Во-первых, сократить количество и ставки налогов. Во-вторых, упростить правила: Налоговый кодекс в Украине – 1000 с чем-то страниц, а в Грузии был немногим больше 100. В-третьих, поставить крупные и мелкие предприятия в одинаковые условия. Как только ты создаешь искусственные привилегии для малого бизнеса, все корпорации вдруг оказываются малым бизнесом – это естественно. Привилегии нужно убрать, чтобы все работали в одинаковых хороших условиях.
Наконец, необходимо полностью заменить налоговиков, обросших коррупционными связями, новыми кадрами с нормальными зарплатами. В Грузии налоговики и антикоррупционные следователи были первыми, кому мы повысили зарплаты.
На первых порах у нас не было средств для того, чтобы платить госслужащим. Еще до инаугурации Джордж Сорос пригласил меня в Давос, где познакомил с главой Агентства ООН по развитию (UNDP) Малкольмом Брауном. Мне очень повезло, что Сорос организовал эту встречу. Браун не был классическим бюрократом, он действительно хотел что-то менять. Сорос спросил Брауна, как они могут нам помочь с зарплатой для служащих. Я сразу сказал, что нам не нужны иностранные эксперты, потому что тогда все деньги достанутся им. Сорос предложил создать фонд: он внесет два миллиона долларов, а остальное – Агентство ООН. Браун согласился. Они долго думали, как это оформить юридически, потому что ничего подобного раньше не делалось, но в итоге нашли какое-то решение. В результате у нас появилось достаточно денег, 30–40 млн долларов, чтобы платить нескольким десяткам налоговиков и следователей, полиции, министрам и их заместителям, а также группе, работавшей над реформами.
По мере расширения налоговой базы все дополнительные доходы мы сначала направляли на зарплаты. Это было главным приоритетом. Мы действовали по принципу "новый сотрудник – новая зарплата", то есть не нанимали новых людей на долгосрочной основе, если у них не было новой зарплаты.
Увольняя правоохранителей, налоговиков и судей, мы создавали силу, которая нам противодействовала. В итоге мы получили в центре Тбилиси протестную группу, которая в полуторамиллионном городе в любой момент могла вывести на улицу 50 000-60 000 недовольных.
В Украине провести полное кадровое обновление гораздо проще. В Грузии доля госслужащих в общем составе населения была гораздо выше, чем в Украине. В Грузии почти все они жили в Тбилиси, тогда как в Украине разбросаны по всей стране. Пока мы не перевели парламент в Кутаиси, подальше от старой номенклатуры, управление Грузией было полностью сконцентрировано в одном месте. Это неправильно. Чтобы двигаться вперед, даже маленькой стране нужна децентрализация.
Здесь, в Украине, если кого-то уволишь, то можешь больше никогда в жизни его не встретить. А в Грузии этот человек мог оказаться твоим соседом по лестничной площадке. Жил в нашем подъезде госслужащий, он был главой целого агентства. Дни напролет он сидел во дворе и играл в нарды. Он ездил на дорогих машинах, отдыхал в престижных местах, при этом он был хороший дядька, всегда детей угощал конфетами. Мы с ним с самого детства дружили. А его агентство упразднили! Естественно, он возненавидел нас всех, а его семья исправно голосовала против нас. Но с этим ничего не поделаешь.
Так было не только с госслужбой. Мы начали максимально рационализировать бюджет: упразднили многие НИИ, а их руководители тоже все жили в центре Тбилиси. Они давно ничем не занимались. Академия Наук осталась, и это была наша ошибка, она реально ничего не делала. Мы собирались и ее закрыть, но Иванишвили сказал, что зарплату академикам будет платить сам. Ну хочешь содержать бездельников, пожалуйста. Когда пришло время, он использовал это против нас.
Грузинская таможня считается самой быстрой в мире. Как мы этого добились?
Изначально наша таможня была очень коррумпированной. Несколько раз я приходил, видел очереди, некомфортные условия для пассажиров, для перевозчиков. Я устраивал разносы, дважды уволил весь персонал таможенного пункта, уволил главу таможни, а когда премьер-министр приехал его защищать, чуть не уволил премьер-министра. В общем: мы их увольняли, приходили новые – и ничего не менялось.
