Современный когнитивный психолог Д. Канеман выделяет у человека два типа мышления: 1) интуитивное, автоматическое, быстрое и 2) сознательное, произвольное, медленное [73]. Он называл их также системами. Система 1 постоянно генерирует предложения для системы 2: впечатления, предчувствия, намерения и чувства. Если система 2 их одобряет, то впечатления и предчувствия превращаются в убеждения, а импульсы – в намеренные действия. Система 2 представляет рефлективное мышление. Если оно недостаточно активно работает, то человек под влиянием системы 1 может совершить логические ошибки.
Когнитивный психолог К. Станович дифференцирует три типа мышления: автономное, алгоритмическое и рефлективное [169].
К автономному мышлению относится: "…управление поведением, эмоциями; инкапсулированные модули для решения специфических адаптивных проблем, выявленных эволюционными психологами, процессы неявного научения, а также автоматический выброс заученных ассоциаций" [169, с. 26]. Процессы происходят быстро, автоматически, при минимальной затрате сил.
Алгоритмическое мышление – это интеллект, измеряемый с помощью IQ. Оно представляет способность к решению задач по заданному предписанию, без свободного управления целями. Алгоритмическое мышление способно поддерживать когнитивное разделение (например, образа восприятия и его репрезентации в сознании, с которой можно мысленно манипулировать). Оно выполняет также функцию подавления автономного мышления.
Рефлексивное мышление – это, личностные цели и управление ими, склонность менять убеждения при наличии веских доказательств, внутреннее управление приобретением информации в отсутствие внешнего контроля. Рефлексивное мышление – медленное, сознательное, произвольное, учитывает всевозможные альтернативы и неявные контексты. Оно требует хорошего знания правил формальной и математической логики, навыков вероятностного анализа.
Станович считает алгоритмическое и рефлексивное мышление двумя независимыми способностями. Алгоритмическое мышление диагностируется тестами IQ, а рефлексивное мышление – заданиями на когнитивные логические ошибки. Например, для исследования рефлексивного мышления используют силлогизмы "с ловушкой", в которых требуется определить, верен ли вывод из данных посылок.
"Посылка 1. Всем живым существам нужна вода.
Посылка 2. Розам – нужна вода.
Следовательно, розы – живые существа" [169, с. 141].
70 % студентов считали вывод верным, но они ошибались: "Посылка 1 гласит, что все живым существам нужна вода, что вовсе не означает, будто бы все, кто нуждается в воде, являются живыми существами. Поэтому нельзя утверждать, что розы живые, на том лишь основании, что они нуждаются в воде – это не является верным выводом из посылки 1" [там же, с. 142].
По мнению Становича, рациональность человека обусловлена исключительно рефлексивным мышлением: "Чтобы быть рациональным, человеку нужно иметь взвешенные суждения и вести себя в соответствии с этими суждениями для достижения целей – и то и другое качество лежат в области рефлективного мышления" [там же, с. 39].
На мой взгляд, абстрактно-логическое мышление также необходимо для принятия решения и продуманного выбора и достижения цели. Так, результат целенаправленного действия оценивается как успешный или неуспешный на основе сравнения его с поставленной целью, своими прошлыми достижениями и достижениями других людей. Если результат человека превзошел цель, все свои достижения в прошлом и результаты других людей в аналогичной деятельности, то делается умозаключение о полном успехе, если всем им уступил – то, о полном неуспехе. Если же индивид достиг поставленной цели, но при этом его результат уступил либо своим прошлым результатам, либо достижениям других людей, то делается вывод лишь о частичном успехе-неуспехе. Эта оценка успешности действия требует развитых памяти, внимания, формально-логических операций сравнения, обобщения, конкретизации, абстрагирования. Без них невозможна последующая коррекция целей, средств и алгоритмов их выполнения, то есть рациональное поведение. Абстрактно-вербальное мышление наиболее эффективно работает при решении обычных "задач без подвохов", не провоцирующих логические ошибки, не требующих специальных знаний правил логики и навыков вероятностного анализа.
Вопросы для самоанализа
1. Высокий ли у вас уровень логического интеллекта?
2. Была ли у вас школе успеваемость выше, чем у других учеников?
3. Приходилось ли вам рационализировать что-нибудь?
4. Склонны ли вы к рефлексии?
5. Уделяете ли вы много времени умственным занятиям?
6. Хорошая ли у вас память?
7. Можете ли вы надолго сосредоточиться на предмете размышлений?
8. Остроумный ли вы человек?
