Если бы у Гейзериха был наследник, подобный ему, то оставшиеся жители Западной империи просто умерли бы с голоду, отрезанные от моря мощным флотом вандалов. Однако следующее поколение слишком устало от долгой миграции и конфликтов. Являясь правителями богатого побережья, набив сундуки сокровищами и не имея врагов, кроме племён берберов в глубине континента, вандалы жили в своё удовольствие, убеждённые, что флот защитит их на море, где у них почти не было соперников.
"Вандалы каждый день принимали ванны, и у них на столе всегда лежали лучшие дары моря и земли, - пишет Прокопий, - они украшали одежду золотыми орнаментами и носили персидские одеяния из шёлковой ткани. Нарядившись, они шли в театр или на ипподром, но чаще всего на охоту. Они жили в домах, окружённых частными парками, устраивали банкеты и оргии".
Такой портрет вандалов, смягчённый дарами цивилизации, дошёл до наших дней. Его знали и стратеги Константинополя. Но именно Белизарий доказал, что вандалы - лишь слабая тень своих предков. В конце концов они собрались в прибрежном лагере Трикамарон, и тогда Белизарий двинул вперёд свою маленькую армию. Полчища вандалов вышли навстречу, как на параде, но вооружённые лишь щитами и мечами.
Белизарий немедленно врезался во вражеские ряды.
Эскадроны закованных в железо всадников повсюду атаковали неровные ряды противника, то нападая, то отступая, тем самым повергая вандалов в смятение. Затем отряд Белизария окружил ядро вандальской армии и оттеснил его к лагерю. Гунны поняли, что победа будет за ними. Белизарий быстро повёл свои пешие соединения через ряды всадников, которые занялись очень приятным для них занятием - грабежом. Гелимер сбежал, ничего не сказав своим воинам. При виде убегающего короля лагерь охватила паника, и многие вандалы последовали его примеру.
После этого армия Белизария вышла из-под контроля. Женщины, ценные вещи и золото маленькой африканской империи остались за деревянными воротами лагеря, и там всю ночь бесчинствовали римляне. Их командир попытался остановить похищение женщин против воли. Он сам совсем не спал, потому что в любое время вражеский отряд мог ворваться в ряды пьяных воинов. Однако вандалов всё не было. На рассвете трубы Белизария собрали солдат. Он отвёл их на холм и отрезвил, приказав идти в лагерь и установить там хоть какое-то подобие порядка, после чего переправить добычу в безопасный Карфаген. К концу дня Белизарий вновь собрал свою армию и направил конницу в погоню за сбежавшим Гелимером. Война, как таковая, была закончена. Белизарий выиграл её благодаря своему таланту полководца и использованию в битве только надёжной кавалерии и четырёх сотен гуннов. Но те же самые гунны начали просить его отправить их домой с огромным богатством, которым они завладели, и молодой завоеватель поклялся это сделать, хотя и не хотел терять четырёхсот прекрасных воинов. Но видимо, гунны устали от цивилизации и мечтали вернуться в родные степи.
Лишившись храброго вождя, женщин и городов, рассеянные по побережью вандалы кружили по окрестностям, как партизаны, перебирались в глубь континента или шли на службу к Белизарию. Они дорого заплатили за пристрастие к римским баням и театрам. Гелимер, скрывающийся в горах под защитой берберов, не смог больше выносить жизнь среди дикарей и отправил римскому командующему послание с просьбой прислать настоящего хлеба, губку, чтобы принять ванну, и арфу, чтобы излить свою печаль. Римляне истолковали его просьбы как намерение капитулировать, и вместе с необходимыми вещами прислали приглашение совершить поездку в Константинополь, поселиться в роскошном поместье со слугами и получать жалованье и признательность Юстиниана. Гелимер согласился при условии, что Белизарий поклянётся гарантировать поместье и другие блага. Тот так и поступил.
