Если Юстинианова чума VI–VII вв. нанесла самый страшный удар по Восточной Европе, уничтожив практически все население от Карпат до Волги, то чума "Великой замятии" XIV–XV вв. больше всего прошлась по Европе Западной. Если Русь загородила Запад от монгольского нашествия, жертвуя сожженными городами и огромными людскими потерями, то это же обстоятельство разрухи и рассеянности населения сыграет положительную роль при очередной пандемии чумы для Руси. Первыми ее жертвами станут монгольские и другие тюркские народы, построившие те самые города со цветущими садами и великолепными мечетями на Великом караванном пути от Алтая до Дуная по южным степям современной России, по которому вывозили награбленное. Те самые, остатки которых будут находить археологи. Потом чума перекинется на Ближний Восток и за Карпаты. Сделает "черный" круг по прибрежным странам Средиземноморья и Балтики и остановится только перед редкими селениями финнов на севере и в землях новгородской и центральной части Руси. Здесь сыграет тот же фактор рассеянности селений с малым количеством жителей. Свидетельством тому станет появление множества новых монастырей в отдаленных местностях. На самом деле таковые монастырями на первых порах не являлись. Это были новые поселения бежавших от чумы людей. Какая-то часть из них потом вернется обратно, какая-то останется. В этих селениях еще длительное время будут соседствовать мужские и женские общины как пережиток тех времен. При Иване IV монахов тех монастырей станут упрекать в несоблюдении заповедей, ибо они дозволяли девкам и парням жить в монастырях "невозбранно". Будут издаваться специальные указы, запрещающие сожительство разнополых общин. Тогда же появляются и закрытые селения в труднопроходимых лесах, болотах, горах - своего рода скиты. Первоначально и они возникали не в результате раскола церкви, а как следствие спасения от чумы бежавших с обжитых мест людей.
Самые тяжелые последствия от мора пришлось пережить жителям Северо-Западной Руси в первое пришествие чумы. Тогда умерло людей "бесчисленное множество". И не в одном только Новгороде и Пскове. Слухи о страшной заразе распространялись быстрее самого поветрия, возвращаясь приглушенным эхом сплетен и пересказов. "Мню", то есть "предполагаю", пишет летописец, "яко по лицю всея земля походя". Общую картину масштабов трагедии и хронологию предшествующих и последующих событий можно восстановить по отрывочным сведениям той же Новгородской летописи.
В ней сообщается о засушливых годах с пожарами в Москве (1337 г.) и Новгороде (1340 г.). Они перемежаются с высокой водой в весенний паводок и усилением ветров "с бурями и вихрами". Здесь же коротко записано, что в Новгороде в 1341 г. хлеб был дешев, а скот рогатый весь помер. Явления взаимосвязанные: зерно, выращенное на прокорм скоту, оказалось невостребованным и потому его отдавали почти даром. Зато голодными оказались годы последующие.
В 1340 г. великим князем Московским и всея Руси становится Симеон Иванович, получивший впоследствии прозвище Гордый. За ярлыком на княжение он лично ездил в Орду к хану Узбеку, обещав большие подношения. По возвращении он надеялся собрать дань с богатого Новгорода, а заодно приструнить непокорных новгородских бояр, давно косившихся в сторону
Литвы. И ему это удалось. Мир был восстановлен по старым грамотам с сохранением вечевого права.
В это же время на западных границах Новгородской земли происходят довольно-таки странные события. Немцы выходят к Изборску, к Чудскому озеру и строят там свои города. Литовцы также замечены в перемещении на свободные территории, но не предпринимают никаких военных действий. Литовский князь Ольгерд подошел к Новгороду и через городскую стену обратился к жителям: "Меня облаял ваш посадник Остафей Дворянец назвал мя псом". В тот же день на вече посадника убили с криками: "Из-за тебя волость нашу могут взять". Конфликт не имел продолжения.
Тут же читаем о мятеже за Нарвою, где чудь перебила всех своих бояр. В Литве начинается "Великая замятия". О том, что это такое, на Руси узнают чуть позже.