9. Склонны ли вы рассуждать, анализировать, сравнивать, находить общее и различное, делать умозаключения?
10. Участвовали ли вы в научных олимпиадах и конкурсах?
Интеллектуальные чувства
У рационалистов доминируют интеллектуальные чувства, связанные с познанием "Я" реального мира в логических взаимосвязях и организацией целесообразного поведения. При этом у рационалистов-теоретиков доминируют интеллектуально-теоретические чувства, связанные с процессом познания истины, а у рационалистов-прагматиков – интеллектуально-практические чувства, связанные с практическим действием и пользой.
Для рационалистов-теоретиков характерны интеллектуально-теоретические чувства в процессе познания: удивление (изумление), интерес, сомнение, ирония, радость открытия.
Автор "периферической теории эмоций" У. Джемс считал, что телесные изменения следуют непосредственно за восприятием волнующего факта и что наше переживание этих изменений, по мере того как они происходят и являются эмоцией. Мы огорчены, потому что плачем, разгневаны, потому что наносим удар, испуганы, потому что дрожим. Но при высших интеллектуальных чувствах телесные реакции являются незначительными и поэтому они слабее низших эмоций радости, страха и гнева. Джемс пишет: "Я вовсе не отрицаю того, что могут быть удовольствия утонченные. Иными словами, могут быть эмоции, исходящие чисто из головного мозга, т. е. не зависящие от каких бы то ни было токов, идущих извне. К этому сорту чувств можно отнести такие, как, например, моральное удовлетворение, благодарность, любознательность, удовольствие от удачного решения задачи или вопроса и т. п. Но слабость и бедность этих чувств, если они не смешаны с воздействиями на тело внешних объектов, дают поразительный контраст с более яркими или резкими эмоциями" [52, с. 423].
А. Ф. Лазурский провел анализ интеллектуальных чувств, которые вызываются самим процессом умственной работы [95, с. 219–220]. Двумя основными компонентами умственной деятельности являются восприятие и усвоение внешних впечатлений; а также их комбинирование, переработка, направленная или на получение логических выводов, или же в сторону свободного творчества. Процесс восприятия впечатлений сопровождается любопытством, любознательностью и удивлением, а комбинирующая деятельность – чувствами напряжения, облегчения и наслаждения при удачном решении задач и неудовольствия, досады при неуспехе. В чистом виде интеллектуальные эмоции выступают при обособлении человека от цели, которую ставит исследование.
Чувства изумления, удивления, интереса являются побудителями процесса познания.
X. Арендт пишет: "Изумление – исходный пункт мышления – это не замешательство, не удивление, не смущение, это восхищенное изумление" [6, с. 141]. Сократ и Платон считали его началом философии. Аристотель трактовал изумление как aporein – сильное удивление, которое может быть развеяно познанием. "У Гомера изумленное узнавание обычно используется в отношении людей, которым является бог; также оно используется как прилагательное по отношению к людям в смысле "какой восхитительный" – именно тот, кто заслуживает восхищенного изумления, которое мы обычно используем в отношении богов, богоподобного человека" [см.: 6, с. 161].
Р. Декарт считал склонность к удивлению и изумлению крайне важной для умственной деятельности: "В частности, об удивлении можно сказать, что оно полезно, так как благодаря ему мы узнаем и храним в памяти то, чего прежде не знали… Мы видим также, что те, у кого нет никакой природной склонности к этой страсти, обыкновенно очень невежественны… В наибольшей мере к нему склонны те люди, которые, несмотря на то что у них достаточно здравого смысла, недостаточно высокого мнения о своих способностях" [49, с. 350]. Декарт предупреждает, что чрезмерная наклонность к удивлению располагает человека к излишнему увлечению новым и редким и может стать источником болезненного слепого любопытства.
И. Кант отмечал сложный характер влияния удивления на познавательную деятельность: "Удивление (замешательство от какой-то неожиданности) – это такое возбуждение чувства, которое сначала задерживает естественную игру мысли и потому бывает неприятным, но зато потом содействует приливу мыслей для неожиданных представлений и потому становится приятным; изумлением же этот аффект становится, собственно, только тогда, когда при этом начинают сомневаться, было ли это восприятие наяву или во сне" [75, с. 310]. Кант подчеркивает связь удивления с божественным сверхчувственным порядком природы, открытие которого поражает и приводит в священный трепет человека.
К. Э. Изард отрицает влияние удивления на мышление. Он спрашивает: "Если удивление так быстротечно и почти не оказывает мотивирующего влияния на процессы и действия человека и функции человека, то каковы его функции?". И сам отвечает: "Основная функция удивления состоит в том, чтобы подготовить человека к эффективному взаимодействию с новым, внезапным событием и его последствиями" [66, с. 193].
