Социобиологический подход также подчеркивает важность "функции", но оценивает ее по-разному в зависимости от ракурса рассмотрения причинности. Когда рассматриваются ближайшие причины, биологи пытаются определить и функцию индивидуального поведения в процессе взаимоотношений, и то, как процесс взаимоотношений влияет на функционирование индивида. У тропической рыбки Labroides dimidiatus, например, пол отдельной особи является продуктом ее функционального статуса в общественной группе. Однако при рассмотрении отдаленных причин поведение индивида по отношению к группе рассматривается с точки зрения того, как его функционирование способствует передаче его генов следующим поколениям. Сам факт существования определенного индивида и то, как он выглядит и ведет себя, доказывает, что его эволюционная линия была "мотивирована" на сохранение его генов. Таким образом, предельная мотивация индивида содержится в нем самом, т. е. его стремление жить является функциональным средством, гарантирующим передачу его генов будущим поколениям.
Идеи Уилсона, основанные на исследованиях общественных насекомых, представляют особую ценность именно потому, что они подчеркивают контраст между концептуальными подходами к социобиологическим системам и семейным системам. В настоящее время, поскольку нет возможности доказать правомерность ни одной из этих теорий и поскольку каждая из них пытается предложить свое научное объяснение поведения, очень важно представлять себе оба эти подхода к объяснению сути социальных процессов.
Уилсон открыл существование в муравьиной колонии регуляторных механизмов, которые определяют особые формы и функции отдельных своих членов. Учитывая это, Уилсон рассматривает колонию как суперорганизм. Это означает, что колония может быть понята как нечто большее, чем просто собрание особей. В терминах семейной системы колония муравьев – это эмоциональная единица, или эмоциональная система. Когда личинка муравья развивается в яйцо, она имеет потенциал (гены), чтобы развиться в солдата, рабочего или царицу. Кем станет каждая личинка, зависит от процессов, происходящих на уровне целой колонии. В этом смысле молодая личинка рождается для выполнения конкретной функции в колонии, и ее развитие обусловлено этой функциональной позицией. Функциональная позиция определяется тем уникальным стимулом, который получает личинка, стимулы же контролируются процессом, происходящим на уровне колонии. Став взрослыми, муравьи вступят в реципрокные взаимоотношения, а вся система в целом будет реагировать на тонкие изменения баланса этих отношений, опосредованных эмоциональной реактивностью муравьев на химический, тактильный и визуальный стимулы.
Несмотря на глубокие различия между людьми и муравьями, исследование Уилсона предлагает единые принципы взаимоотношений для обоих этих видов. Человеческая семья может быть рассмотрена как эмоциональная единица, или эмоциональная система. Люди рождаются и занимают свои функциональные позиции в семье – позиции, которые существенно влияют на множество аспектов их биологического, психологического и социального функционирования. Эти функциональные позиции формируются на протяжении многих поколений и закрепляются в эмоциональных, чувственных и мыслительных процессах. Взрослые люди находятся друг с другом в реципрокных взаимоотношениях и реагируют на тонкие изменения в балансе системы этих отношений. Этот процесс взаимоотношений опосредован эмоциональной реактивностью, однако в отличие от муравьев люди реагируют прежде всего на визуальные и слуховые сигналы, а не на химические и тактильные стимулы.
Уилсон высказывает предположение, что принципы или "правила" организации колонии муравьев являются общими для всех видов, имеющих сложную общественную организацию. Принципы социогенеза (развитие колонии муравьев) схожи с принципами морфогенеза (развитие эмбриона). Суть этой идеи состоит в следующем: если общество муравьев – это колония муравьев, эмбрион – это колония клеток. В развивающемся эмбрионе, который обладает сначала небольшим набором неспецифических клеток, каждая клетка имеет потенциал (ген) развиться в клетку какого-нибудь органа, будь то клетка почки или клетка печени. Уилсон предположил, что, как и в случае с колонией муравьев, эти развивающиеся клетки отвечают на стимул, который определяет направление их специализации. Тип стимула, получаемого конкретной клеткой, определяется механизмом, который управляет эмбрионом как целым. Если, например, развитие эмбриона имеет отклонения от нормы, то причина этого заключается не в дефекте клеток, а в нарушении самого регуляторного механизма, в его дисбалансе.
