Талантливый военачальник храбро сражался под Хотином, при Ларге и Кагуле, командовал Кубанским корпусом. С семитысячным отрядом в 1791 году он штурмом овладел турецкой крепостью Анапой, упорно обороняемой пятнадцатитысячным гарнизоном, а чуть позже завоевал для Российской империи Тарковское шамхальство и Дербентское ханство. Испытал Иван Васильевич и милости Павла I, даровавшего ему титул графа за верность присяге Петру III в дни екатерининского дворцового переворота, и страшные годы царевой опалы. При Александре I Гудович – главнокомандующий войсками в Грузии и Дагестане, и, если бы не потеря глаза и навалившиеся хвори, маститый старец еще, конечно же, сражался на благо Отчизны, однако с 1809 года ему довелось служить на гражданском поприще, ибо российский самодержец доверил ему почетный пост главнокомандующего в Москве.
В Белокаменной бодрый восьмидесятилетний старец показал себя врагом всяких новомодных вольностей. Иван Васильевич был настолько предан своему августейшему благодетелю, что до мелочей старался выполнять указы императора, даже если казались, на первый взгляд, абсурдными. Как известно, Александр I был близорук, однако принципиально не носил очков и не терпел их на носах приближенных, считая сие неприличной вольностью. Еще при его августейших предшественниках на троне считалось наглостью смотреть младшим по возрасту или чину на старших через очки, а разглядывание чужого лица в упор вообще воспринималось дерзким жестом. В крайнем случае можно было изящно поднести ненадолго к глазам более аристократический лорнет, чтобы рассмотреть внимательнее какую-нибудь миниатюрную вещицу, но при дворе пользоваться очками император запретил. Не случайно Лев Толстой заставил не "светского" Пьера Безухова, только что вернувшегося из-за границы, сделать бестактность, появившись в очках на приеме в чинном салоне Анны Павловны Шерер, доверенной фрейлины вдовствующей императрицы.
Вот и Иван Васильевич Гудович не терпел в подвластной ему Москве ношения очков молодежью. Он собственноручно срывал предосудительный предмет с носа "дерзких провинившихся", приговаривая: "Нечего вам здесь так пристально рассматривать!". Над подобными слабостями маститого генерал-фельдмаршала, сенатора, кавалера всех высших российских орденов да к тому же и члена Непременного государственного совета оставалось только втихомолку посмеиваться. Правда, однажды остроумцы все-таки не выдержали и провели по московским бульварам кобылу в очках и с шутливой надписью: "А только трех лет" [227] . Сии "подвиги" престарелого Гудовича невольно заставляют вспомнить незабвенных героев грибоедовского "Горя от ума", особенно полковника Скалозуба…
К счастью москвичей, пробарствовав три года в Первопрестольной, в феврале 1812 года их престарелый главнокомандующий наконец-то ушел в отставку, уехав в пожалованное ему еще Павлом I украинское имение, где стал наслаждаться жизнью: завел прекрасный оркестр из крепостных, псарню, заделался страстным охотником и почил "от совершенного истощения сил" в 1820 году, немного не дожив до девяноста лет [228] .
Шпага Кутузова и перо Платова
В славном декабре 1812 года, когда войска Наполеона с позором спешно покидали пределы Российской империи, Франсуа Дюваль завершил работу над исполняемой по повелению императора "шпагой золотой, украшенной лаврами из изумрудов и бриллиантов", предназначенной мудрому фельдмаршалу Михаилу Илларионовичу Кутузову-Смоленскому [229] . Главнокомандующий русскими войсками удостоился парадного оружия за победу, одержанную 6 октября в кровавой битве при Тарутине над французским корпусом Мюрата, носившего пышный титул короля Неаполитанского. На донесении об одержанной после полуторамесячного затишья виктории, практически решившей плачевную судьбу армии Наполеона, теперь вынужденного покинуть Москву, "без лести преданный" Александру I граф Аракчеев 31 октября 1812 года написал, что "Его Императорское Величество" жалует победителю "шпагу, богато украшенную алмазами, с лавровыми венками" [230] . Франсуа Дювалю выдали казенные изумруды, добавив к ним бриллиант весом в 5 1/2 карат, остальные же материалы ювелир использовал собственные. Свою работу, продлившуюся полтора месяца, и золото мастер оценил в 2400 рублей. Всего же 25 125 рублей составила стоимость сей монаршей награды полководцу, к середине декабря уже успевшему изгнать грозного супостата за пределы России. И отнюдь не случайно в сопроводительной Высочайшей грамоте к золотой с драгоценными каменьями шпаге присутствовала многозначительная фраза, обращенная к Михаилу Илларионовичу Кутузову: "Сей воинственный знак, достойно вами стяженный, да предшествует славе, какою по искоренению всеобщего врага увенчает вас Отечество и Европа" [231] . А в Новый год войска перешли рубежи отчизны, дабы сопроводить "узурпатора трона потомков Капетингов и Бурбонов" до самого Парижа, попутно освобождая европейские земли, попавшие под пяту французских захватчиков.