Во время этой необычной кампании сотрудничество Белизария и Юстиниана, оставшегося в столице, проходило гладко. Император дал своему командующему всю полноту власти. Ни один другой полководец, в каком бы звании он ни был, не мог оспорить права Белизария. "Твои приказания приравнены к императорским".
Первое послание Юстиниана после взятия Трикамарона было вполне заурядным: он поздравлял своего солдата с победой и просил захватить острова. Имея в распоряжении собственный и вандальский флот, Белизарий сумел завоевать для своего императора утерянные ранее области вдоль побережья Триполи, таким образом присоединив новую провинцию Африку к Египту, скалистые острова Корсику и Сардинию и даже далёкие торговые порты у Ворот Геркулеса (Гибралтар и Сеуту). Он примирился с вождями берберов, наградив их медалями, императорскими регалиями и деньгами, и в то же время продумывал новые пограничные сооружения, чтобы оттеснить местные племена.
Власть Белизария теперь простиралась от западной части Средиземного моря, которое так долго принадлежало варварам, до самого Рима. Внезапно полководец был отозван. Прокопий негодующе замечает, что некоторые военачальники, завидуя его успеху, оклеветали его, написав тайно в Константинополь, что он решил назвать себя королём своих новых владений. Прокопий далее добавляет, что сам Белизарий узнал об этом навете от своих шпионов в городе и что Юстиниан проигнорировал донесение. Однако император отправил к Белизарию посла, евнуха Соломона, с приглашением совершить путешествие в Константинополь с Гелимером и вандальскими сокровищами. Ехать или не ехать - решать Белизарию.
Это сообщение заставило призадуматься командующего западной армией. Он знал, что нужен в Африке. С другой стороны, остаться - значило не подчиниться приказу императора. Супруга Антонина высказалась резко: у него есть только один безопасный выход - вернуться, встретиться с Юстинианом, получить свою заслуженную награду победителя и закончить строительство дворца у Золотых ворот. Как все честолюбивые женщины, а Антонина была на несколько лет старше красавца Белизария, она больше боялась заговоров дома, чем далёких врагов, даже если их и опасался её супруг.
Белизарий поехал. Оставив Африку на попечение евнуха Соломона, он отправился на кораблях своего нового флота вместе с пленными вандалами, золотыми слитками и большей частью своих солдат, "едоков лепёшек", как их называли в отличие от "едоков чёрствого хлеба" - питающихся сухарями профессиональных солдат. Армия нужна была Белизарию, чтобы поддержать его в случае необходимости. Как и обещал, он взял с собой тоскующих по родине гуннов.
Но Белизарий знал, что ему не следовало покидать Африку ради политических игр. Юстиниан завидовал беззаботному человеку, который мог смотреть в лицо опасности, а все трудности обращать себе во благо. Занимаясь умственным трудом по восемнадцать часов в день, не зная, что такое отдых, он поверил, что управляется какой-то враждебной силой. И вот бездумный Белизарий радостно приветствовал его, словно был всего лишь в однолетнем отпуске.
- Мы благодарим тебя, - сдержанно сказал Юстиниан, - нашего верного благодетеля.
Когда Белизарий доложил, что сокровища царя Соломона появились в Африке, Юстиниан заметил, что они принесли несчастье Титу, похитившему их в Иерусалиме, и вандалам, которые, в свою очередь, похитили сокровища из Рима. Феодора была довольна Белизарием, и ей не терпелось увидеть знаменитые сокровища израильтян. Императрице инстинктивно не нравилась война на западе, и она почувствовала облегчение оттого, что Белизарий снова вернулся с такими невероятными трофеями. Она беззаботно произнесла, что зловещие сокровища всегда можно вернуть в Иерусалим, но Юстиниан не одобрил этого.
Император оказался щедрее обычного к Белизарию и окружил его славой и почестями. Он назначил победителя консулом на будущий год и приказал устроить в его честь праздник в лучших древнеримских традициях. Такого праздника ещё не устраивали со времён Константина, и, возможно, Юстиниан хотел возродить былую славу предков.