По мнению Изарда, главную роль в активации мыслительной активности играет интерес’. "… именно эмоция интереса заставляет индивида в течение продолжительного времени заниматься определенным видом деятельности или выработкой навыка… Приобретенные знания и навыки пополняют резервные фонды интеллекта. Эмоция интереса также заставляет индивида дифференцировать и описывать те аспекты мира, которые он хотел бы познать и исследовать" [там же, с. 125–126]. А. Бергсон считал интерес двигателем ума: "Скажем, что проблема, вызвавшая интерес, – это представление, удвоенное эмоцией, а эмоция, будучи одновременно любопытством, желанием и предвосхищенной радостью от решения проблемы, является единственной в своем роде, как и представление. Именно она, несмотря на препятствия, продвигает ум вперед. Именно она, главным образом, оживляет, точнее, делает жизнеспособными умственные элементы, с которыми она составляет единое целое, объединяет постоянно то, что может соединиться с ними, и добивается, в конце концов, от изложения проблемы, чтобы оно развернулось в решение" [14, с. 47].
Процесс познания у рационалиста-теоретика обычно сопровождается сильными переживаниями сомнения. Оно представляет сложный комплекс, включающий неуверенность в истинности, колебание от одной оценки к другой, подозрение и опасение. Сомнение как черта личности называется скептицизмом. В. И. Даль определяет скептицизм как: "сомненье, доведенное до правила, до ученья; искание истины путем сомнения, недоверия, даже к очевидным истинам" [45. т. 4, с. 198]. Б. Спиноза полагал, что сомнение вызывается не самой вещью, а альтернативной идеей. Крестьяне обычно удивляются тому, что Солнце больше Земли, но из размышлений об обманчивости чувств возникает сомнение [168]. Э. Фромм различал рациональное и иррациональное сомнение. Рациональное сомнение – это критическое отношение к тому что, что раньше человек принимал на веру, подчиняясь авторитету, а теперь проверяет собственными рассуждениями и опытом, реакция на ошибочное предположение. Рациональное сомнение освободило людей от власти церкви и государства, стало импульсом развития современной философии и науки. При иррациональном сомнении ни в чем нет уверенности, люди сомневаются во всем, доминирует индифферентная установка: "Всё возможно, нет ничего определенного" [196].
В поиске истины рационалист-теоретик часто использует иронию. Она служит одним из средств познания истины. При ней истинный смысл скрыт или противоречит (противопоставляется) явному смыслу. Высшая степень иронии – язвительная насмешка. Диалектический критический метод Сократа получил название "сократической иронии". Она критически выявляет недостатки и призвана отбросить мнения, не выдержавшие испытания размышлением. Сократ задавал общий вопрос, получив ответ, задавал следующие уточняющие вопросы до тех пор, пока самонадеянный и самоуверенный оппонент не признавал противоречий в своих размышлениях, своего поражения и того, что был смешон. Ф. Ницше отмечал: "Где такое отношение, как между учителем и учеником, не имеет места, там ирония есть бесчинство, низкий аффект. Все иронические писатели рассчитывают на глупый род людей, которые хотят чувствовать себя с автором выше других и рассматривают автора как глашатая их самомнения. – Кроме того, привычка к иронии, как и к сарказму, портит характер, она придает ему постепенно черту злорадного превосходства: под конец начинаешь походить на злую собаку, которая, кусаясь, к тому же научилась смеяться" [132, с. 411].
Процесс размышлений часто приводит к рождению идеи. Оно сопровождается сильными положительными субъективными переживаниями счастья, радости открытия.
Роберт Майер рождение у себя идеи "закона сохранения энергии" назвал "Blitzgedanken" – мгновенными мыслями, вспышками идей, просветлением интеллекта. Открытие является плодом многолетней подсознательной работы над ней. Эмоционально оно переживается как чувство счастья. После нередко возникает чувство сожаления об утраченном экстатическом переживании и просветлении интеллекта [см.: 162].