К сожалению, драгоценная шпага победителя Наполеона не уцелела от разрушительного действия времени, как и "брилиянтовое перо с вензловым Его Императорского Величества именем и с лаврами", чьи листочки опять имитировались травянисто-зелеными смарагдами, пожалованное для ношения на шапке знаменитому казацкому атаману и генералу от кавалерии графу Матвею Ивановичу Платову, сделанное тем же ювелиром в апреле 1813 года не только по "изустному" указу самодержца, но и "по апробованному им 22 февраля в городе Калише рисунку" [232] . (См. цвет. илл. 30.)
Столь необычная высокая награда была не случайной. Донские казаки, чуть не захватившие французского императора ночью 13 октября 1812 года близ реки Лужи, были грозой для "Великой Армии" противника. Одна лишь весть об их появлении вселяла во французов такой страх, что те спешно снимались с биваков, зачастую даже не рискуя сражаться с жестокими и безжалостными кавалеристами, чей глава обычно отчитывался начальству в рапортах, что "неприятель пардона не просил, а российские войска, быв разъярены, кололи и били его". Именно казаки войска Донского разгромили корпус маршала Даву, а на остатки драпавших после их сокрушительного удара воинов корпуса маршала Нея устроили "живое подобие звериной травли". Только при преследовании врага, отступавшего от Малоярославца до Ковно, казаки под личным предводительством Платова захватили 50–70 тысяч пленных, более 500 пушек, 30 знамен и все золото и серебро, награбленные французами в Москве. Население Пруссии да и других немецких земель встречали прославленного атамана как победителя, окончательно сокрушившего по признанию самого Наполеона французскую армию. Мирные жители удивлялись дисциплине казаков, хотя воины-ополченцы Платова вовсе не получали продовольствия и должны были добывать его сами. Не останавливаясь ни на один день для отдыха, атаман-граф со своими войсками прошел от Немана до Данцига.
Во время визита Александра I в Англию в 1814 году британцы чествовали всевозможными торжествами находившегося в императорской свите "Зарейнского" атамана, поскольку видели в нем самого славного героя войны с Наполеоном. Оксфордский университет поднес Платову докторский диплом, город Лондон – золотую саблю с эмалевым гербом Великобритании и Ирландии и с его вензелем. Портрет русского графа занял почетное место в королевском дворце, а принц-регент пожаловал Матвею Ивановичу свой портрет, осыпанный драгоценными каменьями, "в знак почтения, уважения и удивления к бессмертным подвигам, подъятым для пользы отечества своего и для спасения Европы" [233] . Простые же люди стремились воочию увидеть того самого генерала Платова, обещавшего, как утверждали лубочные картинки, отдать не только 50 тысяч крон, но и свою красавицу-дочку в жены герою, доставившему бы ненавистного Бонапарта живым или мертвым к столь патриотичному отцу. Кстати, передать царившее тогда в Англии искреннее восхищение предводителем казачьих войск, смешанное с благодарностью, как, впрочем, и отношение к "почтенному старику" обоих российских братьев-самодержцев, великолепно удалось Н.С. Лескову в "Левше".
Английские художники, портретируя атамана Донского казачьего войска, не забывали написать на его шапке драгоценное жалованное перо, ставшее своеобразным атрибутом Матвея Ивановича Платова [234] . Московский же мастер Андрей Григорьев исполнил несколько почти одинаковых серебряных, покрытых позолотой блюд. На каждом искусно вычеканены под оком Провидения увенчанный графской короной вензель и герб организатора ополчения донских казаков, окруженные всевозможным оружием, жалованными орденами, а на почетном месте красуется императорская награда. По борту одного из блюд в отдельных рамках читаются выведенные чернью не шибко грамотные надписи: "ТЕБЕ ПОТЧЕНЫЙ ГРАФЪ ОТЕЦЪ УСЕРДИЕ НАШИХЪ" "СЕРДЕЦЪ ТЫ НАМЪ ДОСТАВИЛЪ СЛАВУ И ПОЧЕТЪ", к тому же поясняющие причину дара: "ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗЪ ФРАНЦУСКАГО ПОХОДА", а заодно указывающие, что сия вещь поднесена "1814 ГОДА ОТЪ ОБЩЕСТВА МИХАЙЛОВСКОЙ СТАНИЦЫ". Другое же, тоже серебряное, блюдо через два года вручило герою Отечественной войны 1812 года благодарное Общество новочеркасских торговцев [235] .