По повелению императора весь город вышел приветствовать Белизария. Жители тщательно убрали главную улицу Мезе, забросав её миртой и скрыв от глаз старые сожжённые кварталы символами победы и цветочными венками. Люди наводнили каждый ярус ипподрома, защищённый ярким шёлковым занавесом, где предсказатели и любители поглазеть на знаменитостей объявили начало нового золотого века, подбирая брошенные им серебряные монеты. Пришли даже прославленные возницы и сели в тени, а акробаты не показывались на широкой пустой арене.
Наблюдая вместе со знатными вельможами зрелище из императорской ложи, Феодора увидела проходящего в строю Белизария, услышала восторженный рёв толпы со стороны новых бань Зевксиппа и бурные аплодисменты от Ворот Августеона.
С пением гимнов на арену вышли монахи и священники с кадилами, за ними появились знатные вельможи. Пеший Белизарий не увенчался лавровым триумфальным венком, как это было принято в старые времена. В простом солдатском плаще и шлеме он шёл во главе своих солдат, которые одержали блистательные победы у верстового столба с надписью "Десять миль" и при Трикамароне. Народ на ипподроме не пел и не бросал победителю цветов и венков. Люди просто рыдали, кричали и хлопали.
За Белизарием и его людьми ехали верхом гунны, а за ними шёл Гелимер, покорённый король, в своём царственном одеянии в сопровождении свиты, все скованные цепями. За ними шагом выступали кони, запряжённые в тележки с вандальскими сокровищами, семисвечными канделябрами, столом для хлебов предложения, выложенным золотыми пластинами, и золотым Троном Милосердия из иерусалимского храма.
Глядя на хмурое, вялое лицо своего мужа, Феодора размышляла: слабость или щедрость понудили его устроить этот праздник в честь более достойного человека. Самому Юстиниану никогда не оказывали таких почестей, как сейчас Белизарию.
Однако император, чего не заметила Феодора, приписывал всю славу именно себе. Он написал это на манускрипте, ставшем вторым изданием свода законов, вот его слова: "Именем Иисуса Христа, нашего Господа, император, цезарь, Флавий Юстиниан, победитель готов, франков, германцев, славян, аланов, вандалов и всей Африки, божественный, прославленный, знаменитый завоеватель Август".
Так Юстиниан назвал себя. В его собственном представлении Пётр Саббатий стал победителем не только вандалов, но и всей Африки, не упоминая Белизария, но и это ещё не всё. Он завоевал все окружающие варварские королевства и народы, многие из которых едва ли слышали его имя. К этому он прибавил все славные эпитеты цезарей Древнего Рима. Сципион Африканский, разгромивший Карфаген, и Ганнибал удовольствовались меньшим.
Может, Юстиниана обуревало честолюбие или он обезумел от успеха своего первого военного предприятия? Вряд ли. Естественно, император был тщеславен в своих упорных занятиях и должен бы знать, что написанное в своде законов будут читать на протяжении многих столетий. Очевидно, он записал то, что должна была в конце концов завоевать империя. Однако покорения всех варварских племён, осаждающих Рим, было добиться всё же невозможно.
Юстиниан добавил к этому перечислению будущих побед: "Божественное Провидение позволило нам завершить персидские войны вечным миром, покорить вандалов и снова присоединить к империи Карфаген и всю Ливию, с помощью кропотливого труда возродить к жизни древние законы, покоившиеся под тяжестью веков, - достижение, на которое никто до нас даже не надеялся и не верил в его возможность".
Юстиниан добавил, что ему удалось добиться этого "неустанным трудом и преодолением трудностей в течение многих бессонных ночей". Он сравнивал себя с воюющим солдатом. Его завещание будущим поколениям должно быть исполнено. Он готов был идти на любые жертвы. Тайно при свете одной лишь свечи он придумывал планы блестящих побед, возвеличивающих его и дающих ему славу Юстиниана Великого.