Тогда мы обнулили тарифы на большинство импортных товаров. Нас пугали, что наш рынок разрушится. Как и все такие страшилки, эта оказалась совершенно ни на чем не основанной. Унификация тарифов серьезно сократила коррупцию.
Мы внедрили ООНовскую систему оценки риска (АСИКУДА). Она применяется с 1981 года и хорошо себя зарекомендовала. Мы устроили большие, прозрачные таможенные пункты. Груз заезжает, компьютер оценивает риски, проверяются не больше 5 % грузов. Проверка за счет таможни. Хочешь досматривать – пожалуйста. Открывай, залезай, копайся, но если ничего не нашел – плати компенсацию. На проверку дается час. Если это время превышено, в кабинете министра финансов моментально загорается лампочка. Сколько есть в стране больших таможенных пунктов – все на экранах в кабинете министра финансов.
В Украине, наверное, раз в пять больше таможенников, но их тоже можно поменять. И взять абсолютно новых людей, которые ничего общего не имели с таможней. Таможенники, по большому счету, мало что должны решать. Дать чиновнику возможность что-то решать – это всегда ущерб государству. Он всегда решит в свою пользу.
Бороться с контрабандой, как выяснилось, очень просто. Мы создали централизованную систему учета и повсеместно внедрили кассовые аппараты. Мы обеспечили бизнес кассовыми аппаратами и сделали так, чтобы сами покупатели стремились все контролировать по чекам. Правительство организовало лотерею. Любой покупатель мог по кассовому чеку выиграть, например, автомобиль. И тогда все начали требовать чеки. А если покупатели требуют чеки, то и продажа идет только через кассовый аппарат. Информация о каждой покупке сразу поступает в систему учета. Эта система работает очень четко. Хочешь открыть, например, магазин – пожалуйста. Загрузи компьютерную программу, и тогда налоговая служба уже будет знать все, что у тебя происходит на уровне каждой единицы товара. Если ты обманул, задекларировал, что везешь товар на экспорт в Батуми, а сам продал в Тбилиси в несколько раз дороже, то об этом моментально становится известно. Поскольку таможенная и налоговая система имеют общую базу, все такие проделки сразу видны. Штраф, который ты заплатишь за свою махинацию, будет многократно превышать экономию, которую ты попытался получить на таможне. Мы создали экономические стимулы не врать, вести дела честно. Но для этого нужна единая система, нужно, чтобы на ней никто не получал левых доходов. Современные технология могут практически полностью исключить коррупцию.
С контрабандой в частных грузах бороться сложнее, но и это решаемая задача. Главное – быть строгими и последовательными. Женщины из Батуми переходили в Турцию и обратно, надев на себя по 30–40 платьев. Это было массовое явление. Приходилось их каждый раз останавливать.
В Одессе мы наняли 125 новых сотрудников для центрального таможенного терминала. Там нет ни одного старого таможенника, ни одного выпускника Налоговой академии в Днепропетровске. Это уже прорыв. Совершенно другие люди. Если им дать нормальную зарплату и перевести на компьютерные программы, это будет совершенно другая таможня. То же самое будет с обслуживанием граждан. Нужно только привести новых людей. Новые люди – вот ключ к успеху.
[▪]
Мы фундаментально изменили систему среднего и высшего образования.
Мы последовательно строили правильную систему повышения квалификации учителей. Организовали центры подготовки по всей стране и объявили: если вы сдадите английский, овладеете компьютером, мы будем доплачивать 150 долларов, если получите следующую ступень – еще 300. Учителям, которые отказывались сдавать экзамен в течение пяти лет, пришлось бы уволиться из школы. Результаты экзаменов были конфиденциальными, поэтому учителя не чувствовали себя униженными.
У школьных преподавателей, которые до начала реформ получали 20, от силы 30 долларов в месяц, появился шанс зарабатывать больше 1000 долларов. Для этого этого нужно было успешно пройти три-четыре ступени повышения квалификации.