Тот факт, что колонии насекомых, эмбрионы и другие организмы развиваются таким образом, что их взаимоотношения подчинены сходным базовым принципам, рассматривается Уилсоном как результат естественного отбора, предпочитающего наиболее эффективные правила для развития социальных групп. Эти правила способствуют лучшей интеграции тех или иных социальных групп и, соответственно, их лучшей адаптации к окружающей среде. Формирование этих правил идет в русле взаимодействия между постепенными генетическими изменениями в отдельных особях и естественным отбором, который действует как на уровне индивида, так и на уровне колонии. Как для колонии муравьев важно производить цариц, солдат, рабочих и самцов в идеальных (с точки зрения адаптации) пропорциях, так и для эмбриона важно создавать две почки и пару легких, а не одно легкое и три почки. Естественный отбор также всегда благоприятствует тем особям и колониям, чья внутренняя организация делает их более адаптивными по сравнению с другими представителя того же вида.
Исследования семьи и социобиологические исследования "открыли" эмоциональную систему, которая определяет функционирование отдельных индивидов. Если такие ученые, как Уилсон, рассматривают эмоциональную систему (суперорганизм в терминах Уилсона) как результат естественного отбора, то теория семейных систем предполагает, что зачатки эмоциональной системы могут быть прослежены с самых истоков органической жизни или даже до ее начала. Эмоциональная система не формировалась независимо по каждой филогенетической линии в результате естественного отбора, а является, по-видимому, универсальной характеристикой всего живого. Вся жизнь – это системы. Системная организация всегда присутствует внутри отдельных организмов, но также присутствует и между индивидами, когда они находятся в постоянных взаимоотношениях друг с другом.
В процессе эволюции эмоциональная система постепенно усложнялась, но, по всей видимости, не утратила ни одной из своих базовых характеристик. Все, что присутствовало в одноклеточных формах, должно было остаться в ранних многоклеточных формах, а все, что было в ранних многоклеточных формах, перешло к рыбам, амфибиям, рептилиям, птицам и млекопитающим. И хотя обезьяны не обладают всем многообразием эмоциональной жизни людей, сами люди, без сомнения, несут в себе опыт эмоционального функционирования обезьян. Базовые эмоциональные механизмы, управлявшие еще ранними одноклеточными, сохраняются и в современном человеке. Человеческое поведение подчиняется им в гораздо большей степени, чем это принято считать.
Тот факт, что организм постепенно "научился" действовать или функционировать на основе альтруистических установок, можно до некоторой степени связать с развитием эмоциональной системы. Альтруизм обусловлен функциональной позицией организма в группе, позицией, которая продиктована работой эмоциональной системы. Это принципиально другой способ понимания эволюции альтруизма, нежели идея о том, что он является результатом генетических изменений и родственной селекции. Самоотверженное поведение по-разному проявляется у муравьев, африканских диких собак, людей и в колониях беспозвоночных, но его назначение едино для всех этих видов.
Итак, тот факт, что эволюционные биологи так и не создали системную теорию для объяснения поведения, связан, по крайней мере частично, с их попытками привязать определенные типы поведения к определенным генам. Требуется еще доказать, что это теоретическое направление, результат современного синтеза, сможет дать адекватное объяснение социального поведения. Теория семейных систем, разработанная для анализа процессов, происходящих в человеческой семье, а не для объяснения эволюционных процессов, может внести важный вклад в понимание тех сил, которые формируют эволюционные изменения. Если потенциал системной теории будет реализован, то сформулированные в ходе этой реализации идеи смогут значительно уменьшить разрыв между нашим пониманием поведения человека и поведения низших животных.
