Вернулся я в лагерь на третий день утром. Все еще спали. Шарик тоже спал, свернувшись калачиком, на своем обычном месте около печки. Васька вертелся вокруг него. Вдруг он подскочил и клюнул щенка прямо в самый кончик носа.
Шарик засопел, лениво отмахнулся лапой.
Васька взлетел, но тут же опустился и снова клюнул щенка прямо в нос, на этот раз посильнее.
Шарик закрыл морду лапами, перевернулся. Не помогало.
Васька всюду находил самый кончик его носа и без промаха бил в него острым клювом.
Наконец Шарик не выдержал. Он зарычал, прыгнул на дрозда. По челюсти его захлопнулись впустую, а ловкий Васька умудрился даже в это самое мгновение клюнуть щенка в нос.
Окончательно рассвирепевший и обиженный Шарик с визгом погнался за дроздом.
Васька убегал вприпрыжку по земле. Только когда, казалось, Шарик совсем настигал его, он слегка подлетал, но тут же снова опускался. Это еще больше выводило из себя Шарика. Наконец Васька вскочил в одну из палаток, а Шарик за ним. Через несколько секунд я увидел, что Васька преспокойно вылетел в окно. А из палатки раздавалось злое рычание щенка, ругань разбуженных, крик Турчанинова, известного московского журналиста, работавшего у нас землекопом: "Когда же, наконец, уберут этого урода!" - и визг. А Васька-дрозд тем временем как ни в чем не бывало сидел на ветке высокого бука, чистил перышки, охорашивался и дожидался подъема, чтобы запеть свою утреннюю песню.
Я вошел в палатку, вытащил щенка и рассказал товарищам обо всем, что случайно увидел. Так из-за проделок хитрого дрозда Шарик чуть не лишился места. Мы, в том числе и Турчанинов, ласкали Шарика, которому так часто ни за что доставалось. Щенок, конечно, остался в лагере, но теперь спал в палатке.
А Васька-дрозд каждое утро, после подъема, запевал свою веселую песню.
ДИНГО
Турчанинов однажды вернулся из Кишинева, куда он ездил по своим журналистским делам, чем-то очень возбужденный. Когда перед обедом мы мылись у лесного источника, он оживленно шептался с Георге и Вадимом. Георге явно возмущался и несколько раз пытался перейти на крик, от чего Турчанинов его с трудом удерживал. Под вечер Чалкин на больших листах оберточной бумаги разложил найденные за день по всем раскопкам кости животных. Как обычно в это время он занимался их определением. Кости были уже тщательно промыты и высушены. Необычным было только то, что почти все сотрудники отряда собрались вокруг Чалкина. Он морщился от непривычного внимания, но молча делал свое дело. В одной рубашке и брюках на помочах, в сандалиях на босу ногу, Чалкин, сдвинув одни очки на лоб, а другие водрузив на переносице, ловко перебрасывал кости, складывая их в различные кучки. Вдруг он изумленно пробурчал:
- Австралийский страус эму! - и схватил какую-то огромную кость.
С минуту он, лихорадочно меняя очки, рассматривал эту кость, то приближая ее к себе, то отдаляя. Потом, повернувшись ко мне, подняв одни очки на лоб, а другие спустив на кончик носа, глядя мне в глаза помимо очков, сказал:
- Мой уважаемый коллега Григорий Турчанинов допустил существенную оплошность, вполне, впрочем, для него простительную, ибо он не является специалистом в данной области.
"Уважаемый коллега", впервые за время пребывания в лагере покраснев, спросил:
- А как же вы узнали, Вениамин Иезекильевич?
- В этом нет решительно ничего сложного, - все так же спокойно отозвался Чалкин, - именно вы ездили в Кишинев, откуда и привезли эту кость. По характеру и вкусу сама шутка свойственна именно вам. Кроме того, кость имеет тончайшее пластиковое покрытие, которое не применялось в Древней Руси ни в десятом веке, ни позже, да и нашими коллекционерами стало применяться всего десять - пятнадцать лет тому назад.