Немного истории… Тайные языки прелестниц
В галантный " осьмнадцатый " век дамы любили пользоваться бессловесными, но красноречиво изъясняющимися языками мушек и вееров. Теперь кокетливые мушки отошли с пудреными париками в прошлое. Зато неизменные позиции остались у вееров, правда, на какое-то время уменьшившихся в размерах, но это отнюдь не мешало щеголихам вести безмолвный разговор с поклонниками. Хитрые красавицы, чтобы их амурные шашни не так-то легко было раскрыть ревнивым мужьям, непрерывно совершенствовали тайный язык влюбленных.
В 1820-е годы появился язык перчаток. Особенно любезна сердцу была выроненная разом пара перчаток, свидетельствовавшая: " Я вас люблю " , а якобы " нечаянно " оброненная перчатка говорила влюбленному желанное " да " . Зато ничего не было страшнее кавалеру, чем видеть свою пассию теребящей перчатки рукой, ибо сие означало жестокое " нет " [236] .
Никуда не ушел и язык цветов. Он не только, в зависимости от моды, слегка корректировался [237] , но и совершенствовался, поскольку барышни и дамы еще в Век Просвещения увлеклись ботаникой. Да так серьезно, что в Германии в 1805 году во время пребывания там Александра I берлинские дамы ради доказательства уважения к русскому императору – защитнику и избавителю их родины от притязаний Наполеона – носили " букеты под названием александровских " , собранные из цветов, составляющих по начальным буквам своих немецких названий имя " Alexander ". Без большого букета на груди или хотя бы маленького в волосах ни одна порядочная женщина не смела нигде появиться: ни в общество, ни в театр, ни на гулянье. А вскоре и русские дворяне узнали, что для создания нужного эффекта следует объединить воедино нежный анемон ( Anemone ) , горделивую лилию ( Lilie ) , веточку дуба с желудями ( Eicheln ) , амарант ( Xeranthenum ) , стебелек акации ( Accazie ) , пышный цветок гвоздики ( Nelke ) , скромные " веселые глазки " ( Dreifaltigkeitsblume ) , вьющийся плющ ( Epheu ) и, наконец, красавицу-розу ( Rose ) [238] .
В это время тексты любительских литературных опусов зачастую таили более или менее скрытые акрограммы. Граф Григорий Иванович Чернышёв ( 1762–1831 ) , обер-шенк высочайшего Двора, считался современниками одним из самых любезных людей в свете, славился умом и приветливостью. Бонвиван и душа общества, граф поражал окружающих своим красноречием и образованностью, обожал театр, но, следуя отчему примеру, был таким большим мотом и любителем роскоши, что имения его в течение восьми лет находились в опеке у заботливого Гаврилы Романовича Державина. Правда, лишь немногие знали, что расточительный богач был канцлером верховного органа, руководившего сетью масонских лож. Подкосила счастливую жизнь Григория Ивановича судьба сына Захара и зятя Никиты Михайловича Муравьёва. После восстания декабристов Захара разжаловали в рядовые, а милая Александра, верная супружескому долгу, самоотверженно уехала в Сибирь вслед за обожаемым мужем, сосланным на каторжные работы. Сиятельный граф окончательно удалился в губернский Орёл, где, впав в мистицизм, скончался от горести и скорби по близким. Но в счастливые годы вельможа любил пописывать на французском языке, на коем изъяснялись аристократы, и из-под его пера выходили не только громоздкие драмы, но и прелестные весёлые стихи.
Светские петиметры, любившие волочиться за изящными " Психеями " , особенно ценили пользующийся в своё время огромной популярностью галантный, полный галльского остроумия акростишок " Модное объяснение в любви " , сочинённый знатоком женских сердец. Ни одна прелестница не могла устоять перед чарами пронзительных строф графа Григория Ивановича Чернышёва. Она млела от страстных слов, зажигающих огонь в крови, голова кружилась от жарких клятв, и вскоре очаровательница готова была покориться сладостному чувству и раскрыть свои нежные объятия любезнику, вкрадчиво произносившему:
Жить для тебя одной! Вот обет, который я даю.
