Предложенная им фраза состояла из осмысленных слов. "Бесцветные зеленые идеи бурно спят". Но, несмотря на то, что каждое из этих слов в смысловом отношении противоречило другим, общая формальная правильность всей конструкции оставалась бесспорной.
Прием, использованный Н. Хомским, является одним из - способов формального анализа грамматической структуры фраз независимо от их значения; он показал, что с помощью такого приема можно выделить синтаксические структуры, составляющие основную схему фраз.
В обеих приведенных конструкциях легко угадывается группа подлежащего (NP), группа сказуемого (VP) и входящие в их состав подчиненные структуры. Эти закономерные грамматические структуры Н. Хомский обозначил как "поверхностные синтаксические структуры языка", указав, что для каждого языка эти "поверхностные синтаксические структуры" специфичны.
Характерным является не только факт, что число таких "поверхностных синтаксических структур" в каждом языке чрезвычайно велико, но и то обстоятельство, что каждую из них можно выразить самым различным образом.
Так, фразу "Николай сомневался в правильности предложенной ему научной гипотезы" можно выразить иным образом: "Николай не был уверен в обоснованности предложенной ему научной гипотезы", или: "Николай выражал сомнение в том, что предложенная ему научная гипотеза соответствует фактам" и "Николай не считал, что предложенную ему научную гипотезу можно считать правильной" и т. д.
Все это показывает, что число вариантов фраз, выражающих одну и ту же мысль, весьма значительно, что возможность "перефразировки" одного и того же предложения обладает большим числом "степеней свободы". Один из лингвистов, изучавших изменчивость правильно построенных фраз, счел возможным сказать, что число фраз, которые могут встречаться в живом языке, значительно превосходит число секунд человеческой жизни.
С другой стороны, есть и вторая особенность высказываний, ставящая перед психологией и лингвистикой важную проблему.
Приведенные примеры показывают, что одна и та же мысль может быть выражена многими различными предложениями, однако существуют случаи, когда одно и то же предложение имеет различное значение.
Так, например, предложение "Коля пошел к Оле с Мишей" может означать, что "Коля пошел к Оле, которая жила вместе с Мишей" или что "Коля вместе с Мишей пошли навестить Олю". Фраза "Мужу изменять нельзя" также имеет двойное значение, и в одном случае означает, что "мужу не следует изменять жене", а в другом - что "жена не должна изменять мужу".
Подобные фразы являются двузначными, или омонимическими, и для их расшифровки слушающий должен прибегать к соответственным маркерам (выделение слов ударением, применение различных пауз и т. д.). К этим средствам мы еще обратимся ниже.
Возникает вопрос: каким путем маленький ребенок 3–4 лет в течение невероятно короткого срока (за 6–8 месяцев) овладевает этим бесчисленным и свободно варьирующим инвентарем грамматических структур родного языка?
Согласно гипотезе Н. Хомского за бесчисленным числом "поверхностных синтаксических структур" (различных для разных языков) существуют "глубинные синтаксические структуры", отражающие общие схемы выражения мысли, число которых сравнительно невелико; именно это и дает ребенку возможность овладеть в такой короткий период этими "глубинными синтаксическими структурами" и вывести из них любые "поверхностные грамматические структуры" языка, на котором он говорит.
Одновременно Н. Хомский высказал предложение, что омонимичность тех фраз, которые внешне являются идентичными, сводится к тому, что, обладая одинаковой "поверхностной синтаксической структурой", они имеют различную "глубинную структуру" и что если бы мы могли перейти к объективному описанию этих "глубинных структур", то получили бы возможность научного описания различий, кроющихся за внешне однозначными фразами.
Н. Хомский разработал метод, позволяющий научно подойти к решению обоих вопросов и дать анализ как "глубинных синтаксических структур" языка, так и той роли, которую эти структуры играют в порождении "поверхностных синтаксических структур" языка. Именно поэтому направление работ, начатое по инициативе Н. Хомского, можно в-равной мере назвать и "порождающей" и "трансформационной" грамматикой языка.
Путь исследования "глубинных структур языка" и их превращения в "поверхностные структуры", который предложил Н. Хомский, заключался, с одной стороны, в тщательном выделении тех компонентов, которые включены в состав; синтаксической структуры, а с другой стороны, в описании тех сравнительно ограниченных по числу трансформаций, которые может претерпевать данная конструкция.