Уравновешивающие друг друга силы природы
Хотя взаимосвязь между индивидуальным функционированием и процессом взаимоотношений является одним из важных аспектов существования естественных систем, не меньше внимания в биологической литературе уделяется и другой стороне взаимоотношений организмов, а именно их сближению и удалению, близости и отдаленности, притяжению и отталкиванию. Четкость и предсказуемость, с которыми организмы двигаются вместе и по отдельности, создают видимость того, что эти движения регулируются чем-то напоминающим гравитационные или электромагнитные силы. И хотя неизвестно, имеется ли какое-то сходство между силами, управляющими физическими системами, и теми силами, которые управляют живыми системами, можно утверждать, что многие животные часто ведут себя так, как "если бы" их взаимоотношениями управляли какие-то уравновешивающие друг друга "жизненные силы". В качестве иллюстрации этого положения Уилсон приводит немецкую басню.
Однажды морозной ночью несколько дикобразов, пытаясь согреться, прижались друг к другу. Однако они так кололись, что им пришлось отодвинуться, – и тогда они снова замерзли. Двигаясь туда-сюда, ближе-дальше, бедняги в конце концов нашли дистанцию, которая позволила им согреваться, не раня друг друга. Эта дистанция с тех пор стала мерилом "благопристойности" и "хороших манер"(WПson, 1975, p. 257).
Одним из первых исследователей, изучавших силы, участвующие в поддержании равновесия, был Альберт Э. Парр (1927). Он пришел к выводу, что стаи рыб возникают при достижении баланса между запрограммированными взаимными притяжениями и отталкиваниями отдельных рыб, строящимися на визуальном восприятии друг друга. Отдельные виды животных различаются по своей склонности объединяться в группы и создавать стаи. Парр считает, что формирование стай – это приспособительный биологический феномен.
Уилсон (1975) считает, что индивидуальная дистанция между животными – это компромисс между притяжением к особям своего вида и естественной потребностью держаться от них на некотором удалении. Хотя некоторые общественные животные вообще не признают никакой дистанции вплоть до того, что могут взобраться на спину друг к другу, большинство животных соблюдают более или менее четкую дистанцию, которая является их видовой характеристикой.
В природе можно найти много примеров, демонстрирующих существование определенного рода "связующих уз", или влечений, которые животные испытывают друг к другу. Слоны живут семьями, львы – прайдами, бабуины – стадами, рыбы – стаями, термиты – колониями. Есть, безусловно, и немало животных, которые ведут относительно одинокое существование, но даже эти одиночки поддерживают какую-то связь с животными своего вида. Орангутанги, например, обычно не очень социализированы, но они вполне осведомлены о присутствии других особей в окружающем их пространстве и поддерживают с ними контакт, несмотря на физическую удаленность. Степень привязанности определенного животного к своей группе может быть достаточно высокой, как это явствует из описанного Френсисом Гальтоном в 1871 г. поведения буйвола, отделенного от своей группы:
"Казалось, что буйвол мало интересуется своими приятелями, но он не мог вынести даже самой короткой изоляции от стада. Если его все же хитростью или силой отделить от стада, то он начинает метаться и безумствовать, прилагая все усилия для того, чтобы вернуться назад, и когда это ему, наконец, удается, врывается в самую середину стада и трется о сородичей, чтобы в полной мере ощутить их близость".
Взаимозависимость между физической дистанцией и социальным поведением определяется в социобиологии понятием поведенческое шкалирование (Wilson, 1975). Индивид обладает набором разных форм и интенсивностей поведения, которые позволяют ему адаптироваться к изменениям плотности популяции. Уилсон иллюстрирует этот диапазон адаптивности с помощью воображаемого примера агрессивного поведения, запрограммированного на то, чтобы справиться с изменяющейся плотностью популяции.