Взяв злополучную кость в руки, я вдруг вспомнил, что вижу ее не впервые. Да, именно эту кость видел я на квартире своей ученицы Тани в Кишиневе, в кабинете ее отца, известного зоолога и писателя. Кость лежала там рядом с огромным страусовым яйцом. Все понятно. Турчанинов выпросил эту кость у Тани и подкинул ее Чалкину. Рассчитывал он, что Чалкин тут же определит, что это кость эму, а потом будет долго ломать голову, как на славянское городище в междуречье Прута и Днестра в десятом веке мог попасть австралийский страус. Но не тут-то было. Нашего старика оказалось не так легко провести. "Уважаемый коллега" смущенно извинился и вдруг почему-то попросил Чалкина рассказать об этих самых австралийских страусах. Неизменно любезный Чалкин очень интересно описал жизнь и особенности этих огромных птиц. Вечером у костра оживленно обсуждалась неудача Турчанинова. Вспоминали и разоблачение козней дрозда Васьки, и страдания ни в чем не повинного Шарика. Может быть, сочетание этих событий и вызвало в моей памяти одну историю. Она произошла в те отдаленные, почти археологические времена, когда я был еще школьником. История эта связана также с австралийской фауной. Когда до меня дошла очередь, я и рассказал эту историю.
Проработав три года в кружке юных биологов Зоопарка с черепахами и рыбами, я посчитал себя вполне солидным человеком и решил завести собаку. Я знал, что очень хорошие собаки, да еще к тому же и помеси с волком, имеются у Льва Владимировича - директора Зоопарка, и обратился к нему. Как старый юннат я много раз бывал у Льва Владимировича и надеялся, что он мне не откажет. Это был тощий старик невысокого роста с пышной седой шевелюрой, страстный любитель животных. Его имя - Лев - совершенно не вязалось с его внешностью. В особенности неподходящим это имя казалось при сравнении Льва Владимировича с настоящими львами, которые были в Зоопарке. Но это только казалось.
О его бесстрашии и находчивости ходили легенды.
Один случай был даже описан в газетах. Как-то воскресным утром, когда Зоопарк был полон посетителями, из клетки вышел огромный хищный красавец Аполло - помесь льва с тигром. Видимо, служитель плохо закрыл дверцу. Поднялась страшная паника. К счастью, в соседней клетке зарычал леопард и Аполло принялся с ним драться сквозь прутья решетки. Но ему могло прискучить это занятие, и в любую минуту разъяренный зверь мог кинуться на людей. Положение было отчаянным. Вызвали пожарных. Однако они боялись подъезжать близко, струя из шланга только слегка поливала Аполло, он не обращал на нее никакого внимания.
В это время прибежал Лев Владимирович. Он бросился прямо к Аполло, схватил его за загривок и ласково, как домашней кошке, говоря: "Брысь, брысь!" - повел его в клетку. Самое странное, что Аполло и послушался Льва Владимировича так, как будто и был маленькой домашней кошкой.
Я пришел к Льву Владимировичу на работу рано утром, еще до открытия Зоопарка для посетителей. Он выслушал мою просьбу и сказал:
- Конечно, я могу тебе дать хорошую собаку. Только лучше возьми динго. Эти дикие австралийские собаки очень умны, смелы и легко приручаются. У меня сейчас как раз есть подходящий щеночек.
Предложение показалось мне очень соблазнительным, и я с восторгом согласился. На другой день, также рано утром, прихватив с собой для компании школьного приятеля Артема Григорьянца, потом ставшего физиком, я пришел за щенком.
Лев Владимирович провел нас в один из внутренних, закрытых для посетителей загонов. Посредине его стоял большой серый кулан - дикий осел - и неодобрительно поглядывал на нас. А в глубине загона в большой клетке с рычанием прыгал на железные прутья решетки какой-то бледно-желтый зверь с большой тяжелой головой.
- Вот твой щенок! - сказал Лев Владимирович и, видя, как я изменился в лице, добавил: - Ты не удивляйся, что он такой рослый, ему всего десять месяцев, это еще щеночек.
