Есть версия: портреты своих мучителей Никитин писал до ареста. Не предполагая даже, что пройдет несколько лет, и льстившие ему сановники, с трудом добившиеся, чтобы их портреты писал придворный художник, живописец, любезный самому государю, в иную эпоху – при Анне Иоанновне, будут допрашивать его "с пристрастием", обвиняя в государственном заговоре.
– А как же буковки "г", означавшие, что портретируемые имеют титул графа? Ведь Никитин был в это время уже доставлен в застенки Тайной канцелярии?
По мнению Н. Молевой, надписи на портретах были сделаны в то время, когда портреты переходили к новым владельцам.
В конце 40-х гг. XVIII века доброе имя художника было восстановлено, при Анне Леопольдовне он был оправдан, а Елизавета, взойдя на престол (как помнит читатель, "монарший срок" Анны Леопольдовны и ее сына Иоанна Антоновича был короток), подтвердила вердикт.
Загадок вокруг портретов двух бывших денщиков, ставших видными сановниками, однако ж осталось немало. Был даже пущен слух, или распространена версия, что Ушаков, с восторгом относившийся к творчеству Ивана Никитина, заступался за него в ходе следствия, тайно ему покровительствовал и добивался сносных условий содержания в равелинах Петропавловской крепости. Однако ж достоверно доказано: отсидел пять лет в одиночной камере, был подвергаем в ходе следствия ежедневным "допросам с пристрастием".
На портретах изображены люди значительные, вызывающие доверие и даже симпатию, взгляд глаз – людей не глупых.
Вряд ли симпатия к портретируемым осталась бы в сердце художника, если бы в памяти жили годы, проведенные в каменном мешке…
Интересны портреты и вот чем: чего уж корить "преуспевающих денщиков" происхождением. Обе семьи впоследствии "отметились" в российской истории. Второй сын Г. П. Чернышева Захар стал генерал-фельдмаршалом при Екатерине П. Правда, злые языки могут возразить – не столько благодаря личным заслугам перед Отечеством, сколько – перед Государыней, с которой Захара связывала нежная дружба. Оставили свой след в истории и младший сын Чернышева Иван, женатый на двоюродной сестре Елизаветы Петровны. Тоже ведь сюжет для гламурной драмы: потомок денщика становится супругом дамы царской крови…
А вот другая судьба: внук упомянутого выше Ивана – Захар Чернышев – стал декабристом. Декабристы же не только "разбудили Герцена", но и декларировали возможность цареубийства… Интересно, что его сестра Александра тоже разделяла взгляды брата, став женой декабриста Никиты Муравьева, той, что привезла в Сибирь знаменитые стихи Пушкина…
Еще один любопытный исторический сюжет берет начало в портрете графа Чернышева кисти Ивана Никитина. Эта линия связана с орденами, к изучению которых я много лет призываю читателей моих исторических сочинений.
Иван Никитин изобразил графа с лентой Ордена Андрея Первозванного.
Орден Святого Апостола Андрея Первозванного был высшей наградой в России. Предположительно, Петр I учредил его 10 марта 1699 г. Апостол Андрей считался покровителем мореплавателей, вот почему в символах Ордена использован Андреевский крест и цвет воды и моря – голубой, как на кресте и звезде, так и на ленте.
Орденом Св. Андрея Первозванного награждались лица за воинские подвиги и государственную службу, "дабы, взирая на сии явные знаки милости и преимуществ, ободрить и других к храбрым и верным услугам и к прочим подвигам в военное и мирное время…". В проекте статуса, разработанного самим Петром I, были умело вставлены и характерные для истории России всех времен оговорки: а также "в воздаяние и награждение одним за верность, храбрость и разные нам и отечеству любезности".
Такая формулировка позволяла достаточно широко понимать заслуги, за которые давался этот высший орден Империи.
Жаловался Орден крайне редко. При жизни Петра I им были пожалованы 38 человек.
