Абашидзе не стал мешать проведению президентских выборов на территории Аджарии. В день инаугурации я приехал к нему принимать военный парад. Перед нами прошел местный отряд быстрого реагирования. Его командир носил кличку Рембо. Это была группа Неткачева.
Мы приняли парад, и я вышел к людям, которым не давали ко мне подойти. Абашидзе это очень не понравилось, и когда мы уехали, этих людей избили. Но его власть пошатнулась.
В марте 2004 года я несколько раз предлагал Абашидзе встретиться, но он все время находил причину для отказа.
Он улетел в Москву, а я демонстративно поехал в Батуми. Я взял с собой большой эскорт, чтобы все знали, что едет президент. На административной границе с Аджарией дорогу нам перекрыл большой отряд – в масках, с автоматами, большим количеством пулеметов и несколькими артиллерийскими орудиями.
Мы отошли в Поти и создали там оперативный штаб. Абашидзе срочно вернулся из Москвы. Он заявил, что его будут сбивать, поэтому полетел под прикрытием российских журналистов и депутатов Госдумы. После долгих переговоров Абашидзе впустил меня в Аджарию. Я сыграл на его мафиозных инстинктах. Я попросил дядю, который жил в Америке, но который в свое время закончил МГИМО и хорошо понимал советский менталитет, выйти через каких-то третьих лиц на связь с сыном Абашидзе. Тот в итоге убедил отца, что меня стоит выслушать. Иначе он вряд ли согласился бы на эту встречу.
Абашидзе хотел, чтобы я прилетел на самолете, но я поехал машиной. От административной границы Аджарии до Батуми час езды. Я постоянно останавливался, потому что толпы людей вышли меня встречать. Это, конечно, вывело Абашидзе из себя. Когда я приехал к нему, мою охрану разоружили.
Мы проговорили часов восемь. Он пустился в свои традиционные монологи, а я просто полулежал в кресле и слушал. В какой-то момент он так себя завел, что стал доставать пистолет из-за пояса.
Я привстал, положил руку на его пистолет и говорю: убери это и послушай меня. Что же это за ситуация, когда мы не контролируем таможню в своей стране, кто захочет – входит и выходит. Ты создаешь какие-то военные формирования, а мне, президенту страны, негде остановиться в Батуми.
А что, спрашивает Абашидзе, тебе негде остановиться? Это легко решить. Вон у меня на пляже готовый трехэтажный дом рядом с домом моей дочери. Я тебе отдаю ключи – это твой дом, личная собственность, оформлю, на кого хочешь. У меня на лице, видимо, написано было недоумение. Он подумал, что этого недостаточно.
Беседа к тому времени продолжалась часов пять. Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта. Оказывается, все это время там сидел Лужков. Не знаю, переводили ему наш разговор или нет, но слышно нас было хорошо. Абашидзе распахнул дверь и говорит: "Юрий Михайлович, выйдите, пожалуйста, сюда".
Абашидзе говорит Лужкову, мол, такая вот ситуация, я дарю ему дом у себя, но ему еще нужен дом в Москве. Выделите ему землю, а я построю ему многоэтажный дом, у него будет квартира, а на остальных он сможет сделать бизнес. Такое предложение слегка покоробило даже Лужкова. Он пожал плечами и ничего не сказал.
В конце концов мы договорились, что Абашидзе допустит наших представителей на таможню, что финансовая система будет более прозрачная и мы будем ее контролировать. Я уехал в Тбилиси, наступил временный мир. Но потом он наших представителей никуда не допускал, обвиняя нас в организации демонстраций.
В конце апреля у нас начались традиционные военные маневры. Армии у нас в то время как таковой не было, поэтому и маневры были никудышные. Правда, к этому времени Кучма по моей просьбе продал нам несколько вертолетов МИ-24, БТР и БМП. В отличие от последующих украинских управленцев он умел быстро принимать решения и быстро их реализовывать. И он не оглядывался на Путина. С его стороны это был широкий жест, почти подарок – мы заплатили потом, в рассрочку.
