение денежных субсидий побудили Дионисия покинуть удельное княжество и искать заказы в далеких монастырях на Севере. Около 1500 г. художник написал ряд икон для Павло - Обнорского монастыря, а позднее расписал Рождественский собор в Ферапонтовом монастыре на Белоозере.
К последним годам жизни Дионисия относятся его житийные иконы, написанные для кремлевского Успенского монастыря, предположительно по заказу митрополичьего дома. Жанр иконы с Житием, заимствованный русскими из Византии, был доведен Дионисием и его школой до совершенства. Наиболее известны две иконы этого жанра: митрополит Петр с Житием и митрополит Алексей с Житием.
Искусство Дионисия служит конечной вехой периода, начало которому положило творчество Андрея Рублева. Главным достижением этого периода явилось обобщенно–идеализированное понимание образа совершенного человека.
Блистательная эпоха итальянского Возрождения оказала глубокое воздействие на всю Европу. Русь не была исключением. В конце XV в. казалось, что Россия, потеряв духовного пастыря в лице Византии, готова искать пути сближения с западно–христианским миром. Итальянский брак Ивана III и деятельность греков–униатов в Москве расширили связи с Западом. Однако низложение архиепископа Геннадия, покровительствовавшего "латинам", фактический разрыв русско–итальянских связей, суд над Максимом Греком положили конец наметившемуся повороту. "Флорентийская уния и падение Византии, - по мысли Г. Флоровского, - имели роковое значение для Руси: в решающий момент русского национального самоопределения византийская традиция прервалась, византийское наследие было оставлено и полузабыто; в этом отречении "от греков" - завязка и существо московского кризиса культуры". Почву для кризиса создал, по–видимому, не только разрыв с "греками", но и отказ от наметившегося поворота в сторону католического Запада. Торжество официальной церкви и самодержавных начал, утверждение идеи исключительности Москвы - "третьего Рима", последней мировой истинно христианской империи, способствовали изоляции России в то время, когда она остро нуждалась в развитии культурных и прочих связей со странами Западной Европы.
Глава 7
Начало Московского царства
Иван III добился объединения великорусских земель в рамках единого государства. Но строй и облик этого государства окончательно определились лишь при его внуке Иване IV, получившем прозвище Грозный. Иван родился 25 августа 1530 г. Ко времени смерти отца ему исполнилось немногим более трех лет.
Последние дни Василия III подробно описаны в летописной "Повести", составленной очевидцем. Повесть дает редкую возможность наблюдать изнутри за действием системы московского управления и составить представление о взаимоотношениях монарха и его знати.
Великий князь смертельно занемог в дни осенней охоты 1533 г. Предчувствуя близкую смерть, он тайно послал в Москву доверенных дьяков "по духовные грамоты отца своего и по свою, которую писал, едучи в Новгород и во Псков, а на Москве не повеле того сказывати митрополиту, ни бояром". Гонцы исполнили поручение втайне от братьев великого князя Юрия Дмитровского и Андрея Старицкого, от бояр, от князя Михаила Глинского и Елены Глинской. Василий III ездил в Новгород и Псков в 1510–1511 гг., митрополит Варлаам скрепил грамоту не ранее 1512 г., когда он занял митрополичий стол. В первом браке у Василия III не было детей, и в течение 20 лет единственным наследником трона был брат монарха князь Юрий, получивший удел из рук отца. Последнее обстоятельство объясняет, почему заболевший монарх затребовал отцовскую духовную грамоту. Старые завещания могли быть использованы Юрием в своих интересах. Поэтому теперь Василий III пошел на беспрецедентный шаг. Он "слушав духовных, свою духовную велел сжечи". После сожжения документа монарх вместе с любимцем И. Ю. Шигоной - Поджогиным и двумя дьяками впервые стал обсуждать вопрос о том, "кого пустити в ту думу и приказати свой государев приказ". Некоторое время спустя больного доставили в столицу, и он вновь вернулся к вопросу о назначении душеприказчиков, без которых не мог составить завещание. В назначенный день "приеде к великому князю брат его князь Андрей Иванович и нача князь великий думати з бояры". Когда душеприказчики собрались, государь "приказа писати духовную грамоту". Повесть о смерти Василия III дает точный перечень лиц, приглашенных для совета и утверждения великокняжеского завещания. Обычно московские князья составляли духовную в присутствии 3–4 бояр. У грамоты Ивана III "сидели" трое бояр и казначей. Так же поступил и Василий III. Он пригласил трех бояр: князя В. В. Шуйского, М. С. Воронцова и М. Ю. Захарьина и казначея, но присоединил к ним тверского дворецкого Шигону и двух ближних дьяков. Главным вопросом на совещании во дворце был вопрос, как утвердить на троне малолетнего наследника Ивана и "как строитися царству после его", т. е. после кончины великого князя.