Первым кавалером ордена стал в 1699 г. современник И. Никитина – генерал-адмирал Ф.А. Головин.
А вторым… – модель И. Никитина, – гетман Мазепа. На портрете он одет небрежно, – а коли не в парадном платьи, то и без ордена. Иначе, возможно, и споров об атрибуции портретируемого не было бы.
Но если с первым кавалером ордена Андрея Первозванного особых проблем у Петра не возникало, то со вторым… Ошибку Петр исправил по-своему. В самые напряженные дни подготовки к Полтавской битве он разослал гонцов с приказом срочно изготовить и доставить "Орден Иуды". Он представлял собой двенадцатифунтовую медаль с цепью. На ней был изображен повесившимся над рассыпанными серебренниками Иуда и отчеканены слова: "Треклят сын погибельный Иуда еже сребролюбие давиться".
Впоследствии "Орден Иуды" носил по праздничным дням для потехи один из придворных шутов.
Интересно, что со времени короткого правления Иоанна Антоновича Орденом стали награждаться младенцы мужского пола – Великие князья – при крещении.
А вот уж совсем любопытная деталь: лишь с 1797 г. Орден стал официально украшаться бриллиантами. Эти украшения составляли высшую степень ордена.
Тогда как на портрете Чернышева, приписываемом И. Никитину, – Орден уже осыпан бриллиантами.
Да был ли Орден? Может быть, владельцы портрета приказали неизвестному живописцу дописать его, а уж бриллианты "вписать" вообще не проблема.
Однако ж и тут в нашем распоряжении исторические источники.
В "Списке кавалеров четырех орденов", составленном знаменитым знатоком русской истории Д. Бантыш-Каменским, указано, что Г. П. Чернышев получил орден 30 ноября 1741 г.
И тут внимательного читателя, привыкшего к неожиданностям детективных романов, ждет афронт.
Если на портрете граф с Орденом, значит писал его И. Никитин после ноября 1741 г. Так? А вот согласно документам, Иван Никитин в это время был в ссылке. А возможно, и умер на пути из ссылки и был похоронен…
Бывали, конечно, путаницы с бумагами и в Тайной канцелярии, но не настолько же…
По отдельности факты биографии Ивана Никитина и его портретируемых весьма любопытны. Но как-то трудно соединяются они в один драматический сюжет.
Про ссылку Никитина у историка-современника Якова Штелина сказано однозначно: "по кончине государя Петра I в нещадную послан с братом в ссылку, где написал церковный иконостас в Тобольске". В это время талантливому живописцу было уже за шестьдесят… Он мужественно переносит все лишения. И вот – долгожданное помилование.
28 апреля 1740 г. Анна Иоанновна отдает распоряжение вернуть "придворного живописца" из ссылки. Императрица сильно недомогала и надеялась освобождением автора иконостаса в Тобольске заслужить у Господа снисхождения и послабления болезни.
17 октября 1740 г. Анна Иоанновна умерла. Новым правителем при малолетнем императоре Иоанне Антоновиче, сыне Анны Леопольдовны становится (по завещанию Анны) Бирон, к слову сказать, покровитель и единомышленник Ушакова.
Ивана Никитина, – не по совету ли Ушакова – из ссылки все не возвращают.
Спустя два месяца – переворот – Бирон оттиснут от престола, правительницей огромной империи становится Анна Леопольдовна. И вновь приказ – освободить Ивана Никитина. Начальник Тайной канцелярии поупрямей "временщицы на троне", а обещающий вырасти упрямым Иоанн Антонович – слишком юн…
Очередной переворот, и на престол восходит "дщерь Петрова".
Елизавета Петровна не забыла любимого живописца батюшки, – первым же указом распоряжается освободить его из ссылки. Об этом сохранился исторический документ. "Кого имяны из ссылок свободить велено вступлении на престол ее императорского величества". Под номером 4 – Иван Никитин.
Это предписание в Тайной канцелярии нарушить уже не решились.