При низкой плотности популяции агрессивное поведение исключается. При средней плотности оно принимает умеренные формы, такие, как периодическая защита своей территории. При высокой плотности территориальная защита носит острый характер, хотя объединенное владение землей допускается при соблюдении иерархического соподчинения. Наконец, при крайне высокой плотности система может сломаться почти полностью; при этом агрессивная форма взаимодействия трансформируется в гомосексуальность, каннибализм и другие проявления "социальной патологии" (Wilson, 1975, р. 20).
Недостаточная физическая дистанция между организмами может стать причиной развития некоторых занятных анатомических и поведенческих изменений в них. Некоторые насекомые, например, отвечают на скучиванье тем, что накопленные ими изменения начинают проявляться через одно или два поколения (Wilson, 1975). Нагляднее всего это поведение проявляется в нашествиях саранчи – видов короткорогих кузнечиков. Когда у этих кузнечиков достаточно пространства, они ведут себя довольно независимо и спокойно. Если их во время эксперимента поместить вместе, они быстро и четко восстановят дистанцию, характерную для их вида. Когда же эти насекомые по определенным причинам все-таки находятся какое-то время в вынужденной близости, то в результате такого скучивания у них могут возникнуть глубокие структурные и поведенческие изменения. Конечным результатом будет превращение через три поколения спокойного кузнечика в увеличившуюся в размерах, более темную и гораздо более активную и стадную саранчу. А страшные опустошения, которые производит саранча, – это широко известный факт.
Все эти примеры ясно демонстрируют, что у многих животных существует взаимосвязь между балансом сил сближения и дистанцирования в их отношениях друг с другом и внутренней физиологической, анатомической структурой и поведением отдельного индивида. Эти наблюдения над животными системами в значительной степени согласуются с теми наблюдениями, которые относятся к эмоциональной системе человеческой семьи.
Эмоциональная система человеческой семьи
Человеческая семья уже была описана как эмоциональная единица. Она может быть также описана как "эмоциональное поле". Термин "поле" выглядит весьма подходящим, так как он предполагает сложность эмоциональных стимулов, передаваемых и воспринимаемых членами семьи на разных уровнях взаимодействия. Эмоционально заряженное функционирование членов семьи создает эмоциональную "атмосферу", или "поле", которое в свою очередь влияет на функционирование каждого из них. Здесь можно провести аналогию с гравитационным полем солнечной системы, где каждая планета и солнце своей массой добавляют гравитации в поле, при этом сами они находятся под влиянием того поля, которое было создано с их помощью. Никто не может "увидеть" гравитацию, как никто не может "увидеть" и эмоциональное поле. Но о существовании гравитации и эмоционального поля можно судить по предсказуемости траектории движения планет и поведения людей при их взаимодействии друг с другом.
Эмоциональное поле семьи возникает в процессе эмоционально окрашенных взаимоотношений, которые являются неотъемлемой частью любой семьи. Хотя интенсивность этих взаимоотношений может меняться от семьи к семье и в одной семье в разные периоды времени, но они всегда присутствуют в той или иной степени. Эмоциональный процесс проявляется в том, что люди занимают разные функциональные позиции в семье. Функциональная позиция человека оказывает существенное влияние на его убеждения, ценности, отношения, чувства и поведение. Так, личностные характеристики первых детей в семье имеют между собой много общего и довольно сильно отличаются от личностных характеристик самых младших детей в семье. Связь определенных личностных черт с особенностями сиблинговых позиций обусловлена тем, что все семьи предъявляют сходные ожидания к функционированию в разных позициях. Эти ожидания встроены в ситуацию, а не спроектированы родителями. Например, ожидается, что старшие дети будут принимать на себя ответственность за младших и действовать соответствующим образом. Даже если родители попытаются выстроить их отношения так, чтобы старшие дети не отвечали за младших, этот процесс настолько автоматизирован, что все равно каким-нибудь образом проявится.