Такими трансформациями, описанными Н. Хомским и его единомышленниками (Дж. Миллером, М. Бивером, Дж. Фодором и др.), были такие правила, как правила превращения исходного ("ядерного") предложения, как, например, "Петя получил сливу" (положительная, активная форма), в другое: "Слива получена Петей" (положительная пассивная форма), или в третье: "Петя не получил сливу" (отрицательная активная форма) или "Слива не получена Петей" (отрицательная пассивная форма), или: "Получил Петя сливу?" (вопросительная положительная форма) или "Получена ли Петей слива?" (вопросительная пассивная форма) и т. д.
Наряду с этими допустимыми трансформациями Н. Хомский описал и грамматически недопустимые, к числу которых относятся, например, такие, как "Слива получила Петю", - "Получила ли слива Петю?" и т. д.
Описание этих "ядерных" грамматических структур и немногочисленных законов их трансформаций и составило основу трансформационной лингвистики, которая позволила перейти к научному описанию процесса порождения предложения и объяснить тот факт, что ребенок овладевает основными, многообразными и изменчивыми грамматическими формами языка в столь короткие сроки.
Мы оставим в стороне то малоубедительное предположение Н. Хомского, что невероятно быстрое овладение основными "глубинными" синтаксическими структурами языка, которое можно наблюдать у ребенка, может объясняться существованием у ребенка "врожденных языковых структур", которые лишь мобилизуются при его общении со взрослыми. Это "нативистское" предположение, выдвинутое Н. Хомским и его единомышленниками (Бивером, Фодором и др.) в противовес "эмпирическим" теориям постепенного усвоения языка, типичным для бихевиоризма, кажется нам неубедительным именно потому, что, как уже было сказано выше, язык формируется на основе реальных действий ребенка в виде активных действий с предметами, которые создают развернутую практическую основу для будущего отношения "субъект - предикат - объект", лежащего в основе простейших ("ядерных") структур языка. Это положение освещено Мак-Нилом (1970 и др.), Дж. Брунером (1975) и нами (Лурия, 1975), и мы не будем подробно на нем останавливаться.
Описание структуры основных проявлений языка и соотношение "поверхностных" и "глубинных" синтаксических структур, выдвинутое Н. Хомским, имеют бесспорное значение как для лучшего понимания процесса овладения языком, так н для анализа процесса понимания отдельных грамматических структур.
Как было указано некоторыми авторами (Миллер, 1967; и др.), процесс понимания предъявленной фразы в значительной мере сводится к тому, что человек, воспринимающий эту фразу, переходит от "поверхностных" к "глубинным" грамматическим структурам, выделяя основную логику их построения.
Однако соотношение "поверхностных" и "глубинных" грамматических структур фразы может быть различным. В некоторых фразах это соотношение "поверхностных" и "глубинных" структур языка является прямым и однозначным, и переход от "поверхностных" грамматических структур фразы к ее "глубинной" структуре не требует никакого труда. Это имеет место, например, в таких простых фразах, как "дом горит" или "мальчик ударил собаку", где схема S → Р или S → Р → O одинаково относится к обоим уровням грамматических структур.
Однако в других фразах это соотношение оказывается уже гораздо более сложным, а иногда даже конфликтным, и переход от "поверхностных" к "глубинным" грамматическим структурам требует специальных усилий, связанных с трансформацией предложенной фразы в другие, подводящие эту фразу ближе к "глубинным" грамматическим структурам.
Особенно отчетливо это может выступать в таких упомянутых выше фразах, которые внешне имеют сходное (или даже одинаковое) построение, но в которых их "глубинная" структура оказывается различной.
Примером могут служить две фразы, структура которых была подробно исследована Н. Хомским: 1) "Петя предложил яблоко" и 2) "Петя попросил яблоко". Эти фразы кажутся внешне одинаковыми по своему строению, однако их "глубинные" грамматические структуры глубоко различны. В первой фразе подлежащее "Петя" обозначает реально действующее лицо; смысловое строение этой фразы можно обозначить как движение "слева направо", в то время как вторая внешне сходная фраза включает новое, прямо не обозначенное в ней лицо и может быть развернута как "Петя попросил, чтобы кто-нибудь дал ему яблоко", что требует ее осмысливания как бы "справа налево" (кто-то даст Пете яблоко, которое тот ожидает). Различие глубинной грамматики можно обнаружить и при анализе фраз, имеющих два различных значения. Так, в приведенной выше фразе "Петя пришел к Оле с Мишей", которая, как уже было упомянуто, может иметь два разных значения, эти различия с успехом выражаются при анализе их "глубинных" структур, что видно, если дать "скобочное" изображение вариантов этой фразы: "Петя пришел к (Оле с Мишей)" и "Петя пришел (к Оле) с Мишей".