По дате смерти художника – не все ясно, то ли 1741, то ли 1742.
Но в любом случае, вернувшись из ссылки без большой любви к сыгравшим в его жизни черную роль сановникам, мало вероятно, что взялся бы Иван Никитин писать парадный портрет двух бывших денщиков. Да хотя бы и одного Чернышева, судя по внешней биографии обоих, – художника и его модели, – не сыгравшего в жизни Ивана Никитина столь роковой роли, как Ушаков.
Вернемся к таинственной истории двух "орденоносцев".
С точки зрения качества живописи – портреты принадлежат кисти Ивана Никитина. Исторические источники вносят в сию трактовку изрядную путаницу.
Отвлечемся от дат биографий, обратимся к портретам.
Судя по лентам Ордена Андрея Первозванного на портретах – Г. Чернышев получил Орден из рук Елизаветы, Ушаков – чуть раньше, в ноябре 1740 г., – от правительницы Анны Леопольдовны.
Возникало предположение, не были ли ордена и ленты написаны позднее. Была такая не поощряемая, но и не наказуемая практика. На старых портретах дописывались новые ордена. Ордена были настоящие, портретируемые были ими награждены. Но… орден разошелся во времени с портретом. Бывало. Однако ж самый тщательный анализ показал: живопись лент и орденов современна остальному изображению.
Ордена однако ж претендовали на свое слово в качестве исторических источников.
На Андреевской ленте Ушакова был тщательно прописан осыпанный бриллиантами портрет Анны Иоанновны, – знак ее особой милости и доверия… Стало быть, сей специфический орден мог оказаться на груди сановника лишь до момента вступления на престол Елизаветы. Носить при новой государыне орден с изображением малолюбимой родственницы и предшественницы было не просто опасно, – глупо… Ушаков был в придворных политесах сведущ и на такое непотребство никогда не пошел бы. Был лишь короткий период, когда Ушаков мог без опаски носить шикарный орден с бриллиантами. Ленту Ордена он получил при Анне Леопольдовне; осыпанный бриллиантами потрет Государыни – из рук Анны Иоанновны. Стало быть, оба знака монаршего внимания он мог соединить (на груди и на портрете) – с ноября 1740 г. по ноябрь 1741 г.
А документы упрямо свидетельствуют: даже если бы Никитин захотел писать ненавистных ему преследователей (а человек он был не корыстолюбивый и бесстрашный, так чего бы ему соглашаться?), то не смог бы это сделать в силу отсутствия в столице и присутствия в Тобольске.
Одна из самых любопытных загадок в истории русской живописи…
Но если полагать, что это Иван Никитин, и что портреты написаны превосходно, – сочно, ярко, талантливо, психологически безупречно, исторически достоверно, – то и Бог с ними, загадками.
Перед нами удивительное по живописному мастерству наследие самобытного русского художника.
И перед нами уникальный по многообразию предлагаемых сюжетов и исторических деталей источник. Источник для изучения отечественной истории.
Да если бы только один…
Сколько информации о той далекой эпохе – выражения лиц, характеры, настроения, присущие портретируемым из числа членов царской семьи, одежда, сохраняющая для нас все нюансы быстро менявшейся моды, украшения…
Можно ли сегодня изучать петровскую эпоху и время "птенцов гнезда Петрова" без тщательного всматривания в зале "Третьяковской галереи" в портрет царевны Прасковьи Ивановны, в прелестный овальные портрет Елизаветы Петровны в детстве (не тогда ли запомнила будущая императрица придворного художника, а запомнив, при первой возможности стала добиваться его возвращения из ссылки).
А портреты Петра I кисти Никитина? Целая галерея, дающая множество сведений современному читателю и о характере Петра в разные годы (а ведь всем известен его переменчивый норов). А вот и конец великого правления – "Петр на смертном одре".