Мы простимулировали появление частных школ, так как уровень общеобразовательных школ был низким. Частные школы получили низкие налоги плюс дотацию на каждого ученика. У школьников появился такой же ваучер, как и у студентов. Он вряд ли покроет расходы на очень крутую частную школу, но он есть, и часть зарплаты учителям идет из этих денег.
Учебники первоклассникам оплачивало государство. Компьютер тоже каждый получил от государства. Но главное, что мы создали – стимул для молодых учителей идти работать в школу.
У нас были школы в местах проживания национальных меньшинств. Например, в школах на границе с Азербайджаном и с Арменией. Каждый год мы отправляли туда тысячу учителей грузинского языка. И эти учителя получали по 1000 долларов в месяц. Это означает, что у народа был стимул идти работать в школу. То же самое можно сделать и в украинской Бессарабии.
Конечно, если честно, молодым учителям сдавать экзамен легче, чем старым. Они знают, что, сдав экзамены, начнут зарабатывать по 1000 долларов в месяц. Когда молодой учитель сдал экзамен и стал педагогом высшей категории, все хотят попасть к нему в класс. Так на рынке образования возникает конкуренция.
Талантливые люди, впрочем, есть в любом возрасте. Многие учителя с большим стажем понимают, что может быть по-другому. Мой старший сын до седьмого класса ходил в 53-ю школу в центре Тбилиси. Школа славилась железной дисциплиной, ею руководила знаменитая директриса. Ей было 79 лет, когда она решила создать частную школу. Она ушла из 53-й школы, нашла инвесторов и в 81 год открыла суперклассную частную школу.
Второе обязательное условие для реформы школы – ни в коем случае не собирать деньги с родителей. У администрации школ возникает соблазн использовать эти деньги по своему усмотрению. Через какое-то время это может погубить любую реформу, любое хорошее начинание. Мы следили за этим очень строго.
В Украине учителя гордятся тем, что сделано на собранные с родителей деньги. Приходишь к директору школы, например, в Одессе, и он честно рассказывает, что родители сделали это и это, а сейчас собираем деньги на это. Когда ребенок, у родителей которого нет средств, чувствует себя униженным, это ни в какие ворота лезет. С этой практикой нужно беспощадно бороться, вплоть до уголовной ответственности.
Школы в Грузии были очень криминализованными. Постоянно происходили драки, случались даже убийства. Мы ввели так называемых школьных приставов. Они были в форме и получали такую же зарплату, как полицейские. Их специально готовили – проводили психологические тренинги, учили работать с детьми. У них были отдельные комнаты с видеокамерами, они следили за порядком, за тем, чтобы в школе не было коррупции, проводили работу с родителями, учителями и учениками.
Многим учителям это сначала не нравилось. Кое-кто кричал, что это военный коммунизм. Но в целом это дисциплинировало и учеников, и учителей. И полностью поменяло атмосферу в школах.
В 2006 году мы запустили программу Learn and study with Georgia. Мы привезли сначала 1500, а потом еще 2500 учителей английского из других стран. 80 % из них были профессионалами. Они работали почти во всех наших школах. Нам это практически ничего не стоило. Очень многие семьи хотели их принять, образовалась даже очередь. Они приезжих кормили, а мы платили 300 долларов в месяц и покупали им два билета, туда и обратно, в год, чтобы они могли полететь домой.
Они привозили не только английский, но и современную культуру. Представьте, себе горное село, по которому каждое утро бегает, допустим, негритянка с iPodом и в наушниках.
Идея с англоязычными учителями возникла следующим образом. Брат моей жены закончил филологический факультет в Нидерландах. После университета он преподавал английский по всему миру, был в Никарагуа, Камбодже и так далее. Он ничего не зарабатывал, ему еле хватало на пропитание. Я подумал, если есть один такой человек, то, может, найдутся и другие?
Для первой группы я устроил большой прием. Мы организовывали дискотеки, чтобы они быстрее интегрировались, познакомились с нашими людьми.
Были, конечно, и трудности. В первый год произошло 16 изнасилований. Это была культурная проблема: грузины, которые приглашали девушек домой, считали, что имеют на них право. На такое мы реагировали очень строго. Всех насильников посадили. В следующем году было шесть изнасилований, еще через год – два, затем они вообще прекратились. Эта программа действовала пять лет, новые власти ее закрыли.