Я решил полететь на маневры на новом МИ-24. Абашидзе объявил полную военную готовность на административной границе. Я сидел в кабине пулеметчика, которая расположена под кабиной пилота. Мы заранее договорились облететь позиции отрядов Абашидзе. Связи между кабинами нет, но у пилота была связь с землей. Ему передали, что боевики Абашидзе установили зенитки и получили приказ сбить вертолет, если он залетит на их территорию. У них, видимо, была информация, что мы летим в Аджарию. И вот уже перед самой Аджарией пилот внезапно повернул направо, в сторону Поти. Я ему жестами показываю, мол, лети налево, а он мне – ни-ни, летим направо. В общем, повернули направо, и когда сели, я перешел на сторожевой катер. Только вышли в море, как поступило сообщение, что Абашидзе взорвал все четыре моста, соединяющие Аджарию с остальной Грузией. Это было для него политическим самоубийством: он показал населению, у которого я был популярен, что рвет все связи с Грузией.
Началась война нервов. Каждый день люди перебирались с одного на другой берег по мелководью и проклинали Абашидзе. Потом его люди начали переходить на нашу сторону. Режим начал разваливаться.
Россияне, пытаясь поддержать Абашидзе, выпустили со своей базы БТР и танк Т-72, чтобы он поставил эту технику на так называемой границе. Во всех гостиницах Батуми расселили десятки внезапно приехавших в командировку российских офицеров. Вот, пожалуй, и вся помощь, которую Абашидзе тогда получил от России.
Дальше события развивались спонтанно. Съемочная группа CNN должна была поехать в Батуми. Я сказал на совещании, что нашим активистам нужно провести митинг, чтобы телевизионщики могли его снять. Их просто изобьют, возразили мне. На это я ответил, что пускай они продержатся хотя бы десять минут. Их покажут, и все будут знать, что в Батуми есть люди со своей позицией.
Потом выяснилось, что корреспонденты CNN уже улетели. Мы этого не знали, и когда в полдень люди вышли, чтобы попасть в репортаж CNN, СNN там не оказалось. Митингующих это не остановило. Люди Абашидзе стали стрелять в воздух и избивать демонстрантов, но люди уже перестали бояться. Все улицы были заполнены протестующими. Их хватали и отправляли в КПЗ, но это уже не действовало.
Мне позвонил Путин. Направляю, говорит, к вам Иванова, будем договариваться. Я ответил, что единственное мое условие – Абашидзе должен уйти. Это произойдет в любом случае, но мы будем очень благодарны России, если вы нам поможете. Хорошо, отвечает Путин, ты дашь политические гарантии Иванову, и он полетит в Батуми. Но ты должен понимать, что Абашидзе обратно мы не вернем. Забирайте его на здоровье, ответил я. Путин в ответ: хорошо, Иванов вылетает.
Вместо того чтобы прилететь к нам, Иванов сразу приземлился в Батуми. Я позвонил ему и сказал, что мы так не договаривались. Мы вас ждали в Тбилиси, чтобы были гарантии. А Иванов отвечает, что ему не говорили об уходе Абашидзе. Мне, говорит, президент совершенно другое сказал – я приехал вас мирить. Конечно, Абашидзе придется уступить, вам тоже надо будет в чем-то уступить. Я несколько дней здесь пробуду, чтобы все успокоилось, а потом к вам приеду. Ну, или можем встретиться втроем в Батуми или даже за границей. Куда, спрашивает, нам спешить. Ладно, отвечаю, значит, мы ни о чем не договорились.
Я положил трубку и велел нашим БТРам прорываться через административную границу, потому что Абашидзе не собирается уходить. Формирование, охранявшее границу, начало стрелять в воздух, но наши БТРы не остановились и проехали дальше. Вслед за ними пешком через границу перешел премьер-министр Жвания. Его тоже пропустили. Потом мы назвали мост на административной границе "Мостом Жвании".
И вот семьдесят БТРов идут на Батуми. А там на улицах отряды Абашидзе палят в воздух все ниже над головами людей. Абашидзе говорит Иванову: они мой самолет будут сбивать, вы делайте, что хотите, но я беру ваш самолет и улетаю, а вы оставайтесь, если хотите. Иванов на это: я тебе даю гарантии, Аслан (это мне потом сам Иванов рассказал), мы возьмем тебя под защиту российской военной базы. Мы тебя не дадим в обиду, сейчас перекроем весь Батуми, оставайся. Они сюда не зайдут, у нас гораздо больше сил. А Абашидзе в ответ: мне все равно, я уезжаю. Сел в машину и уехал в аэропорт. Через полчаса к нему присоединился Иванов, видимо, после разговора с Путиным. Они улетели.