В Вербное воскресенье Феодора рядом с Юстинианом восседала на троне перед разукрашенным столом в триклинии, когда туда вошли вельможи приветствовать своих правителей и поднести им дары и стихи. Павел Силентиарий прочитал поэму, восхваляющую красоту императрицы, бывший король Гелимер склонил голову, к чему его поначалу принудили, - поговаривали, что при этом он пробормотал слова из Священного Писания: "Суета сует, всё суета". Восточный монах с процессией приветствовал госпожу: "Императрица, избранная Богом помогать угнетённым". Это был Север, патриарх Антиоха. Те, кто искал встречи с монархами, знали, что Феодора, если пожелает, может сделать для них больше, чем Юстиниан.
Вошёл Белизарий в сопровождении восторженных почитателей, разбрасывая в толпу у ворот Августеона золото. Он взял себе львиную долю вандальских сокровищ, и Юстиниан не возражал. Супруга Белизария Антонина, в жемчужном ожерелье и накидке, вышитой рубинами, склонила свою украшенную драгоценными камнями голову перед другой актрисой, Феодорой, пробормотав приветствие царственной особе, в то время как сама разрывалась от зависти. Она была старше Феодоры и выглядела как наряженная матрона, супруга одного из первых людей империи, перед сумрачной таинственной красотой цирковой актрисы. А та торжественно приветствовала благородную даму, вспоминая, как шпионы доложили ей, что Антонина ночью заманила в спальню красавца Феодосия, крестного сына Белизария.
Маленький сириец Прокопий смотрел на освещённый огнями Священный дворец, в который его, как придворного секретаря, допускали лишь по делу. Евнухи в длинных одеяниях, такие же как Нарсес и Соломон, получали почести и славу во дворце, но не он, Прокопий. Он без устали бродил по освещённым тропинкам в саду на берегу моря, где вельможи в дневное время объезжали своих Любимых лошадей, а молодые стражники на закате обнимали девушек. У причала Прокопий заметил тёмную статую, изображавшую Феодору, сделанную из королевского порфирита по эскизам Анфемия из Тралл, более изящную, чем работы римских мастеров. Прокопий пишет, что это была красивая статуя, но всё же "не такая прекрасная, как сама Феодора, и даже издали можно явственно угадать в этом произведении искусства императрицу". В такие минуты сириец испытывал странное чувство к ней: любовь, смешанную с ненавистью. В одиночестве он сидел подле статуи, словно она принадлежала ему, и мечтал уничтожить подобие императрицы, чтобы сама Феодора снова стала распутной женщиной.
Иногда мечтательный Прокопий представлял себе, как сам город вынуждает людей творить странные вещи. Юстиниан ласково говорил с ним, но его мысли витали где-то далеко, словно отдельно от тела, унесённые какой-то зловещей силой; Антонина, строившая заговоры, чтобы получше устроить карьеру своего милого Белизария, не отрывала взгляда от глупого золотоволосого Феодосия. Не мог христианский Бог, - а впечатлительный Прокопий верил в чудеса, пусть даже языческие, больше, чем в абстрактного единого далёкого и непознаваемого Бога, - наделить этих слабых людишек такой огромной властью.
В закрытых залах стратегов весной 535 года благородный консул Римской империи Белизарий узнал, что наравне с империей должна возродиться Италия и что именно ему поручается это дело. Он возразил. В Африке ещё не было полностью безопасно, и они не обладали достаточным количеством солдат, чтобы сразиться с готами. Стратеги на картах Средиземного моря показали ему, как это можно воплотить в жизнь. Конечно, они понимали: Белизария нельзя высадить на полуострове предков, чтобы он захватил сам Рим также блистательно, как освободил Карфаген. Нет, его новый отряд отправится на Сицилию, будто бы к Карфагену. Белизарий просто остановится там, а затем с лёгкостью захватит готские гарнизоны на Сицилии. Местные жители не окажут сопротивления. Тайные шпионы, как в Африке, уже подготовили почву. Тем временем его старый товарищ, храбрый Мундус, поведёт другую армию с западной границы через горы Далмации к проливу, находящемуся у самой "пятки" "башмака" итальянского полуострова. Одновременно Белизарий перейдёт другой пролив, с Сицилии в Мессину на кончике "башмака". Быстро расчищая путь в глубь полуострова, две армии встретятся у самой южной оконечности Италии, например в Неаполе. Эту военную операцию вполне можно осуществить. Подумав, полководец признал, что это можно легко сделать, если не принимать во внимание одного: готов.