К. Д. Бальмонт красочно описывает радость открытия в эссе "Гений открытия": "Есть удивительное напряженное состояние ума, когда человек сильнее, умнее, красивее самого себя. Это состояние можно назвать праздником умственной жизни. Мысль воспринимает
тогда все в необычных очертаниях, открываются неожиданные перспективы, возникают поразительные сочетания, обостренные чувства во всем улавливают новизну, предчувствие и воспоминание усиливают личность двойным внушением, и крылатая душа видит себя в мире расширенном и углубленном. Такие состояния, приближающие нас к мирам запредельным, бывают у каждого, как бы в подтверждение великого принципа конечной равноправности всех душ. Но одних они посещают, быть может, только один раз в жизни, над другими, то сильнее, то слабее, они простирают почти беспрерывное влияние, и есть избранники, которым дано в каждую полночь видеть привидения и с каждым рассветом слышать биение новых жизней" [12, с. 541].
Примеры радости открытия приводит Ф. Брентано: "По мере того как Ньютон читал о результатах новых астрономических вычислений, подтверждавших его астрономические гипотезы, радость овладевала им все более и более, так что наконец он не в силах был продолжить чтение. Он испытывал, очевидно, сильнейший аффект чувственного удовольствия, которое избыточным образом связывалось с удовольствием духовным; нечто похожее произошло с Архимедом, когда он, словно вне себя, воскликнул свое "эврика"…" [23, с. 169].
К интеллектуально-практическим чувствам относятся эмоциональные переживания успеха-неуспеха в практических действиях: надежда на успех, страх перед неуспехом, гордость за успех, досада, стыд, вина разочарование при неуспехе. Они в большей степени характерны для рационалистов-прагматиков, хотя конечно присутствуют и у рационалистов-теоретиков. Но для рационалиста-прагматика успех и неуспех становятся синонимами пользы и вреда, блага и зла, превращаются в главные мотивы поведения. При постановке цели интеллектуальные расчеты доминируют над эмоциями. Чисто интеллектуально на основании расчета вероятности успеха и возможности неуспеха, а также их позитивных и негативных последствий выбирается цель. Также продумываются средства достижения цели. Результат действия рационалист-прагматика холодно оценивает на основе сравнения его с целью, своими прошлыми достижениями и результатами других людей. И только после этого испытывает чувство гордости за себя и презрения к окружающим при успехе или досаду и чувство неполноценности при неуспехе. Также с помощью интеллектуальных операций он пытается понять эмоции другого человека. Он бессознательно, а иногда сознательно сравнивает выражение эмоции у другого человека с набором образцов эмоциональной экспрессии, хранящихся в памяти. Находит общее и различное и приходит к умозаключению относительно чувства другого человека. И только после этого у него возникает ответная эмоция.
Для рационалиста-прагматика характерно стремление к контролю разума над половыми чувствами. Он контролирует сексуальные соблазны, придерживается принципа "золотой середины" – избегание крайностей беспорядочных любовных отношений или их отсутствия. С помощью противозачаточных средств предотвращаются нежелательные следствия секса: инфекционные заболевания и беременность. Верность рассматривается как лучшее средство предотвращения венерических болезней, внебрачных детей, ревности и распада семьи. Любовь не должна мешать делу. Для рационалиста-прагматика характерен также контроль разума над родительскими чувствами. Рождение детей планируется. Оно должно служить продолжению рода, но учитывать семейное положение человека, его возраст, здоровье, наследственность, социальную ситуацию в стране (кризис или процветание). Воспитание детей подчинено принципу золотой середины: избегание крайностей гипо и гиперопеки; чрезмерных наказаний и поощрений.
Психоаналитик Н. Мак-Вильямс утверждает, что рационалист-прагматик личностно деградирует. Она пишет: "Западное технологическое общество изобилует людьми, личность которых сосредоточена на проблеме "думания и делания". Наша коллективная психология до сих пор пропитана пафосом идеализации разума и веры в прогресс как результат человеческих деяний, которым отличалось мышление эпохи Просвещения. Западные цивилизации, по контрасту с обществами стран Азии и третьего мира, ценят научную рациональность и прагматизм типа "cando" превыше всех остальных достоинств. Так, огромное количество людей вкладывает высшие проявления своих логических способностей в разрешение практических проблем. Искать удовольствия и испытывать гордость от "думания и делания" настолько нормально в нашем обществе, что мы едва ли задумываемся о сложных факторах, лежащих в основе столь почетного и привилегированного положения данных видов деятельности. Там, где "думание и делание" становится движущим психологическим мотивом для человека и где наблюдается диспропорция со способностью чувствовать, ощущать, интуитивно понимать, слушать, играть, мечтать, получать удовольствие от произведений искусства, а также с другими видами деятельности, которые в меньшей степени управляемы разумом, или служат инструментом для чего-либо, мы имеем дело с обсессивно-компульсивной структурой личности" [ПО, с. 358].