В Батуми меня встречали толпы людей. После этого провести выборы в Аджарии было очень легко.
Аджарцы – очень традиционное общество. Они редко вступают в браки с выходцами из остальных частей Грузии, да и религия в этом крае всегда играла значительную роль. Наш кандидат Леван Варшаломидзе был аджарцем. Его отец долгое время был премьер-министром при Абашидзе. Леван из традиционной аджарской семьи, при этом получил хорошее образование. Мы считали его легитимным местным лидером. Так и оказалось: его ждали обратно и готовы были носить на руках.
Потом Леван оказался в эмиграции, потому что новая власть, пришедшая после нас, пыталась возбудить против него какие-то дела. А на самом деле он сотворил чудо, какого давно не видели в Европе. Только в Батуми при нем построили девять миллионов квадратных метров жилья. Население города удвоилось: было сто – стало почти двести тысяч.
Мы построили новый газопровод, водопровод и канализацию на пятьсот тысяч человек, так сказать, на вырост. В 2012 турки начинали строительство индустриальной зоны, рассчитанной на 100 предприятий.
Большую часть этих строек теперь остановили. Леван строил великолепный горнолыжный курорт: было запроектировано шесть гостиниц. После смены власти инвесторы испугались и все законсервировали.
В 2012 году мы проиграли выборы, в том числе и в Аджарии. Но я и в этом вижу плюс. Это означает, что Аджария стала одним политически целым с остальной Грузией. Там теперь голосуют так же, как и в других частях страны.
5
Время реформ
[▪]
Мы пришли к власти, чтобы изменить страну. Это могла сделать только команда единомышленников с общими представлениями о допустимом и недопустимом.
У всех перед глазами был пример Шеварднадзе – квинтэссенция коррупции и кумовства. Все командные высоты были заняты его родственниками, старыми друзьями, подельниками…
Для меня было принципиально важно, чтобы моя семья не была связана с бизнесом. За годы президентства бóльшая часть родственников перестала со мной разговаривать. У нас были семейные и околосемейные драмы, потому что некоторые родственники считали, что я обязан им помогать. Получилось как раз наоборот.
Один мой близкий родственник возглавлял профсоюзы Грузии и, естественно, помогал мне перед Революцией роз. А что такое профсоюзы? Цехá для делания денег. У них было огромное количество зданий, которые они продавали, сдавали в аренду. Частью денег они делились с правительством и правоохранителями. Ровно то же самое происходит сейчас в Украине. Мы национализировали все имущество профсоюзов. Родственник был в истерике, его жена к нам бегала, упрекала: как вам не стыдно, вы оставляете его без дохода, семья будет умирать с голоду.
Практически все медицинские учреждения в Грузии были приватизированы, кроме бальнеологического центра, который возглавлял мой отец. Во многих случаях приватизация проходила в пользу руководителей или трудовых коллективов, а я не мог допустить, чтобы отец что-то приватизировал. Я очень строго всех предупредил, чтобы это учреждение не приватизировали. Естественно, отец тоже был недоволен. Он до сих пор работает директором этого центра, а новое правительство не разрешало ничего приватизировать.
У брата была юридическая фирма. Однажды я узнал, что он выиграл процесс в Верховном суде. Я моментально вызвал министра внутренних дел, прокурора и в их присутствии пригрозил брату, что у него будут крупные-крупные неприятности, если он немедленно не прикроет свою фирму. Ему пришлось так и сделать.
Хорошо, что хотя бы со стороны жены у меня не было родственников в Грузии. Но и тут не обошлось без курьеза. В Тбилиси практически не оставалось общественного транспорта. Денег в казне тоже не было, поэтому мэрия закупила за бесценок старые автобусы в Голландии. Через несколько лет они вышли из строя, мы даже пожалели, что их купили, но на тот момент это было очень здорово, так как в столице наконец появился общественный транспорт. И, естественно, все сказали, что раз автобусы голландские, то их завезла моя жена-голландка. Их прозвали "автобусами Сандры". Никто не мог представить, что бывает иначе.