Потом он спохватился, что забыл сворку в кабинете, и ушел. Мы с Артемом переглянулись, но не успели ничего сказать, потому что к нам двинулся кулан и притом явно с враждебными замыслами. Мы выскочили из загона и все время до прихода Льва Владимировича, навалившись, держали дверь, так как проклятый кулан не переставая брыкал ее ногами, а ключ Лев Владимирович унес с собой.
Наконец он вернулся, отогнал кулана, вывел динго из клетки, нацепил ошейник, торжественно вручил мне конец сворки. Мы отправились по пустынным дорожкам Зоопарка в помещение дирекции, чтобы оформить мое новое приобретение.
Динго брел медленно, с любопытством обнюхивая все встречные деревья, насторожив стоячие, слегка закругленные уши. Я усердно старался приноровиться к его шагу. Лев Владимирович, несмотря на маленький рост, шагал очень быстро, не оборачиваясь. Вскоре между нами образовалась порядочная дистанция. Артем, сохраняя нейтралитет, держался посредине. Вдруг динго заинтересовался моей особой и, встав на задние лапы, передние положил мне на плечи, стал с любопытством разглядывать мое лицо.
- Артем! - тихо позвал я, опасаясь, что слишком громкий звук голоса может не понравиться динго. - Артем, Артем!
Он наконец услышал, обернулся и спросил:
- Ну, чего тебе? - продолжая, однако, оставаться на месте.
- Артем, - взывал я, - ну не будь свиньей, подойди сюда! Ты же видишь, что получилось!
- Послушай, пожалуйста, какой хитрый! - ответил Артем. - Что мне, жизнь надоела! - И бессердечно добавил: - Твой щеночек, вот ты с ним и возись, а я человек горячий, мне эти звери на нервы действуют.
Не знаю, чем бы все это кончилось, но Лев Владимирович наконец случайно обернулся, восстановил порядок, и мы пришли к зданию дирекции. Пока в бухгалтерии оформлялись документы, динго сидел рядом со мной тихо, как мышь. Выражение у него было мирное и даже умильное. Но я решил, что с меня хватит, и лихорадочно изыскивал в уме способы, как бы отделаться от собаки, не теряя при этом собственного достоинства.
- Скажите, Лев Владимирович, - с надеждой спросил я, - а что, динго хороший сторож?
- Отличный! - последовал категорический ответ.
- Так что если придет чужой, можно надеяться, что он залает? - вопрошал я упавшим голосом.
- Да нет, чего ему лаять, он и сам справится. Кроме того, динго вообще редко лают, они чаще воют.
- Ах вот как! - с преувеличенным восторгом, а внутренне похолодев, заявил я. - Это замечательно.
Исчерпав на этом все попытки приличным образом отделаться от страшной собаки, я приуныл. В голове моей рождались видения вроде истории с сэром Генри Баскервилем. Я примирился было со своей горькой участью, когда пришла помощь, да еще с самой неожиданной стороны. Все документы были уже оформлены, деньги уплачены, как вдруг Лев Владимирович спросил меня:
- Да, кстати, а как ты думаешь доставить собачку домой? Вести на сворке не стоит. Она никогда не была на улице, мало ли что может случиться!
- Действительно, ах, какая досада! - сказал я, с трудом сдерживая ликование.
- Везти в такси тоже, пожалуй, не стоит, - продолжал рассуждать вслух Лев Владимирович, - это все же существо дикое, хотя и щенок. Шоферу такси может не понравиться - это ведь такие привереды!
- Да, да. Черт знает что за люди! - лицемерно вздохнул я.
- Подожди-ка, - сказал Лев Владимирович, - у тебя, наверное, есть знакомый приятель шофер. Вот ты с ним и договорись о перевозке.
- Да у меня их сколько угодно, - с готовностью согласился я, - только вот неприятность, они ведь сейчас все на работе. Так что придется как-нибудь в другой раз.
- Ну, хорошо, хорошо, - сказал Лев Владимирович, - значит, завтра ты его заберешь. Пока посажу его в клетку к нашим подопытным собакам.