Да и за то одно он нам сегодня мог бы быть интересен, этот упрямый гений петровской эпохи, что был он автором первой русской исторической картины – "Куликовская битва". Надпись под картиной обстоятельная, как диссертация: "Приснославное побоище 1380 году между Доном и Мечею на поле Куликове, на речке Нередве", – и далее – чуть ли не описание самой битвы, словно художник не доверяет себе, – все ли зритель поймет, жанр то живописи для русского искусства новый, непривычный…
Однако ж если с персонажами "Куликовской битвы" разобраться не сложно, тем более, что подробная подпись дает подсказки, то с портретами современниц кисти Никитина все не так просто.
Тот же портрет царевны Прасковьи Иоанновны – поначалу попал в каталоги просто как "Портрет знатной особы". Было лишь предположение, что изображенная "может быть одной из представительниц императорского дома". Горностаевая мантия, наброшенная на плечи модели Ивана Никитина, – неотъемлемый атрибут высокого положения. В первых публикациях об этом портрете, многие десятилетия до Русского музея и "Третьяковки" находившемся в частных коллекциях, скупо сказано: "Считался ранее портретом царевны Анны Петровны, но в 1714 г. ей было только 6 лет, что совсем не соответствует возрасту портретированной особы".
Обратимся к скупым историческим источникам.
Вот что писал в 1702 г. голландский путешественник и художник Корнелиус де Брюн: племянницы русского императора красивы лицом, довольно дородны, что нисколько их не безобразило, – глаз радовали их стройные талии, они красивы и добродушны, цвет лица нежный…
Три родные племянницы Государя были его фондом "агентов влияния" в сложной дипломатической игре того времени. Выдав их удачно замуж, Петр I планировал подчинить своему влиянию спорные земли, закрепить складывающиеся контакты и связи.
Возникают трения со шведами вокруг Курляндии, и хитрый Петр закрепляет победы, достигнутые силой оружия, победой дипломатической: Анна Иоанновна становится супругой герцога Курляндского.
Привлекает Петра военно-политический альянс с властителем прусского герцогства Макленбургского Карлом-Леопольдом, и вот уже старшая племянница – Екатерина Иоанновна отправляется в путешествие "к месту службы" в качестве герцогини Макленбургской.
Портрет младшей – Прасковьи Иоанновны – также был заказан Петром для "дипломатической надобности".
Есть атрибуция этого прелестного портрета, принадлежит она Нине Молевой, собравшей только по одной этой работе Никитина целый исторический и иконографический архив.
Сведения о трех сестрах мы находим и в книге весьма популярного в 70-е гг. XIX в. романиста Д. Л. Мордовцева "Русские женщины первой половины ХУШ века".
Если портреты двух денщиков Петра – это исторический детектив, то портреты трех племянниц императора – историческая мелодрама.
В юности прелестные девочки (даже описанные в литературе недостатки той же Анны Иоанновны, – это совсем другое время), заброшенные, обреченные на скукотную монотонную жизнь, по-человечески никому не нужные, да кстати, и позднее не нашедшие ни любви, ни заботы, ни понимания и в супружестве.
Три маленькие главки русской истории. Три трагедии, драмы, печальной повести с чуть улыбчивым началом и горьким концом.
Царица Прасковья Федоровна своим состоянием не обладала, Петр же в отношении семьи был скуповат. Царственная бедность. Образование – такое же скудное, как немудреный гардероб царевен. Петр ограничился жалованьем единственному учителю Рамбурзу, который чему и мог обучить трех принцесс, так только "манерам и движениям". Жили были в Измайлове царица, заброшенная Петром ради любовницы Екатерины, и три прелестных девицы. Хотели (мечтали) как лучше, а вышло как всегда…
Можно ли по портрету придворного живописца предугадать судьбу знатной модели?