Я бдительно следил за тем, чтобы никто из моих одноклассников, однокурсников, друзей детства не достиг больших успехов. Речь даже не о том, что они не должны были использовать знакомство со мной к своей выгоде. Родственник, достигший успеха в период твоего президентства, – уже коррупция. Я всех предупреждал, что это наказуемо. Однажды брат пожаловался, что он звонит разным министрам, а те не берут трубку. Что за дела, говорит, я давно их всех знаю, а ни один трубку не берет. Избегают встречи. А я: "Кто ты такой, чтобы они с тобой встречались?". "Ну, я старый знакомый". – "И что? Они министры, служат стране. При чем тут ты, с чего это вдруг ты им звонишь?"
Когда я стал президентом, ко мне стали приходить с разными просьбами. У меня на такие вещи аллергия. Я сразу же понимал, что просителей ни в коем случае нельзя приближать к себе.
Самый первый принцип, когда реформируешь страну, – люди должны чувствовать что их слы-шат, что власть не загораживается от них шеренгой родственников, соседей, одноклассников. Это первый принцип государственного строительства.
Все, кого мы привлекли к работе, были абсолютно разными людьми. Я родился и вырос в Тбилиси в интеллигентной семье, но большинство нашей команды происходило из пригорода или других регионов. Мы не учились в одной школе или одном институте. Наша команда была меритократической. Люди "сделали себя сами" и не тянули массово во власть родственников и знакомых. Кумовство в нашей среде очень не поощрялось. Тех, кто нарушал наши правила, строго наказывали.
Отца моего соратника Гоги Хачидзе арестовали за то, что тот воровал трубы для орошения. Наша сила была в том, что мы пошли на огласку, делали все прозрачно и не прикрывали преступления.
Придя к власти, мы упразднили депутатскую неприкосновенность. Несколько членов парламента были в дальнейшем арестованы. В основном они принадлежали к нашей партии – мы, в отличие от остальных, никогда не покрывали преступников. Член нашей фракции, мой близкий соратник Гецадзе был взят с поличным, когда вымогал деньги у бизнесмена. Его арестовали, и, несмотря на заслуги перед революцией, никаких поблажек ему не сделали.
Ираклий Окруашвили был моим ближайшим соратником и другом. Он работал моим заместителем, когда я был министром юстиции, потом стал одним из лидеров революции. Я комфортно с ним себя чувствовал и очень ему доверял.
После революции Окруашвили работал генпрокурором, министром внутренних дел, министром обороны.
В какой-то момент появилась информация, что он начал "делать деньги". Он ведь был коммерческим юристом и, разумеется, не бедным человеком. В Тбилисском горсовете он сумел сдержаться, но соблазны росли, и он начал вести себя очень обособленно.
Все видели это, поэтому тоже начали его избегать. Я оставался единственным, кто с ним еще разговаривал. Прокуратура начала расследование по делу руководителя телекоммуникационного регулятора, который был близок к Окруашвили и вместе с ним прокручивал махинации. В какой-то момент они стали переводить миллионы долларов за границу. А я в это время летел в Америку с официальным визитом. Связи с моим самолетом не было. И когда я приземлился, мне сообщили, что Окруашвили арестован. Если бы меня спросили, я бы сказал то же самое – арестовать. В противном случае мы не смогли бы остановить перевод денег через его юрфирму. Система сработала автоматически.
При новой власти в Грузию снова вернулось кумовство. В мэры, руководители районов, депутаты все чаще выбиваются однокашники или односельчане Иванишвили. Люди Иванишвили, а особенно его двоюродный брат Уча, присутствуют во всех сферах. Произошло частичное восстановление феодальных порядков. Иванишвили ведет себя как классический феодал. Недавно он попытался присоединить к своему дому землю ботанического сада. Это вызвало очень большое возмущение.
В Украине пройдет глубокое очищение, так как здесь очень легко выйти на коррупционные связи. Это вопрос ближайших пары лет. У нас уже есть хорошее антикоррупционное законодательство, у нас очень открытое демократическое общество – долго сосуществовать с ужасной украинской коррупцией они не смогут. Тут уж кто кого.
Посмотрите, что происходит у соседей. В Молдове посадили на девять лет бывшего премьера Филата (тоже, кстати, моего друга). В Румынии посадили и бывшего премьер-министра, и мэра Бухареста, и многих министров. На очереди еще один премьер. В Украине будет то же самое. Единственное, что в Грузии мы пошли по более легкому варианту, мы реально почти никого не посадили. В Украине посадят очень многих.