В 1348 г. король шведский, по летописи, Магнуш (Магнус) присылает своих послов уведомить о своем походе на Новгород. Поводом для него являлось нежелание новгородцев принимать латинскую веру. Либо вы нашу веру берете, либо мы вашу, если докажете, что она лучше. Но, докажете - не докажете, я все равно на вас иду. Примерно такая логика. Новгородцы послали за помощью к великому князю Московскому Симеону. Тот находился в Торжке и было пошел со своим отрядом на помощь, но неожиданно оставил командование своему брату Ивану, а сам поспешил в Москву. Иван до Новгорода дошел, но в Ореховец на Ладогу идти отказался. Осаду крепости Ореховец шведы держали недолго. Неожиданно король Магнуш "поехал от городка прочь, а рать оставил". Что стало потом с той ратью и вообще с жителями Ореховца - не сообщается. Столь стремительное и необъяснимое отступление противника для новгородцев не осталось без внимания. В их сознании оно отложится как паническое бегство. Возникнет легенда, будто бы, осознав свою неправоту в отношении христианской веры, он зарекается когда-либо нападать на русичей и завещает этого не делать впредь своим потомкам. На самом деле все оказалось прозаичнее и трагичнее для шведов. Стоит посмотреть на даты. Эти события происходят между весной 1348 и осенью 1349 г. Но как раз в 1349 г. на Скандинавию приходит чума. Местных жителей сгубила обыкновенная жадность. О том, что в мире распространилась страшная болезнь, они скорее всего все-таки знали. Но надеялись, что обособленное географическое положение как-нибудь убережет их от напасти. Когда к норвежскому берегу прибило корабль с вымершей командой, норвежцы не побоялись зайти на корабль и не постеснялись обследовать трюмы. В них оказались тюки с шерстью. Не пропадать же добру! После этого чума поразила жителей густозаселенных прибрежных районов юга Скандинавии и стремительно распространялась на восток в сторону Финляндии. Остановилась только в районах далеко отстоящих друг от друга населенных пунктов. Известие о чуме, можно с уверенностью сказать, и стало для короля Магнуса Эриксона причиной бегства.
Чума перекидывается на новгородские земли, возможно от тех же шведов. Народ еще верит в силу молитвы. Владыка Василий откликается на просьбу псковичей, дабы своим благословением и мольбами отвести грозную болезнь. После крестного хода с хоругвями и иконами он отправляется в обратный путь и по дороге умирает от той самой болезни. Но, как служитель церкви, летописец продолжает убеждать читателей, что вера и благословение могут остановить чуму.
Той же весной умирает митрополит всея Руси Феогност, "много поболив". Считается, что причина его смерти была связана с эпидемией, и точно можно установить, когда чума добирается до великокняжеских палат. Скоропостижно умирают великий князь Московский и всея Руси Симеон Гордый и оба его малолетних сына, а также младший брат Симеона Андрей Серпуховской. "И пребывали новгородцы полтора года с великим князем в мире", - сообщает летопись. Надо думать, как раз в эти полтора года и свирепствовала чума. Народ бежит из городов. Через десять лет экспансия новгородских бояр смещается в Заволочье, к карелам Заонежья и на Северную Двину, к уже освоившим те места новгородским беженцам. Князь Суздальский Константин переезжает со своей семьей в небольшое селение Нижний Новгород, и оно получает статус главного города в княжестве. Вместе с суздальцами спасались бегством муром ляне. Об этом мы узнаем из повести об обновлении града Мурома тех лет. В ней говорится, что князь Муромский Юрий Ярославич решает перенести город на новое, а точнее на старое место, туда, где он находился до Батыева нашествия.
После похорон великого князя в Орду отправляется новгородец Семен Судаков с посольством: просить ярлык на великое княжение для князя Суздальского Константина. Такое решение исходило от совета бояр. Но его в Орде не послушали и ярлык отдали последнему оставшемуся в живых брату Симеона Гордого Ивану. Ему на тот момент было 27 лет. Так начинается противостояние московских и суздальских князей за право наследования великокняжеского престола. Особая роль здесь принадлежит Дмитрию Константиновичу (1322–1383), сыну суздальского князя.
Тогда на великокняжеский престол претендовали три князя - все потомки Ярослава Всеволодовича Большое Гнездо (1191–1246): суздальско-нижегородский князь Дмитрий Константинович, как правнук от четвертого сына Ярослава Всеволодовича - Андрея Ярославина; тверской князь Михаил Александрович - как правнук от седьмого сына Ярослава Всеволодовича - Ярослава Ярославина и брат Симеона Ивановича Гордого - Иван. Симеон Гордый был правнуком второго сына Ярослава Всеволодовича - Александра Ярославина (Невского), внуком младшего сына Александра Невского Даниила. Его родство определяется по единственной записи в Лаврентьевской летописи на вставном 167-м листе. Возможно, именно это последнее обстоятельство родства и подвергалось больше всего сомнению. Согласно лествичному праву перехода престола от старшего брата к младшему, а после его смерти к старшему сыну по линии старшего брата, правами на престол больше всех владел Дмитрий Константинович Суздальский.
Дмитрий Константинович ярлык на Великое княжение Владимирское все-таки получит, но только после смерти Ивана Красного, да и то на время. Главная проблема для него заключалась в том, что город Владимир к тому времени фактически перестал быть резиденцией великих князей. Центр политической и хозяйственной жизни давно переместился в Москву. Поддержки московских бояр он не получил, а значит, и реальной власти не имел. В 1364 г. он добровольно откажется от своих прав в пользу сына Ивана Красного Дмитрия (впоследствии Донского).