Верь сей сладостной клятве, внушенной мне моим сердцем.
Нет счастья без тебя! Всё теряет свою прелесть!..
Один взгляд твоих очей – вот истинное блаженство!
Среди горестей одно только твоё единственное слово,
Слово восхитительное, правда, когда оно произносится от сердца,
Решит отныне мою блуждающую судьбу!
Это слово - " люблю тебя " . Да, пусть, вместо всякого ответа,
Твои уста и взоры мне признаются в этом!..
Я думаю, что заслужил его моею безмерной нежностью…
Ужель ты не согласишься разделить со мной этот пламень?
Скажи же, повтори за мной: тебя, одного тебя, я люблю!
Но если бы красавица могла сии любовные вирши сама увидеть и прочитать в оригинале, да ещё выделяя первые слова каждой строки! Очаровательницу ожидало бы страшное разочарование, в очередной раз убеждающее в коварстве мужчин:
Ne vivre que pour toi! С est le voeu que je fais.
Crois à ce doux serment; mon coeur seul me l’inspire.
Pas de bonheur sans toi! Tout devient sans attraits!
Un regard de tes yeux, voilà le vrai délire!..
Seul, au sein du malheur, un seul mot de ta part,
Mot charmant, il est vrai, quand le coeur le prononce,
De mon sort désormais va fixer le hasard!
Ce mot est un " je taime " que, pour toute réponse,
Que ta bouche et tes yeux maccordent cet aveu!..
Je crois le mériter par ma tendresse extreme,
Te refuseras – tu de partager ce feu?..
Dis! Répète avec moi: cest toi, toi seul, que jaime!
Ведь в страстном признании в любви читалась составленная жестоким сердцем фраза: "Ne crois pas un seul mot de ce que je te dis " – " Не верь ни единому слову из того, что́ я тебе говорю " [239] .
Потому-то появление акрограммы из названий цветов было не случайно. Тем более, что уже давно существовал подобный язык, но только использовались в нем французские имена разнообразных представителей царства минералов.
Минералогия, особенно в первой половине XIX века, считалась модным занятием аристократов. Коллекционирование редкостных камней продолжало считаться страстью, достойной благородных людей. Как и в екатерининские времена очень ценились знатоками минералы диковинные. Модны за прихотливость природного рисунка различные агаты, особенно " моховые " и " дендритные " , внутри которых как будто пушились кустики мха или капризно простирались веточки карликовых деревьев. Особенно любим был горный хрусталь с естественными включениями кристалликов других минералов: актинолит и эпидот казались травой, вмерзшей в лед, но оставшейся вечнозеленой, либо " рисовали " фантастические пейзажи с заснеженными замками, а рутил и турмалин представали то " стрелами Амура " , то тоненькими " волосами Венеры " , свитыми в прихотливые локоны, про которые древние римляне рассказывали, что эти пряди потеряла богиня любви и красоты при купании.
Однако в XIX веке верили, что дарить прозрачные фиолетовые аметисты со " стрелами Амура " , особенно ограненные сердечком, мог только супруг и то – своей законной половине, ибо влюбленный, подарив такой камень замужней даме, рисковал потерять ее любовь. Да и вообще в это время аметист шутливо называли " камнем старых холостяков " и запрещали презентовать украшения с ним молодым дамам и девицам [240] .
Самоцветы, украшая вещи, как и прежде, восхищали взоры непривычной окраской, необычностью рисунка и редкостью примененного камня, однако в них теперь часто вкладывался иной тайный смысл, понятный знатокам, но скрытый от профанов, не посвященных в секреты знания и оттого ничего не понимающих. Камень либо подменял собой литеру-вензель чьего-то имени, либо минералы по первым буквам их названий выстраивали в цепочку, чтобы составленная акрограмма формировала целое слово и даже фразу. Особенно любили помещать подобные загадки на послуживших подарками перстнях, браслетах и табакерках, реже – на поясах и веерах.
Отнюдь не случайно, покидая гостеприимный Петербург, прусский король Фридрих-Вильгельм III и его красавица-супруга Луиза преподнесли вдове Павла I на память о связывающей их дружбе " широкий пояс из золотой проволоки с бирюзою и бриллиантами и с надписью: "Souvenir damitié", сделанною из цветных камней " [241] .
Сравнительно дешевые украшения с зашифрованными надписями, доступными пониманию лишь высокообразованных людей, владеющих тайным, хотя и курьезным языком камней, как нельзя более импонировали европейским аристократам, многие из которых обеднели из-за революций, войн и прочих превратностей судьбы.