Вопрос об обеспечении безопасности наследника и всей семьи побудил государя предложить ввести в круг душеприказчиков дядю великой княгини Михаила Глинского. Литовский выходец, Глинский вскоре по приезде в Россию лишился положения служилого князя и долгое время провел в московской тюрьме. В глазах московской аристократии он был человеком недостаточно знатным, а главное - не принадлежал к числу руководителей думы, из которых только и могли назначаться душеприказчики. Нарушение традиции, по–видимому, вызвало возражения бояр, но монарх "Глинского прибавил потому, поговоря з бояры, что он в родстве жене его…" Итогом обсуждения был компромисс. В число душеприказчиков был включен, помимо Глинского, брат Василия Шуйского Иван и родня Михаила Захарьина Михаил Тучков - Морозов.
Так образовалась "седьмочисленная" комиссия, своего рода прообраз знаменитой "семибоярщины" Смутного времени начала XVII в., которую возглавлял удельный князь боярин Ф. И. Мстиславский. В день составления завещания Василий III окончательно решил, кого "пустити в думу и приказати свой государев приказ". Обычное для духовных грамот выражение "приказать малолетнего сына" означало учреждение опеки над ним.
Было бы ошибкой думать, что цель Василия III состояла в том, чтобы отстранить от управления Боярскую думу и заменить ее опекунским (регентским) советом. Совет был не более чем одной из комиссий думы. Назначение членов совета не было результатом произвольного решения монарха.
В 1533 г. в состав думы входило примерно 11–12 бояр. Назначение Шуйских определялось тем, что добрая половина членов думы (двое Шуйских, двое Горбатых, А. А. Ростовский, а также в чине дворецкого И. И. Кубенский - Ярославский) представляла коренную суздальскую знать. Из старомосковских родов боярский чин имели трое Морозовых, Воронцов и Захарьин. Становится понятным, почему Шуйским удалось ввести в регентский совет второго члена своей семьи и почему представительства в совете добились Морозовы. Опекунский совет был составлен из авторитетных бояр, представлявших наиболее могущественные аристократические кланы Боярской думы. Василий III непреднамеренно расширил совет с трех до шести бояр, что имело важные последствия. Опекунский совет получил возможность подменить думу в целом. Наличие главы Казенного приказа и двух других высших приказных позволяло совету решать финансовые, земельные и другие дела.
По давней традиции великий князь, покидая Москву, оставлял "царствующий град" в ведении боярской комиссии, в которую также входил казначей и другие чины. Опекунский совет и московская комиссия были высшими комиссиями Боярской думы, выполнявшими во многом сходные функции при малолетнем государе или при длительном отъезде монарха из столицы. Можно полагать, что предтечами "семибоярщины" начала XVII в. были в равной мере опекунский совет Василия III и московская боярская комиссия. Во второй половине XVI в. названная комиссия не менее десяти раз брала на себя управление "царствующим градом" в отсутствие государя. Численность ее колебалась. В шести случаях в ней было 7 бояр, в других - от 3 до 6 лиц.
В летописях, составленных при дворе царя Ивана, можно прочесть, что Василий III вручил скипетр жене Елене Глинской, сердце которой было исполнено "великого царского разума", что и позволило ей стать правительницей государства при малолетнем наследнике. Официальная летопись наделяла Глинскую правами законной преемницы великого князя. Однако источники неофициального происхождения рисуют другую картину. Как сообщал псковский летописец, Василий III "приказа великое княжие сыну своему большому князю Ивану и нарече его сам при своем животе великим князем и приказа его беречи до пятнадцати лет своим боярам немногим".
"Немногие бояре" - это и есть регентский совет, назначенный Василием III. Перед самой кончиной монарх еще раз призвал всех членов совета и еще раз "приказывал" им о сыне и о правлении государством. Это второе совещание не имело того значения, какое имело первое, когда было составлено завещание. Под конец Василий отпустил всех, оставив при себе трех человек: Глинского, Захарьина и Шигону. Им он дал последние наставления насчет жены, "како ей без него быти и как к ней бояром ходити". Таким образом, процедура сношений между думой и вдовствующей великой княгиней была поставлена также под надзор опекунов.
Занимаясь "устроением земским", государь ни разу не пригласил "жену Олену". Объяснение с ней он откладывал до самой последней минуты. Когда наступил кризис и больному осталось жить считанные часы, советники стали "притужать" его послать за великой княгиней и благословить ее. Тогда только Елену пустили наконец к постели умирающего. Рыдая, княгиня бросилась к мужу с вопросом о своей участи: "Государь! князь велики! На кого меня оставляешь и кому, государь, дети приказываешь?" Василий III отвечал кратко: "Благословил есми своего Ивана государьством великим княжением, а тебе есми написал в духовнои своей грамоте, как в прежних духовных грамотех отец наших и прародителей, по достоянию, как прежним великим княгиням". Традиции, сложившиеся в роду Ивана Калиты, хорошо известны. Вдовы московских государей "по достоянию" получали вдовий прожиточный удел, но их никогда не назначали правительницами. Переписка между Василием III и Еленой Глинской показывает, что муж никогда не советовался с женой о своих делах. Перед кончиной он не позаботился посвятить ее в свои планы. Вековые обычаи не допускали участия женщин в делах правления.