- Чуть свет я буду у вас, - радостно пробормотал я, чувствуя вместе с великим облегчением и некоторый стыд от твердой уверенности, что бессовестно обману этого почтенного и уважаемого мной человека.
Лев Владимирович повел динго в один из внутренних загонов, в клетку для подопытных собак, а мы с Артемом легким прогулочным шагом пошли за ним, чтобы бросить прощальный взгляд на динго.
По дороге Артем, глядя на меня своими страстными черными глазами, тихо сказал:
- Дешево отделался. Дуракам счастье. У нас в Армении тебе бы это так не сошло. Ты большой мошенник. Нехорошо обманывать пожилого человека.
- Заткнись! - беззлобно ответил я.
Жизнь снова стала прекрасной, и я не таил обиды на своих ближних.
В большой клетке для подопытных собак сидели с десяток ужасных уродов, напоминающих чудовищ с острова доктора Моро. Это были помеси овчарок, борзых и других пород с волком - огромные, лохматые твари с отвратительными мордами. Как только Лев Владимирович впустил в клетку динго, вся эта банда, рыча и завывая, набросилась на него, и динго исчез в груде разъяренных собак.
Мне стало невыносимо жалко изящную желтую собаку с длинным пушистым хвостом, и я взмолился:
- Лев Владимирович! Ведь они разорвут динго!
Но Лев Владимирович спокойно сказал:
- Не волнуйся, сейчас ты увидишь, что значит вольная кровь.
Внезапно из груды собачьих тел, откуда-то из самой глубины, раздался странный, похожий на рев сирены, тонкий и все более утончающийся, идущий вверх звук.
Клубок тел распался. Собаки разбежались по стенкам клетки. Одна поджимала укушенную лапу, у другой сочилась кровь из раны на боку. Словом, все имели следы зубов динго.
Динго на своих крепких сильных лапах медленно подошел к одной из собак и, слегка приподняв верхнюю губу, показал блестящие белые клыки. Собака смиренно присела и униженно забила хвостом по полу. Динго обошел так всех собак, не пропуская ни одной, и всюду повторилась та же сцена.
Потом динго важно и грациозно, со спокойным достоинством хорошо поработавшего бойца, развалился посередине клетки. Темные глаза его с зеленоватым отливом были полузакрыты, под короткой желтой шерстью были хорошо видны отчетливые, словно вырезанные резцом, мускулы. Мы с Артемом молча, как зачарованные, наблюдали всю эту сцену.
- Значит, завтра, рано утром я заеду за моим динго, - сказал я Льву Владимировичу. - Может быть, сегодня завезти мяса моей собачке? - горделиво добавил я и уничтожающе взглянул на Артема.
- Послушай! Да! Ну, зачем тебе динго? Это же дикий зверь, а у тебя нервные родители, - убеждал меня Артем на обратном пути, - отдай мне! Я человек горячий, мне она как раз подходит! Будешь в гости приходить, смотри, играй сколько хочешь. Я же не жадный, я тебе друг!
В ответ я только сардонически улыбался, а про себя обдумывал, как убедить маму в том, что динго именно и есть та маленькая комнатная собачка, которую мама, скрепя сердце, согласилась иметь в доме. На другой день, несмотря на бурные протесты семьи, динго был водворен в нашей квартире. Это была самая умная и смелая собака из всех, которых я знал в своей жизни.
- А что же было потом? - с любопытством спросил Коля.
- Много всякого было, - ответил я. - Например, когда я уходил и динго без меня скучал, он вначале вышибал запертую дверь. Много, много было. Как-нибудь в другой раз расскажу. Уже поздно, тебе пора спать, да и костер догорает.