Я, кстати, абсолютно не приветствую исчезновение в Грузии русского языка. Спрос на него сокращался все постсоветские годы. Возможно, его возродит туризм, каждый год в Грузию приезжает все больше туристов из России.
Мы обеспечили школьников компьютерами, в которые загрузили все учебники. Мы начали с нетбуков для первоклассников, а потом "Intel" открыл свой завод в Грузии. На нем мы могли заказать свои собственные компьютеры, это обходилось дешевле. Эти нетбуки было практически невозможно разбить. Их не разбивали, ими не торговали. Люди считают образование детей важным благом и относятся к нему очень ответственно.
Сейчас примерно у 60 % школьников есть компьютер, предоставленный государством. К сожалению, после нас эту программу тоже остановили.
Коррупция в грузинских вузах была запредельной и в советское время – в отличие, кстати, от Украины, где ее практически не было. После распада СССР и исчезновения контроля она только усилилась. Открылось много частных университетов, которые давали образование ужасного качества, но профессорам и учителям надо было как-то выживать. В государственных вузах коррупция стала почти официальной. В советское время один мой родственник продал свою новую "волгу", чтобы дочь поступила на медицинский. А в постсоветское время уже требовались доллары – 15 000 в медицинский институт, столько же в юридический.
Мы ввели единые выпускные экзамены, по результатам которых абитуриентов должны были принимать в университеты. Это полностью все изменило, потому что основные деньги коррупционеры зарабатывали на вступительных.
Мы ввели индивидуальные сертификаты и уравняли частные университеты в правах с государственными. Сдаешь общий для всех экзамен, и чем больше баллов ты получил, тем дороже стоит твой сертификат. Ты можешь поступить в частный ВУЗ, а можешь – в государственный. Появились частные университеты, которые выпускников с очень высокими баллами берут бесплатно. Сегодня минимум шесть из лучших десяти университетов в Грузии – частные.
Частный университет куда меньше тратит на ректорат, на всякие "левые" вещи, он больше ориентирован на рыночное образование, которое позволит трудоустроиться.
Частным вузам разрешено готовить любых специалистов. Диплом частного медицинского университета котируется сегодня гораздо выше, чем государственного.
Ректорский корпус обновился практически полностью. Ректоры были страшно коррумпированы. После революции радикальные студенты потребовали снять ректора тбилисского университета – старого коррупционера. Мы его уволили. И в ответ десятки тысяч жителей тбилисского центра, та самая "старая интеллигенция", вышли его защищать. Это была первая массовая акция против нас. Именно тогда сформировался кадровый костяк всех последующих акций. Эти люди с самого начала ненавидели нас, так сказать, классовой ненавистью. Ведь мы отобрали у них коррупционные доходы.
Некоторых старых ректоров мы привлекли к уго-ловной ответственности за разворовывание земли и имущества. Например, ректор Иняза незаконно продал землю возле здания университета. Ему пришлось за это заплатить, заключив сделку со следствием. То же самое произошло с ректором аграрного университета.
Я не очень верю в перспективы государственных вузов. Конечно, бывают и исключения. В Грузии, например, мы назначили молодого ректора Педагогического университета. Он привел с собой очень молодых преподавателей, и они сделали этот вуз довольно популярным.
Ситуация с образованием в Украине очень плохая. Ее надо срочно менять. Украина теряет каждый год от 40 000 до 50 000 студентов, которые уезжают в Польшу. За счет лучших молодых украинцев Польша компенсирует утрату населения – в Западную Европу уехали два-три миллиона поляков. В конечном счете абитуриенты-украинцы просто становятся поляками: культурные различия невелики, в этом возрасте легко переориентироваться, тем более что экономические перспективы в Польше неизмеримо лучше.
Новый закон о высшем образовании в Украине преподнесли как реформу. Я был на Раде реформ, где Квит представил эту так называемую реформу. Высшим ее проявлением стало предоставление финансовой независимости ректоратам. Все дружно поаплодировали, как здорово! Против этого возражали только два человека – я и, как ни странно, Яценюк. Единственный раз, когда взгляды мои и Яценюка совпали.