Стратеги поблагодарили его за сообразительность. Как он прав, назвав готов решающим фактором в этой войне! Разве германские остготы не настоящая нация, победившая старые легионы у города Адриана? Именно! Но в отличие от вандалов готы не переняли все дурные черты римлян. Они даже не сокращали рождаемость при помощи абортов, наоборот, плодились, как животные. Но у них имелась одна слабость, которая могла стать пагубной. И тут стратеги поведали Белизарию, как можно воспользоваться этим и напасть на них.
Слабость готов заключалась в их королях. У них было истинно германское представление о том, что у власти должен находиться лишь один человек из королевской семьи. Они верили в мифологических героев, потомков одноглазого Одина. Их теперешней героической королевской семьёй были Амалунги. Покойный Теодорих, величайший из Амалунгов, отбил Италию у других германских племён и мудро правил, хотя ему и мешало постоянное чувство ущемлённого собственного достоинства. Он сохранил в неприкосновенности римские институты управления и свою германскую армию. Но его единственный внук умер вскоре после него, а красивая, образованная дочь Амаласунта безуспешно пыталась следовать примеру отца в поддержании мира и порядка. Однако германцы не хотели, чтобы ими правила единственная женщина даже после того, как изобретательная Амаласунта казнила троих готских вельмож, которые больше других выступали против неё. Эта казнь повела к разгоранию кровной вражды.
Амаласунта обратилась за помощью к Юстиниану, который тут же предложил ей убежище в Константинополе и выслал большую парусную галеру, чтобы переправить её со всеми сокровищами в город. Но взбалмошная, подобно другим женщинам, Амаласунта переменила решение. Она не захотела воспользоваться кораблём, но решила поддержать хорошие отношения с империей, предложив Белизарию запасы на Сицилии во время его похода против вандалов, после чего предложила своему кузену Амалу, интригану, пытавшемуся писать стихи и называть себя философом, взять её в жёны. Ошибка женщины! Что же произошло? Философ, которого готские воины объявили королём, велел приверженцам троих казнённых вельмож утопить прелестную Амаласунту во время купания.
После убийства жены Амал стал опасаться за свою жизнь, ведь он спровоцировал начало новой кровавой вражды, и шпионы из Константинополя убедили его обратиться за помощью к Юстиниану. Философ возомнил себя таким же умным, как и римские шпионы. Он попытался взять всё в свои руки, тайно предложив императору отказаться от территории Италии, получив взамен безопасность для себя.
Философ ещё больше испугался, поскольку всё ещё остающиеся в душе варварами германские вельможи подозрительно рыскали вокруг пруда, где покоилась Амаласунта, и презирали любого человека, называвшего себя философом, был ли он из династии Амалунгов или нет. В это время особый шпион, очень одарённый и убедительный человек, Пётр Посол сыграл на всё растущем страхе Философа (таково было условное имя готского короля в тайных документах Константинополя). Они тайно встретились на Аппиевой дороге, и Философ взволнованно спросил, доволен ли Юстиниан его предложением. Пётр ответил, что, вероятно, доволен.
После этого Философ спросил, почему Пётр сказал "вероятно".
- Если он совсем недоволен, то что тогда будет?
- Тогда, - ответил Пётр Посол, - тебе придётся начать войну, благородный Философ.
- Что?! Разве это справедливо, любезный?