То же выступает и в английских фразах, внимательно проанализированных Н. Хомским, в которых двойной смысл проявляется особенно четко в результате того, что в английском языке часто употребляются слова, лишенные таких "грамматических маркеров", как флексии.
Примером может служить такая фраза, как "They are flying planes", которая одинаково может обозначать и "Они летят на самолетах", и "Они (это) - летающие самолеты", или фраза "They are hunting lions", которая может иметь два различных смысла: "Они охотятся на львов" или "Они - охотящиеся львы".
Во всех этих случаях, где фразы идентичны, различия их значений раскрываются лишь при анализе "глубинных грамматических структур".
Таким образом, в приведенных выше примерах формально-грамматического анализа фраз, составленных из искусственных слов, предложенных Л. В. Щербой и Н. Хомским, и в разработанной Н. Хомским "трансформационной" лингвистике был сделан существенный шаг к анализу значения предложений и предпринята новая попытка подойти более глубоко к изучению "грамматических структур" предложения, чем это имело место в классической (описательной) лингвистике.
Указанное направление позволило значительно углубить анализ структуры предложений и создать основу для всестороннего изучения трудностей в порождении и понимании (или в "кодировании" и "декодировании") различно построенных предложений, что было недоступно для ранее разработанной классической (описательной) лингвистики.
Следует вместе с тем отметить, что положения "трансформационной лингвистики", сформулированные Н. Хомским и его сотрудниками, вызвали появление целой большой серии психологических экспериментов, в которых такие исследователи, как Миллер (1965), Миллер и Изард (1967), Миллер и Мэлер (1966), Фодор и Бивер (1965), Фодор и Гарретт (1957, 1967), Бивер, Фодор и Вексель (1965) и другие, применили ряд остроумных методов, позволяющих ближе подойти к анализу того, какие грамматические единицы выделяет испытуемый, пытаясь освоить сложную фразу, чем именно психологически различаются различные по строению фразы (прямые утвердительные, пассивные утвердительные, положительные и отрицательные, утвердительные и вопросительные). В последних работах Миллеру и его сотрудникам (1962, 1970), а также Мортону (1964, 1968) удалось создать целую шкалу конструкций, последовательно приближающихся к правильной грамматике английского языка, которую авторы обозначили как метод "аппроксимации". Этот метод позволяет объединять пары, тройки и более длинные группы слов в конструкции, в разной степени приближающейся к формализованным грамматическим структурам, что открывает возможности объективного измерения тех различных степеней трудности, которыми характеризуются различные по строению грамматические структуры.
Критика формально-синтаксического анализа фразы и генеративная семантика
Бесспорно, что переход к структурной лингвистике и анализ соотношения "поверхностных" и "глубинных" синтаксических структур имел решающее значение для дальнейшего развития лингвистики и позволил по-новому подойти к ряду вопросов, которые раньше либо вообще не ставились, либо казались неразрешимыми.
Однако это не значит, что путь структурно-семантического анализа был принят всеми и что идея о "глубинных синтаксических структурах" как принцип, объясняющий порождение высказываний, разрешила бы все сомнения.
Вскоре после опубликования основных работ Н. Хомского (1957, 1965) многие авторы (Филлмор, 1968, 1970, 1972; Мак-Коули, 1968, 1972; Лакофф, 1965, 1971, 1972) в США, а также Бирвиш (1969) в ГДР и Кифер (1970) в Венгрии высказали ряд существенных сомнений в вопросе об отношении "глубинных синтаксических структур" к "логическим структурам". Данные авторы предположили, что на глубинном уровне "синтаксические структуры", по-видимому, сближаются с "семантическими структурами" и что чисто "формализованное", отвлеченное от смысла изучение факторов, порождающих поверхностные синтаксические структуры фразы, бесплодно.
Некоторые авторы (например, Мак-Коули, 1968) высказали даже мысль, что "глубинных синтаксических структур" не существует вовсе и что следует изучать только семантические структуры, и их роль в порождении высказывания.
Существенной заслугой этого этапа является выдвижение на первый план проблемы семантического анализа фразы, или "генеративной семантики".
Остановимся на этом этапе несколько подробнее.