Сложнее оказался конфликт между Москвой и Тверью. Михаил Александрович мог гордиться своим дедом Михаилом Ярославичем по двум причинам: во-первых, тот в свое время имел титул Великого князя всея Руси (1305–1318), во-вторых, был убит в Орде за открытое непризнание власти татар. Его претензии на престол подкреплялись военной поддержкой соседней Литвы. Великий князь Литовский Ольгерд был женат на дочери Михаила Ярославича Иулиане. Ольгерд дважды водил свои войска на Москву, желая посадить на Москву своего тверского родственника, но безуспешно. Михаил, осознавая зыбкость своего положения, то отказывался от своего права на великокняжеский престол, признавая себя младшим братом московского князя, то опять ехал добиваться ярлыка на княжение в Орду. Он так и умер, до конца своей жизни не смирившись с положением "младшего брата". Его годы жизни: 1333–1399.
Вопрос династической преемственности оказался крайне принципиальным с точки зрения легитимизации власти. Доказавший право первенства имел моральное основание на проведение политики присоединения к Московскому княжеству других славянских земель, удельных княжеств. Правопреемственность должна была в этом случае обеспечиваться непрерывностью смены поколений князей одного рода, вплоть до первого, родоначальника. Однако за столетие монголо-татарского владычества многие родственные связи княжеских родов были нарушены. Поэтому они оспаривались. Лишь отголосок этих распрей в продолжение всего этого времени и доносит до нас самая древняя летопись - Лаврентьевская. Окончание своей летописи Лаврентий датирует 1377 г. Следовательно, она была написана при жизни Дмитрия Константиновича (1322–1383) и Михаила Александровича (13331399). Возможно, тогда же в летописи появляется и вставной 167-й лист. Упоминая суздальского князя, Лаврентий называет и еще одно имя - епископа Суздальского Дионисия, по благословению, а точнее, по поручению которого, как сообщается в летописи, она составлялась. Личность этого человека, несомненно, привлекает к себе внимание, так как события, в которых он принимал участие, ясно показывают заинтересованность Константинопольского патриархата в утверждении действительно сильной и единой власти в Московии с сохранением православия. А начальным вопросом в летописи стоял как раз вопрос о том, кто первее всех на Руси стал княжить.
В условиях дестабилизации внутренней обстановки и сохраняющейся экономической зависимости от Орды обращает на себя внимание запись в Новгородской летописи под 1376 г. совершенно другого характера. В ней говорится следующее: приходил по весне в Новгород митрополит Марк от святой Богородицы с Синайской горы, "милости ради". А через некоторое время из Иерусалима архимандрит Вонифантий, тоже милости ради. Слово "милости" подразумевает милостыню, подаяние. Таким образом, мы узнаем о визите первых просителей на содержание христианских церквей и монастырей из далеких земель. И это в те-то тяжелые для Руси годы. И просителям не отказывают. Сей безобидный жест дипломатического милосердия имел далекоидущие последствия.
Глава 2
Святитель Киприан: тернистый путь к признанию
Митрополит Киевский и всея Руси Киприан (ок. 1330–1406) известен как видный политический деятель, переводчик и писатель. Его путь от момента поставления митрополитом до момента признания занял практически 15 лет. Ему придется пройти через позор открытого неприятия, личного оскорбления, грабеж и заточение в темнице. Тем не менее он оставался верен намеченной цели. Она видна была сразу по нареченному ему титулу митрополита Киевского, Русского и Литовского в 1375 г. Таким образом, единение православных церквей в этих княжествах предполагало и единство политическое исторически близких по этническому составу земель. Этому благоприятствовали определенные условия.
В 1353 г. в Константинополь отправляется новгородский архиепископ Моисей с извещением о смерти митрополита Феогноста. По сложившимся правилам митрополита на Русь назначали в Константинопольской патриархии с обязательным утверждением кандидатуры императором Византии. В задачу новгородского архиепископа входило оповестить о случившемся, дождаться нового назначенца и с ним вернуться в Москву. Особая роль Моисея заключалась в том, чтобы при выборе нового митрополита учитывалось мнение самого Моисея как представителя Московской митрополии: назначенец должен был отличаться благочестием и не быть замешанным в каких-либо скандалах. Возможно, это был намек на неблаговидные действия покойного Феогноста. Однако новгородский архиепископ возвращается один, привезя "ризы крестцаты, и грамоты с великим пожалованием от цесаря и от патриарха, и златую печать". То есть все символические атрибуты духовной власти. Право выбора митрополита всея Руси предлагалось решать на месте. В зачумленную Русь желающих ехать, несмотря на престижность митрополичьей кафедры и должности, из-за которой постоянно велась подковерная борьба, на этот раз не нашлось. Там просто испугались. Уже на следующий год за доставлением митрополитом в Константинополь отправляется архиепископ Алексий (Бяконт), русский по национальности. Он хотел добиваться признания своей легитимности через процедуру утверждения константинопольским патриархом и императором Византии. Тут-то в Царьграде и спохватились, что могут утратить влияние на Московию. Алексея митрополитом утвердили, но в сопроводительной грамоте патриарха Филофея к великому князю и к русской митрополии (Киевской и всея Руси) недвусмысленно читается, что они признают Алексея исключительно по его заслугам, ".. но отнюдь не соизволяем и не полагаем, чтобы впоследствии и кто-нибудь другой из обитающих в России был там архиереем…".