На холстах, большинством специалистов относящихся к произведениям Ивана Никитина, – три милых девицы, дочери "скорбного главою" брата и соправителя царя Петра. Знатность и бедность, дворцовые интриги и неудачные романы… Да удачных романов у принцесс не бывает, разве что в сказках. Романтические мечты и убогость существования…
Состоявший в свите жениха Анны Петровны герцога Голштинского камер-юнкер Берггольц оставил потомкам прелюбопытнейший "Дневник". Судя по воспоминаниям вельможи, избалованного иногда скромной, но все же роскошью герцогских замков Европы, жили в Измайлове скудно. Царевны спали вповалку с сенными девушками, в грязи и тесноте. В одной комнате были и спальня, и приемная царицы. Душевной теплотою бы согреться в зимние вечера. Но царица обладала суровым нравом и лаской девиц не баловала.
Рано выданные, не по любви, по дипломатической целесообразности замуж, не успели они и завести пусть рискованные, но такие притягательные романы с кем-нибудь из приближенных к дворцу молодых дворян.
На портретах Ивана Никитина – ангелы и херувимы.
Но комплексы, заложенные в детстве, гулко откликаются спустя годы.
Старшая – Екатерина Иоанновна, – после двух лет жизни с развратным и грубым мужем, оставила Макленбург и несмотря на сопротивление Петра вернулась в Россию. Личная жизнь так и не задалась. Историкам известна как придворная интриганка во время правления сестры – Анны Иоанновны. Сама же Анна в годы своего правления ничем хорошим современникам не запомнилась и характер ее, по выражению Нины Молевой, составившей интересное исследование истории портретов трех сестер кисти Ивана Никитина, "лег черным пятном на целое десятилетие русской истории".
Из всех портретов царевен наиболее причудливую историю имеет портрет младшей – Прасковьи Иоанновны. И жизнь ее выламывается из пусть и драматической, но обычной жизни царевен и цариц.
Насмотревшись на трагедию личной жизни двух старших сестер, чтобы и возможности такой дядюшке не дать – продать ее в унизительную зависимость европейским герцогам – извращенцам, по любви (по любви ли, может от отчаяния?) без венца сошлась с одним из соратников Петра I…
Такой шаг грозил заточением в монастырь…
Хотя избранник ее (или она была его избранницей?) Иван Ильич Дмитриев-Мамонов человек был в России того времени далеко не последний.
Участник шведской войны и персидского похода; советник Военной коллегии, один из составителей "Воинского регламента". С оговорками, – любимец своенравного царя.
Но – не "ровнюшка"…
А ведь и просвещенной Европе известен. А на Европу Петр I привык оглядываться.
О морганатическом супруге царевны Прасковьи Иоанновны воспоминание оставил испанский посол.
В своих дипломатических "рапортах" герцог де Лириа называет Ивана Ильича человеком значительным, с умом и характером, умелым дипломатом и в интригах придворных "лукавым и пронырливым". Может, это и помогло храброму военачальнику выйти победителем из так и не начавшегося "сражения" с императором…
Петр I с фактом самоуправства племянницы и приближенного смирился.
Полна интригами придворная жизнь.
Когда Дмитриев-Мамонов выдал свою любимую дочь от первого брака замуж за… любимого денщика Петра I – Василия Поспелова, при дворе заговорили о тайном "заступничестве" денщика за союз Мамонова и Прасковьи.
Тонкая материя – история живописи, а и тут без влиятельных денщиков не обойтись.
Коротким было однако ж счастье самой счастливой из трех царевен.
В 1730 г. скоропостижно умирает Дмитриев-Мамонов. Годом позже вслед за любимым (все таки, думается, любимым, а не просто влиятельным и уважаемым, спасшим ее от продажи в "рабство" какому-нибудь плюгавенькому европейскому князьку) уходит из жизни и "царевна Прасковья".
А портрет Прасковьи Иоанновны оказывается в Академии художеств. Портрет был написан в 1714 г. Напомним начало очерка: в 1716 г. советовал из Амстердама в письме в Гданьск путешествующей с ним по Европе жене рекомендовать молодого живописца польскому королю, "чтобы велел свою персону ему писать, также и прочих каво захочешь,/…/, дабы знали, что есть и из нашего народа добрые мастера".