СКИФСКАЯ ЛОШАДЬ
В тот год в раскопках городища нам во всех раскопах попадалось очень много костей животных. Чалкин прямо не успевал их определять и сортировать. Было решено, что он после работы проведет занятие с археологами, чтобы научить хотя бы элементарно различать, какие кости какому животному принадлежат, какие из них можно определить, а какие нет. Тогда археологи прямо на раскопках смогли бы производить предварительную сортировку костей. Это ускорило и облегчило бы их последующую обработку. Чалкин действительно провел это полезное и интересное занятие. Мы сидели за длинным дощатым столом под брезентовым навесом. На столе лежали тщательно промытые кости различных животных, на фанерных щитах были нарисованы схемы скелетов животных с четкой прорисью основных костей. С удовольствием слушая ясную, даже и сейчас с оттенком иронии речь Чалкина, я почему-то вспомнил, как однажды поставил его, да и себя, в довольно неловкое положение. Произошло это так.
Как-то зимой, после перелома ноги и лечения в больнице, попал я в один подмосковный санаторий. Люди там подобрались какие-то неинтересные, тяжелая гипсовая повязка очень мешала ходить, и я изрядно скучал. Поэтому особенно обрадовался, когда в санаторий приехала моя давняя знакомая - Татьяна Богуславская, заведующая отделом науки одной из наших газет. Человек внимательный и добрый, Таня, снисходя к моему положению, часто сиживала со мной в салоне, где мы и болтали на самые разные темы. Время от времени ко мне приезжали в гости приятели, в том числе и один молодой сотрудник нашей экспедиции Саша Клячко. Саша был красивым, веселым парнем, и женщины обычно обращали на него внимание. Вот и Таня однажды спросила меня:
- Что это за молодой человек к тебе сегодня приезжал?
- Да это остеолог из нашей экспедиции.
- А что такое остеология? - спросила Таня.
- Вот тебе на! - отозвался я. - Какой же ты зав отделом науки, если не знаешь, что такое остеология?
- Объясни, пожалуйста, - жалобно попросила Таня.
- Остеология, - назидательно сказал я, - наука о костях, вернее, наука, которая изучает животных по их костным остаткам.
- Ну, - с некоторым облегчением отпарировала Таня, - этого я могла и не знать. Эта наука никакого практического значения не имеет.
- Вот как! - Тут я загорелся благородным негодованием. Решил, что надо немедленно проучить Таню, хотя и сам еще не знал толком, каким образом. Пускаться с ней в спор о том, что наука имеет только одно назначение: поиски истины, раздвижение границ познаваемого, и в этом смысл науки, а практическое использование ее выводов - это уже совсем другое дело, пускаться с ней в подобный спор было тогда явно неуместно, да и некогда. Я было замешкался, но тут вдохновение осенило меня: - Неправда. Эта наука имеет и очень большое практическое значение. Вот, например, ты, конечно, слышала, что в пятом веке до нашей эры жил великий историк, отец истории Геродот?
Таня утвердительно, хотя и с некоторым недоумением, кивнула головой.
- Так вот, - продолжал я, - слышать-то ты слышала, но, конечно, сама Геродота не читала. А между тем Геродот и другие историки древности писали очень много поучительного. Например, описывали не раз замечательных скифских лошадей, небольших, но очень сильных, быстрых, выносливых, неприхотливых. Во второй половине XIX века в южнорусских степях были произведены раскопки огромных царских скифских курганов. Вместе со скелетами рабов и жен, поневоле сопровождавших умерших царей на тот свет, в курганах были найдены и десятки скелетов знаменитых скифских лошадей. Остеологи внимательно изучили эти скелеты, восстановили экстерьер и другие данные скифских лошадей и передали полученные сведения животноводам-селекционерам. Те, совместно с остеологами, вывели заново, восстановили вымершую уже породу скифских лошадей. Эти лошади сыграли большую роль еще во время гражданской войны, так как именно на них ездили бойцы Первой конной армии. Затем скифские лошади принесли заметную пользу и в сельском хозяйстве, в частности, в освоении новых районов Средней Азии и Казахстана. Так-то, - торжествующе закончил я.
Таня молчала, подавленная величием науки. Сама-то она, квалифицированный физик, как и многие ее коллеги, с особым уважением относилась к гуманитарным и естественным наукам, хотя и не так уж хорошо в них разбиралась.
Я, конечно, совершенно забыл об этом эпизоде, но года через два мне пришлось его вспомнить при не совсем обычных обстоятельствах.