Нет сомнений в том, что фраза представляет собой единую замкнутую систему и что эта целостность (coherence) является ее основной характеристикой.
В чем же состоит семантическое строение фразы и какие факторы дают возможность вывести из основных ("базисных") семантических структур все дальнейшее развитие высказывания?
Известно, что существует два основных типа предложений, которые некоторые авторы (Веллерт, 1972) обозначают как "свободные" и "зависимые". К первым относятся такие фразы, как "солнце светит", "собака лает", которые могут существовать сами гю себе и не требуют логического контекста. Ко вторым относятся фразы, значение которых выходит за пределы данного предложения и которые сопровождаются актуализацией определенного контекста, а иногда и требуют его, оставаясь незаконченными при его отсутствии.
Более того, по мнению некоторых авторов, "внеконтекстных" фраз вообще не существует и изучение фразы самой по себе ("ex vacuo") лишь в пределах ее синтаксического строения вообще невозможно (Ромметвейт, 1968, 1972; и др.)
Приведем сначала несколько примеров "зависимых" фраз, с тем чтобы обратиться далее к более детальному анализу факторов, определяющих их семантическое строение, которые могут иметь как языковую, так и внеязыковую природу.
Конструкция "Когда я встал утром…" неполна и требует некоего смыслового завершения ("Я пошел мыться", "Я прочел газету" и т. д.). Другая фраза - "Он бросил курить" - также предполагает определенный контекст: входящее в ее состав слово "бросил" обозначает, что прежде данный субъект курил.
В некоторых случаях реальное значение фразы, выводящее ее из "внеконтекстного" состояния, может иметь твердую лексическую основу. Так, фраза "Вдовец очень любил цветы" обозначает, что этот человек раньше был женат, а фраза "Холостяк любил ходить на вечеринки" предполагает, что речь идет о человеке, никогда не женившемся и не имеющем собственной семьи.
В этих случаях и базисное значение фразы определяется тем комплексным значением основного слова, которое входит в ее состав.
Наряду с такими более простыми случаями существуют другие, в которых семантическая структура фразы определяется входящим в ее состав словом, имеющим более сложные логические функции. Такими могут быть слова "наверное" или "может быть" (английские "will be" и "may be"), слова "похоже", "относится" и т. п., иначе говоря, слова, обозначающие такие отношения, которые соответствуют тому, что в современной логике обозначается знаками ∧ (конъюнкция), ∨ (дизъюнкция), ∃ (вхождение в целое), = (эквивалентность) или ∀ (всеобщность) (Бирвиш, 1970, 1972).
Нетрудно видеть, что в этих случаях подобные обозначения различных логических отношений ("семантические маркеры") носят не формальный, а содержательный характер и что из них (а не из формальных "глубинных синтаксических структур") может быть выведено общее значение всей фразы.
Дальнейший анализ показывает, что в каждой фразе, как уже говорилось, можно выделить основной объект или "тему", указывающую, о чем именно идет речь (она условно обозначается знаком (T), и "рему" (R), выделяющую именно то, что говорится о предмете и что составляет основное содержание суждения, которое включено во фразу.
Некоторые авторы (Филлмор, 1972) предпочитают наряду с этим описывать топику фразы и выделять фокус фразы, иначе говоря, то, что в этой фразе является главным, выдвигающимся на передний план.
Описанные семантические структуры языка опираются на специальные средства, которые помогают уточнить смысл фразы, обеспечить ее "топику", выделить ее "фокус", отличить "тему" от "ремы" и придать всей фразе дифференцированную семантическую структуру.
Эти средства носят очень разнообразный характер. К ним относятся уже упомянутые слова, несущие известную семантическую функцию, акценты, с помощью которых выделяются отдельные слова или части фразы, паузы, которые делаются между отдельными элементами или частями фразы и изменение которых неизбежно меняет весь смысл фразы (последний вопрос был особенно тщательно разработан Гольдман-Эйслер (1956, 1958; и др.)). Все эти средства и устраняют потенциальную многозначность фразы и придают ей то или иное определенное смысловое значение.
Семантическая организация сообщения не ограничивается, однако, перечисленными выше лексическими и просодическими средствами.
Среди них особо важное место занимают факторы, которые лингвисты часто обозначают термином "пресуппозиция", понимая под этим иногда скрытую избирательную установку.
Лекция IX. Сложные формы речевого высказывания
Парадигматические компоненты в синтагматических структурах