Здесь следует обратиться к церковной истории, в контексте с историей общеевропейской. К началу второй половины XIV в. мы застаем некогда могущественную Византийскую империю в глубоком кризисе: политическом, экономическом, демографическом. Ослабленная крестоносцами, бесцеремонно перемещавшимися из Европы по побережью Адриатического моря в Обетованную землю и обратно в течение нескольких столетий осевшими латинянами-католиками, превратившимися из воинов в грабителей-мародеров, Византия, кроме прочего, увязла в своей собственной гражданской войне. Между сторонниками новопровозглашенного малолетнего императора Иоанна V Палеолога, после смерти Андроника в 1341 г., и сторонниками командующего армией (доместика) Иоанна Кантакузена разгорается нешуточный спор за право регентства. Против Кантакузена, который должен был стать регентом по уже сложившейся традиции, выступила мать Иоанна Палеолога Анна Савойская. За ее спиной стояла аристократия, землевладельцы, скажем так, все остальные круги высокого достатка. За Кантакузена выступали городские ремесленники, поденщики, крестьяне и все остальные, кто жил впроголодь. Что послужило поводом - уже не важно, но в столице империи Константинополе в один момент начались массовые погромы богатых имений, торговых лавок. Доведенное до крайности население выплеснуло всю ненависть на своих эксплуататоров. В скором времени они переросли в открытое восстание населения по всей империи, и особенно в ближних районах Балканского полуострова. В конфликт втянулись болгары, фракийцы, македонцы и другие народы, а также турки-османы. Их Анна Савойская пригласит к себе на службу. Кончится это очень плачевно для авторитета самой Анны. Турок она направит для усмирения восстания в при дунайских землях. Это будет 1347 г. Турки кочевали в южных районах Закавказья и оказались в более выигрышной ситуации перед кочевниками Северного Закавказья, Причерноморья, Южных Карпат. Черная смерть, проредившая население монгольской Орды, Ближнего Востока и Европы, удивительным образом не коснулась внутренних районов Средней Азии. Турки вошли во Фракию, продвинулись до низовьев Дуная через болгар до сербских деревень, но так и не нашли никого, с кем можно было бы сражаться. Они не нашли и того, чем можно было бы поживиться, кроме брошенных обугленных жилищ и истлевших трупов людей и животных. Обратно они возвращались через Македонию, представлявшую то же самое зрелище. Раздосадованные турки разграбили и погромили жителей предместья Константинополя. Эти события повлияли на установление перемирия в 1347 г. между конфликтующими сторонами. Кантакузен становится соправителем Иоанна V с именем Иоанна VI. В закрепление отношений он отдает замуж за подросшего Иоанна свою дочь.
Тем временем Константинополь десять лет приходил в себя от последствий пандемии чумы. С улиц и домов убрали трупы, тротуары помыли и выскоблили. Беспокоило только одно: город оказался в окружении турок. От бывшей империи остался один Константинополь, неприступный символ былого величия и центр христианского мира. Турки то подходили к городу, грозя нападением и требуя выкупа, то ненадолго отступали. Круговой полной осады еще не было, но все понимали: рано или поздно это должно случиться. Начались лихорадочные поиски решения проблемы. Пошли один за другим государственные перевороты, смена патриархов. Правящая верхушка обратилась за помощью к европейским монархам и папе римскому с просьбой организовать новый Крестовый поход против завоевателей турок-османов. Они готовы были поступиться православной верой и принять унию от
Римской церкви. Они понимали, что сохранившиеся в Греции, Болгарии православные монастыри и церкви утратили свою экономическую независимость. Пожертвования от нищего населения не обеспечивали в достаточной степени условий для выживания. Единственный очаг православия сохранялся в Московской Руси, где монголы и татары проявляли терпение и благосклонность к чуждой им вере. Если с Крестовым походом никак не получалось, то восточные славяне могли оказаться тем живительным ручейком вспомоществований, благодаря которому Константинопольский патриархат мог сохранять свою идеологическую миссию - символа единства и верховенства в православном мире.